Детская проза

Александра Александровна была моей первой учитель­ницей. Она учила нас два года, а прошлой осенью стала учить первоклассников, потому что у них теперь новая трудная программа, а Александра Александровна очень хорошая учительница. Очень! Галка так важно говорит: — Нам сегодня Александра Александровна по матема­тике много задала. А у меня в первом классе была обыкновенная арифме­тика. Я все смотрю и смотрю на маму. Я что-то не помню, ви­дела ли я ее когда-нибудь спящей. Ложится она, когда…

— Как зачем? — затихали все на него, но объяснить толком ничего не могли — У каждой организации должна быть какая-то цель, программа, идея,— не унимался Сережка.— А у нас что? «Вот ведь зануда,— подумали мы с Васькой,—так он вам сорвет все мероприятие». — И вообще все это бред! — заявил Колька. — Что именно? — не понял я. — И то и другое,— сказал Колька. Он все считал бредом за исключением того, что изрекал сам. — Придумал! — внезапно завопил Димха.— Пусть у нашей организации будет такая…

— Собирайся скорей, цацкаться с тобой некогда, уезжаю. За старшего в доме останешься. Пойдём, хозяйство примешь. Главное — имей в виду, чтобы отцово ружьё и собака целы были. Ни продавать, ни отдавать — ни-ни. Кудлай наш, он знаешь какой многопородный: по зайцам— гончак, по уткам— лягаш, по волкам — волкодав, во дворе — дворняга. Всё береги. А главное — мать жалей, она женщина. Понял? Сандрик захлопал глазами. Они у неге всегда были на мокром месте. Мика прикрикнул: — Ну-ну, не распускайся!…

Против ожидания, Щербаков встретил нас без грубой фамильярности, обычной для тогдашней сельской служилой интеллигенции в обращении с простым народом. А меня он даже приласкал, положив руку на мои выбеленные солнцем волосы: — Ну, брат, извини: принял тебя за девчонку. Хочешь учиться? — Хочу, — буркнул я. — А шалить будешь? — Не буду. — Смотри. Будешь хорошо учиться — отцу помощником станешь. Я ободрился. Никаким ужасным испытаниям меня пока не подвергли; наоборот,…

Чего-чего, а погулять Котька любит больше всего на свете. Уроки не сделает, книжку не раскроет, зато нагуляться вволю не забудет. Потому, наверно, и щеки у него словно красными чернилами покрашены. Только ни лыж Котька не успел взять, ни коньков: Грека за ним явился, чтобы в школу вместе идти. Представляете, ребята глазам своим не поверили, когда увидели их! Даже кое-кто из активистов не захотел пожертвовать таким днем, а эти двое, самые, можно сказать, нарушители, пришли работать. Я тоже…

— Верно, Хосе. Хосе все больше нравится мне. У него замечательное лицо. Когда Хосе весел — это живая, славная рожица с карими, чуть озорными глазами, а когда он взволнован, лицо у него становится по-девичьи мечтательным и красивым. Хосе шестнадцать лет. Из этих шестнадцати он четыре года провел на море. Он плавал на испанских и американских кораблях и служил на рыбацкой шхуне в Бискайе. Родина Хосе — большой город-порт Барселона. Там у него сестренка Кончита, которой он посылает все свое…

— Ого, тяжёленькая! — сказал Ёлкин, с удовольствием рассматривая свою находку. Пуговица размером почти с ладонь была покрыта тонким резным орнаментом, напоминавшим причудливый лабиринт. На обратной её стороне стояли две незнакомые буквы, которых нет ни в одном алфавите, ни на одном языке. Края этой пуговицы были сильно потёрты, а в нескольких местах виднелись зазубрины. В самом центре её, как и полагается пуговице, были просверлены две ровные дырочки. Ёлкин вертел её в руках и размышлял,…

— Похоже, завязли, — вздохнул папа. — Я же говорила! — Настя ударила кулачком по сиденью. — Что теперь делать? Папа попробовал потихоньку выехать — сначала вперёд, потом назад, но ничего не получилось, машина только ещё глубже зарывалась в грязь. — О-хо-хо, — вздохнул папа. — Позвоню дедушке, пускай выручает нас… А пока давайте расскажу вам что-нибудь… Для начала хотя бы про трактор — вот он бы нам сейчас не помешал… Сказка об одном…

— Да, как свой глаз берегу. Теперь они очень дороги. Ведь их великий князь моему прадеду пожаловал и дворянство ему при этом даровал. Прадед — то мой лакеем придворным был, так он, — рассказывают, — под лошадь взбесившуюся бросился и остановил ее, когда она детей княжеских понесла. — Жизни, значить, своей не пожалел, — толковали гости. — Да, удивительный, говорят, был человек, только для других и жил, неустрашимый, добрый… — Нынче таких мало, каждый только о себе думает, а чтобы другому помочь…

А старшие братья и сестры поддразнивали меня. — Вот поедешь повидаться с Володей, — говорили они, — зато летом он уже не приедет в Кокушкино. Я не был плаксой, но тут разревелся и решительно отнимался от соблазнительной, первой в жизни поездки на пароходе и кратковременного пребывания в Симбирске, лишь бы не лишиться летом общества Володи в Кокушкине. Только когда вмешалась мама и дала обещание, что наша поездка не помешает приезду Володи на каникулы, я успокоился. В Симбирске Володя встретил…

