Звукотворение. Роман-память. Том 1

Уходить не хотелось. Сверкала, сыпалась манна небесная, сама в руки шла, побрякивая-вызванивая и зверели изуверив-шиеся, изголодавшиеся люди. В кои-то веки выпал на долю их шанс с нищетой, с зависимостью от толстосумов раз и навсегда покончить, с горклым житьём-бытиём! Уходить не хотелось, а уходить надо было: солнышко в зените своём отобедало, утёрлось облачком, разсупонилось маненько, к постельке клониться начало… Назад же пилить да пилить веслинским, с золотом – о, работка адовая, часа на четыре, а могет и по-боле того. Дома опять же – детишки голодные, хозяйство какое-никакое… Да и Шагалов, холуй гореловский, как пить дать, мужичков с бабами хватится, когда из Ярков воротится. Воротиться к вечеру должон – Кузьме просто подвезло, что всё так вышло. Сам в тьмутаракань лыжи навострил, да и голытьба кандалинская увязалась за ним в отсутствие барина.

– Ф-фух. Ну, кажу соби, прощевай Сыбир! Повэрнуся на Украйну ридну, як у господа Бога за пазухой жыты буду.

– Зыбун, кажись, не обойтить… Мобыть, нормальной путёй пошагаем? Где-ё метки-т, Кузь?

– Ну?! Енто бабка надвое сказала. Однак верно: поспешать надыть. Что до меток – пошто они тебе? За мной дуй – не заплутать! А покелича – будя. Вдругорядь ишшо хапанём!

– Тоди ходымо швыдче!

– Давно б так… А то метки кой-кому подавай!

Верховодил людьми по-прежнему Кузьма. Мужики повиновались безропотно. И снова, кряхтя, матюгаясь почём свет, в пылюке-грязюке да в поту, аки мясо потное, потащили скарб волшебный до дому. Пёрли, пёрли – встречь какой новой судьбе? Ближе к веслинке, на ходу прямо, порешили: в избы золото не вносить, схоронить где-нибудь невдалече, в леску, от глаз лиходейских укрыть надёжно до часа заказанного. Одной ходкой не обойтись, это понятно, посему – запастись терпением! Ну, и роток – на замок, само собой. А на досуге обмозговать: что дальше деять? Чтобы чин-чинарём всё, не абы-кабы! Ведь с богатством подобным поистине расписные горизонты широко открываются. Живи вдосталь, упущенное навёрстывай, а места под солнцем всем хватит.

Обходить зыбун, конечно, и не подумали, рискнули торной стёжечкой, за Кузьмой! сунуться… Тамара, повелось как, второю, за нею баглай высоченный, затем братан Томкин Евсей, ну, и остальные, амбалы – не амбалы, но и не так чтоб себе, человек под тридцать, основных, всего ничего…

На гиблом завяз Кузя. По пояс.

– Бросай мешок, малахай те в зоб! Куды ты сым, дурья башка?! Пропади оно пропадом, золото! Ещё нагребёшь! Живо мешок с плеч!

– Едри тя в бок по самое нутро! Да ну же, нуж!! Сдохнешь ведь!! За не понюшку табаку дуба дашь, кому грят?!

Смертельная бледность… испарина… нечеловеческий уже, затравленный, неживой взгляд… Худо дело – тонул медленно, оттого неотвратимо-жутко, на глазах у соочевидцев.

– Держись, держись… Щас я… щас…

– Том, ты б о бугорок-то, вишь, слева, оперлась… Лесину-т на, ближе, ближе подводь к ему… Да не боись, я тя за ноги придержу! Чать потерпишь!!

Сунул ей сук свой здоровенный, с коим не расстался, детина высоченный наш, она, кинув рядом собственный шечек с золотишком, ухватила деревяшку ту судорожно, распласталась брюхом прямо по болотине хлюпкой – пара самородоч-ков из подола (там тоже не пусто было!) в водье канули, зато конец палки Неверину протянула:

– Хватай, ну, миленький!

