Звездная роль Владика Козьмичева

– А не на нем ли я сидел в последний раз?

Единственное, что изменилось, так это буфетная стойка. Уже не та, старинная, а совре-менная, в духе сегодняшней мебельной моды.

– Это ж надо же!
– удивился он.
– Значит, уважают любителей касинского пивка...

На стенах так же висели фотографии членов труппы.

– Боже мой, Леопольд Митрофанович! Чудилин! Он сразу узнал эту фотографию, висев-шую еще при нем. Ежиков! Воленс-ноленс! Да ты уже не помощник режиссера, а Главный режиссер! А вот и сам Арсений Владимирович... Только много моложе...

– Арсений Владимирович, а что с Чудилиным?

– Так помер он. А ведь был-то он всего на пару лет меня старше. Два года после ухода на пенсию и пожил. Теперь у нас Василий Арнольдович Главным. Ты подожди, он скоро будет.

– Полина Астаповна! Пламенная большевичка... Жива ли?

– Ксения Викторовна!
– Веселая и разбитная прима его театральной поры... Она ему даже нравилась. Правда, до Лены.

Всех старых он узнал безошибочно. Но были там и фотографии незнакомых артистов... Вошел в зрительный зал. В нем почти ничего не изменилось. Те же ряды полужестких стульев. Та же старинная люстра, которую из-за ее формы звали колокольчиком. Сколько им лет? Дошел до сцены и почувствовал, что сдавило горло. Молодость еще была с ним, но на этой сцене, по которой носился и дурачился начинающим артистом, он вдруг ощутил себя умуд-ренным опытом человеком. Именно здесь он услышал и почувствовал прелесть неповторимой музыки сцены. Пусть провинциальной, но театральной сцены! Такое не забывается! Погру-женный в воспоминания и тишину пустого зрительного зала, он лишь в последнее мгновенье заметил, как к нему подбежал Воленс-ноленс.

– Влад!

– Васька!

– Влад!

– Вася!
– Крепко обнявшись, они поднимали друг друга...до тех пор, пока не устали.

– А я иду сюда, и все кажется, что сегодня меня что-то значительное ожидает... Вот, ду-маю, черт. С чего бы это и к чему? Зашел, а мне Романыч выдает. "Василий Арнольдович, Вы в зал пройдите... Там такое увидите..." Смотрю - и ничего понять не могу. у сцены вроде бы Рыжий Владька. Прямо сон какой-то!
– тараторил, как когда-то, Воленс-ноленс, не давая ему произнести ни слова.
– Между прочим, я за тобой слежу. Сначала потерял. Ну, думаю, скитается Рыжий по океанским просторам. Что ему Касинск! Потом, честно скажу, редко когда вспоминал. Даже, прости меня, почти забыл. А тут как-то беру "Литературный мир" - Владлен Козьмичев! Неужели Владька? Вроде ты больше рифмой баловался, а тут рассказы. Да еще какие! Я по ним и догадался, что это ты. Чудеса, брат! Ты как писателем заделался? Мне подружка твоей Ленки, помнишь нашу костюмершу, как-то говорила, кстати (как она?), что ты вроде на рефрижераторе плаваешь. А тут, понимаешь, писатель! Я даже подумывал, а не написать ли на твое имя в редакцию, да что-то не решился... Зато теперь все твои рассказы читаю и глазам не верю. Неужто это Владька сочиняет? И статейки твои газетные обнаружил. Почитываю. Не все, но почитываю. Здорово ты пишешь! Когда ты так научился?

Тем временем стали подходить другие члены труппы. Знакомые и незнакомые. С кем-то обнимался, кому-то просто жал руку. Он никак не ожидал такой реакции. Столько лет прошло, а ему, оказывается, рады. Неужто не помнят, как я уходил? Но было приятно. В итоге беспоря-дочные расспросы и такие же ответы переросли во встречу, как он себя иронически назвал, с московской знаменитостью. А так как рассказывать было о чем, то утренняя репетиция была сорвана. Василий Арнольдович, волею Главного режиссера, распустил артистов до спектакля и увел его в свой кабинет. Бывший кабинет Чудилина. Для полного впечатления от пребывания в театре ему не хватало только этого. Его цепкая память тут же подсказала, что и здесь мало что изменилось. Сохранился не только стол, но и тот стул, на котором он сидел перед судом Митрофаныча и Порфирьича...

Воленс-ноленс достал из тумбы стола непочатую бутылку коньяка, лимон, тарелочку с кольцами твердокопченой колбаски.