Глава 1. Обычное сумасшедшее субботнее утро — Стаюшка с базая домой пинесья... — монотонно напевал мне в ухо Джейк, размахивая в такт игрушечным экскаватором и время от времени задевая им меня по голове. Моему маленькому братцу, в отличие от меня, было совершенно все равно, что происходит вокруг. Была суббота, 11. 05 утра и начало моей новой жизни. Хуже не бывает. Между тем в жутко далекой галактике (ну ладно, просто в Северном Лондоне) мои подруги наверняка занимались обычными субботними…

Гоша уже почувствовал, что любит ее. И хочет, чтобы ее внимание доставалось только ему, а не Лаврику, который не способен на высокие чувства. И вот, заболев, и оставшись сидеть дома, Гоша решил написать Рыжику стихи, объясниться в своих чувствах. Он решил, что напишет стихи и отправит Рыжику по почте. «Ты лучик солнца яркий, светлый. Ты для меня один заветный. Один, мой нежный, милый друг. Ты рядом-радостно вокруг. Ты далеко — и грустно мне… Смотрю на звезды при Луне. И среди…

- A ты все еще читаешь, Муся? - говорит она. - Да, читала, - отвечаю я и крепко целую ее беленькую, нежную ручку, a она обнимает меня. Вокруг нас тихо-тихо, хорошо-хорошо. Молча стоим мы так некоторое время. - Больше не читай, детка, на ночь вредно, потом не заснешь долго. Так не будешь? - Не буду, мамуся. - Спокойной ночи. Мы опять крепко обнимаемся, и она уходит. Я облокачиваюсь о перила веранды. Я думаю о Лаврецком, о Лизе, моя душа полна их образами, сердце - их чувствами. Как печальная,…

Ценой невероятных усилий Борис Петрович сумел спасти жизнь своих родителей, Петра Осиповича и Берты Адольфовны. Он постоянно бывал в прежней родительской квартире на улице Марата, 11, давно превращенной в коммуналку. Неподалеку, в доме 11 по Дмитровскому переулку, до войны жила семья его сестры Цецилии Петровны (Цилютки). Ее муж, Яков Ефимович Закгейм (Яшунька), коммерческий директор Пассажа, был любимым родственником моего отца. Другой Яша, упоминающийся в Дневнике, — старший брат отца Яков Петрович,…

Их темно-красные и ярко-желтые пятна рдели и золотились среди кустарника. Кое-где маленькие болотца казались оранжевыми от покрывающей их морошки. Учитель с сожалением проезжал мимо. Морошка — ягода вкусная. И если ее собрать и закопать в мох, она может сохраниться очень долго. А вот болотце, покрытое тростником и пожелтевшей осокой, учителю совсем не нравилось. Это трясина. Засосет, затянет… Человек и лошадь могут бесследно погибнуть в ее жидкой грязи. Иван Фомич решил объехать болото сторонкой.…

А Елена Васильевна вдруг спрашивает: — Как же у тебя, Рыжов, грузовик словно самолёт стал двигаться? Или он тоже по воздуху летал? Тут все ребята как засмеются. Ну, ясное дело — сидеть-то скучно, вот и рады. Я бы на их месте тоже засмеялся, хотя ничего смешного нет. Короче говоря, получил я опять двойку. На перемене мне Митяй говорит: — Слушай, что я придумал. Мы с тобой теперь круглыми отличниками будем. — Да ну? Вот здорово! А как? — Давай заключим конвенцию. — Какую такую конвенцию? —…

«Анна Абрамовна, а когда, скажите, будут записывать… ну, тех, которые на Луну хотят первыми полететь?» Девчонки хихикают, учительница выходит из себя и выпроваживает Ромку из класса. А он, стоя за дверью и краем уха прислушиваясь к глуховатому, скучному голосу Анны Абрамовны, объясняющей очередное правило вконец запутанной, по мнению Ромки, грамматики, с недоумением спрашивает себя: «Ну за что, за что меня выставили из класса? Я ведь, правда, хотел узнать, когда можно будет записаться, чтобы другие…

Вообще-то миссис Хатри никогда не цепляется, если какой-то номер вдруг запнется: мало ли, может, девочка зубрит вчерашнее задание или уронила что и шарит по полу. Тогда миссис Хатри просто оторвет взгляд от журнала — посмотреть, все ли на месте, и сама назовет номер, а потом мы считаем дальше. Но на этот раз все было не так. — Двадцать один? Все посмотрели на Хелен, а та, казалось, еще глубже зарылась в крышку парты. — Центр управления полетами вызывает двадцать первого, — произнесла…

— А у меня была любимая девушка, — вспомнил я Катю. — Тоже на кладбище? — сочувственно покачал головой старик. — Пока еще нет, — сказал я. Девочка резко взмахнула рукой. Старик от неожиданности вздрогнул. — Муху поймала! — радостно сообщила она, гордо показав сжатый кулак. — А ты ее проглоти, — в шутку предложил я. — Куплю еще мороженого. Девочка тут же кинула муху в рот и проглотила. Муха, надо полагать, даже ахнуть не успела. Пришлось заказать девочке мороженое. — Нет, вы только…

И тут его взгляд, совершенно случайно, скользнул по объявлениям. И он с ходу прочел: «Вдова адмирала, 62-х лет, ищет мужчину для приятного времяпрепровождения». «Вот что мне надо! — обожгло Шмакова. — Трахну старуху, а потом напишу про это юмористический рассказ». Прибегает Шпаков по указанному адресу. Звонит. Открывает ему дверь девочка лет двадцати. В обтягивающем свитерке, обтягивающей юбочке и в обтягивающих розовых трусиках с белой каемочкой… Впрочем, трусики были плодом шпаковского…