Также судорожно вцепился тот за палочье спасительное, выдохнул:

– Тащи…

Всю неженскую силу любви и надежды повечной вложила Тамара в тянущие движения рук. Сцепила зубы, закрыла очушки, дышать перестала… Бесконечно долго… – и время, и вылезание Кузьмы, и тишина, заглушаемая слитным дыханием подпирающих сзади кандалинцев…

Выкарабкался, словом. Потрясённый, грязный, чумной, зуб на зуб от страха не попадает. Пережитый шок читался чёрным по белому – губы тряслись, глаза слюдились…

– В рубахе родился, Кузя!! Большо, наука будет!

– Наука!! Да кабы не Томка, сам знашь, пиши пропало! Надысь…

– Мужьям твоим тебя! надо было в тайгу-т брать!

– Н-ну!!

Дальше тронулись. Тамарино золотишко почти всё в тине, рядком с Кузиным, сгинуло. На сей счёт без зубоскальства такожде не обошлось:

– Вы таперича тово: товарищи по несчастью! Ничо! На пару сгоняете! Местечко любое, дорогу знаете, а заодно и метки проверите Кузины! Глядишь, новые намалюете! В обох оно даже приятнее будет! Х-хы!!

И мало кто из присутствующих, видел, наблюдал, как всё это время глазела то на Кузьму, то на вдовушку нашу Марья-свет-Аникина…

До Старой Кандалы версты три оставалось… Знакомые потянулись края. Колодисто да роднёхонько.

– Заживём-та-а…

Мечтательно протянул Евсей Глазов, когда неподалёку от деревеньки, в местечке тут же облюбованном, сокровища ненаглядные упрятали – до оказии удобной. Про себя твёрже твёрдого постановили: возвернуться сюда, как случай представится, тем же составом, чтобы новую порцию заложить-положить – на будущее; токмо случай такой, кумекали, не сегодня и не завтра выпадет, а «зажить-та-а» на нонешнем, старокандалинском непросторе барин не даст, да и чтобы решиться на переселение великое – воля нужна, сразу и не решишься, тем паче, что и речи об этом покуда не предвиделось. Так, в умах колобродит идейка, но от мысли до шагов конкретных – уйма всего! Шуточное ли дело: всею почти Весниной сняться с мест насиженных, с хозяйством, скарбом, и ажно до Урала-Волги дойти, чтобы там разделиться, кому-куда разойтись навеки и опосля каждому, каждой счастливую новую жизнь начать с деньгою немалой и документами справными! Да, не предвиделось, ибо представить оное, вообразить – бр-р, а совершить – так здесь в пот-дрожь, простите, не кидает, швыряет аж!

Не предвиделось, хотя, повторить след, бродил-вызревал замысел, колобродил призрачно, больше на мечту несбыточную^) похожий.

«Заживём-та-а…» – говаривал из кандалинских ктось?

«Зажили».

Проведал обо всём, случилось что, Горелов. Прибрал к рукам золотоносный участок, ибо основное – на глубине, под землёй, как и подобает, скрывалось-было. Застолбил в духе героев джеклондонских, девятью шурфами россыпь вскрыл, нашпиговал прииск своими людьми: разными волостными, душеприказчиками, инженерами-спецами плюс солдатнёй… Народу согнал от души, словом, порядки казарменные завёл – приступил к широкой, промышленной прямо-таки добыче благородного металла всеми известными и разнообразнейшими способами!

Вложил немало денег, но и прибыль рассчитывал заполучить немедленную, баснословную. Деньжата рекой и потекли! Трудились преимущественно каторжане, да сёгады-якуты. Кандалинских же обыскали тщательно, ничего не обнаружив в домах, под полатями, ещё где, привели к тому месту сокровенному, кое золотишку бедолажному приют дало, к меткам-зарубочкам, значит, (вызнали дорогу, сволочи!), повелели «раскошеливаться». После выпороли здесь же, назад отправили, до особого распоряжения высочайшего-с… И тогда порешили меж собой мужики, не вошкая долго, Неверина убить – за предательство подлое. Тюкнули по макушке…

– Сука! Падаль!