– Что, москвич, не ожидал увидеть такие деликатесы у нас в глуши? По глазам вижу, не ожидал! Так я ведь, воленс-ноленс, номенклатурный боец идеологического фронта! Снабжа-ют... Вот теперь мы парочку часов спокойно поговорим. Ты коньяк употребляешь? Армян-ский - пять звезд! Для дорогих гостей храню.

– По правде, я не склонен, но ради такого случая...

Выпили, закусили.

– Как это тебя, беспартийного, на директорство поставили?

– Ты как уехал, так Митрофаныч болеть стал. Я и подумал. не век же мне в помощниках ходить. Поступил на заочное в Тамбовский театральный, получил диплом режиссера. Стал вторым. В партию меня приняли. А ты как, в партии?

– Нет. Пока проносит...

– Интересно! Как тебя, беспартийного, в "Труженик" взяли?

– Честно? По протекции писателя одного. Да ты его должен знать - Северинов.

– Северинов? Это тот, который "Травинка в прицеле" написал?

– Он самый!

– Хорошая книга...

– Так вот. Когда Митрофаныч на пенсию ушел, назначили меня вместо него. А он на пен-сии недолго прожил. Рак... Давай за него выпьем. Он хоть упертым мужиком был, но в целом не вредным. Два года был И.О, а теперь вот...

С висевшего над головой Воленса-ноленса небольшого портрета на них глядел Чудилин. Не такой, как на фотографии в фойе, а более молодой, чем в те годы, когда его знал Владик. Видимо, позировал он художнику, пребывая в какой-то роли. Владик отметил, что, хотя художник был не ахти какой, глаза Митрофаныча он нарисовал удачно. В них светилась та самая хитринка, какую Владик еще помнил.

– Похож? А ты знаешь, это автопортрет! Он ведь в молодости художничал. Вдова его те-атру подарила. Решил здесь повесить. Двадцать лет он в этом кресле отсидел...

– Что он рисовал, я не знал. А выпить за него можно... Я ведь ему как-то обязан... Не приди ему в голову эта идея со мной в роли Ленина, все в моей жизни было бы по-другому. Лучше ты, Вася, скажи мне, как тебе в роли Главного? Если честно, не завидую я тебе.

Воленс-ноленс вдруг задумался.

– А я тебе! Где ты - не лучше... Даже хуже... Столица. Газета центральная. Там вас цен-зурой кошмарят, не в пример нам. Что с нас, провинциалов, возьмешь? Сценарии все до нас цензурой утвержденные. Бери и ставь! С этим все более или менее. Но вот с новыми пьесами попробуй разрешение получи! Репертуарная комиссия из края свирепствует. Особенно, если без идеологического стержня пьеса. Пиши-пропало! Хотел как-то "Трамвай Желание" поставить. В Москве, кстати, подсмотрел. Думал много... Играть есть кому...Зарезали! Я им говорю, а в Москве ведь ставят! Знаешь, что ответили. "То Москва! Театр должен воспитывать! Ваш зритель вас не поймет." У нас что, одни дебилы в театр ходят?

Воленса-ноленса уже несло. Коньяк ли был тому виной, или просто наедине со старым другом можно было вволю пооткровенничать.

– Так что, отвечу я тебе просто - нелегко мне. Ты меня понимаешь. Сам вон как поднял-ся! А я все здесь сижу. Провинциальный Главный режиссер! С одной стороны, вроде бы радоваться надо. Авторитет есть. Друзья есть. Связи есть... Хочешь, я тебе "Жигуль" достану? Квартира есть. Жена. Дети. А мыслям душно... Чувствую, силы есть, задумки есть... Мне бы куда-нибудь в столицу... Что, слабо?

Перед Владиком сидел совершенно ему не знакомый Ежиков. Думающий, жаждущий но-визны и остро чувствующий режиссер, не оставляющий попытки выбраться из-под маниакаль-но чудовищного идеологического пресса.

– Удивительно, как его терзания похожи на мои! Но я-то всегда фрондой страдал. А он ведь тогда не таким был. Неужто это результат социалистической эволюции творческой личности. Сколько я таких видел!

– Слушай, Вась! Давай выпьем за нас! Чтоб на нас никто не давил! Чтоб летали мы сво-бодно над страной, как попугай Жванецкого над Череповцом! И посылали приветы. Я - книжками, а ты - спектаклями. Может, что-то доброе сделаем...

Выпили.

– Так ты пьесу напиши, а я поставлю. Представляешь афишу. автор В. Козьмичев. Да еще и по нашему касинскому телевидению выступлю! Аншлаг обеспечен! Сначала в Касинске, потом по Сибири, потом по все театрам Союза.

И долго буду тем любезен я народу

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

И, видимо, осознав, что перебарщивает, трезво взглянул на Владика.