– Собаке – собачья смерть!

…в трясину труп швыром; прочь пошли, в «могилу» схаркнув. Получил по «заслугам» Кузьма. Не нужно было своих Шагалову закладывать. Шагалов – кандалинский купчишко, барствовал в округе ихней-здешней, как, впрочем, немало других, подобных ему, помещичков из соседних деревенек. Жил-поживал, добра наживал в домишке мендовом, срубленном в «замок», с подворьем ого-го каким да пристроечками. За самого главного в Кандале Старой считался – с «благословения» гореловского. А «жана ево», Аркадьевна, (это САМ прилюдно её так навеличивал, полное же имя дражайшей половины – Емилиана Аркадьевна; в прошлом любила безумно, до самоотречения «ахвицера» бравого, который, одначе, в пух-прах проигрался, ничьей и, в первую голову, возлюбленной своей, помощи не принял – всё гордыня! – застрелился… будь они неладны, карты эти!), так вот, Аркадьевна, а по-простому, по-мужицки если – «Шагалихой» звали, именно она и передала кому не след про находку Неверина, рывок голытьбы кандалинской в нёдра таёжные, когда на золотце дармовое позарились… про дальнейшее всё… Подслушала, бестия, спутанный, сбивчивый шепоток Кузьмы – тот тайну смертельную муженёчку её за тридцать «иудушек» продавал и за то, что никто из «верхов» не тронет, от наказания положенного ослобонит «Сусанина»! то бишь, его, «первооткрывателя». Ну и навострила к Горелову лыжи, не дожидаясь, когда муженёк пошлёт «в ту же степь». Инициативу проявить изволила. Свидетели, очевидцы были. Невидимкой, али птахой какой сняться неприметно, выпорхнуть не могла. Люди лгать не станут! Частенько наведывалась в гостечки к миллионеру величайшему «Шагалиха» – дескать, по делам, к «горелихе»! Знаем мы ихние делы! На мякине нас не проведёшь! Но да ладно, там – одно, кака-никака система, закономерность образовалась. Можно было даже предсказать ходки еёйные в город. На сей же раз подозрительно скоропостижно намылилась – не потому ль, что мужики да бабы золото знашли?? Тут покумекать трохи треба!.. И допетрили: он, он, Кузя, подвёл под монастырь, гад ползучий! Не зря вот уж какой день смурнее тучи ходит, глаза бегают, руки трясутся… Хм-м! А «Шагалихе» только того и нужно! Предприимчивая, болыио(!]

Почему выдал Неверии тайну великую?

Отчего Емилиана Аркадьевна сорокой на хвосте понесла тайну эту ещё дальше – к Горелову самому?! Именно – тайну, тайну обжигающую, роковую!

Оба струсили.

Кузьма знал, сволочь: рано ли, поздно, только просочится секрет наружу (да хоть по пьяной лавочке, не впервой чать!], а тогда – держись-берегись, толпа кандалинская! Ну, а ежели сам Горелов проведает… а он прознает, как пить дать… тут не то что золото дармовое сыщут-отымут до кажинного зёрнышка игольчато-пластинчатого, либо округлого, не то что портки последние сымут-отымут… енто что? Так, цветочки!! Сущий ад наступит. Ведь Шагалов – он кто? Агнец божий по сравнению с золотопромышленником, ворочающим миллионами гигантскими, держащим в узде всю губернию огромадную, (а реально ежели – и поболее!] с чинушами-поберушами, блюстителями порядка, опричниками да всякими-якими подлюдниками. Знал и то Кузьма, что его же первого кандалинские и заложат, ибо не высокого мнения об односельчанах был, после чего власти в сибирку упекут, а потом – и подумать страшно, мурашки по коже… Зато теперь, когда покаялся и «совесть чиста стало быть», глядишь, и пронесёт нелёгкая: повинную голову меч не сечёт! Ну, взбаламутил честной народ, так ведь недаром что мужик-мужак – ума Бог нёдал! Бес попутал. Прости, барин! Отпашу! Отмолю!!