1914
Шрифт:
Обед французы, думаю, будут вспоминать всю оставшуюся жизнь, кому сколько выпадет. Не только вспоминать, но и рассказывать всем, с кем встретятся в приятной обстановке. На то и рассчитано: за стоимость обеда, пусть и немалую, мы получили десятки пропагандистов российского образа жизни. И в республиканской Франции нет-нет, да и задумаются: может быть, монархия — это вовсе не плохо, может, это даже хорошо? Пока республиканские политики обещают, русские цари — делают!
Мы откушали чуть-чуть, после чего Мама, сёстры и я отправились восвояси. Чтобы не стеснять остальных.
Назад нас везли лейб-шофёры, господин Кегресс и капитан Петр Михайлов.
Хороша Нижняя Дача. Уютная. Всё под рукой. Но как мне не хватает даже не Интернета, о нём я и не мечтаю, но хотя бы радиоприёмника! Послушать новости из Берлина, Парижа или Лондона — языки-то я подтянул, переводчик мне не нужен.
Будет, будет у меня радиоприёмник, если доживу. Лет через десять. Через пятнадцать вещание станет оживлённым. А через двадцать и совсем замечательно станет. Включишь и узнаешь все новости мира.
Вошла Mama. Пожелать спокойной ночи?
— Alexis! — она была взволнована. Очень. Чрезвычайно. Что-то случилось? С Papa?
— Alexis! Только что пришла телеграмма! Австрия объявила Сербии войну!
Авторское отступление
Стишок, что прочитал цесаревич, нам известен более в переводе Ирины Токмаковой:
Мою лошадку пони
Зовут Малютка Грей.
Соседка наша в город
Поехала на ней.
Она её хлестала
И палкой, и кнутом,
И под гору, и в гору
Гнала её бегом.
Не дам ей больше пони
Ни нынче, ни потом.
Пускай хоть все соседи
Придут просить о том!
Глава 11
12 июля 1914 года, суббота
Совет на Ферме
— Доить корову нелегко, — написал я, и задумался. Я никогда не доил коров, даже не пытался. Доярками у нас трудятся сёстры. Каждый день они проводят на Ферме час или два. С моей подачи. Я ещё весной подбил их на изучение животноводства: они же такие милые, коровки и поросятки. Организуем кружок юных натуралистов, будем вести дневник, и публиковать в «Газетке». Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят!
Papa и Mama к затее отнеслись положительно: Papa сам фанатик простого мужицкого труда, и нас с детства приучает чистить снег зимой, готовить на пруду каток, распиливать старые деревья. Mama же подошла более практически: куда как приятнее есть пищу, в происхождении которой уверен.
Стебутовские курсы взяли над нами шефство: Лискун преподавал животноводство, Недокучаев — агрономию. А практические занятия проходили на Ферме.
Ферма, вернее, Фермы (у нас их несколько) — это образцово-показательные хозяйства. Для снабжения нас отменными продуктами, свежими и экологически чистыми. Слово «экология» сейчас не в ходу, но понимание вопроса есть. А чтобы продукты были наилучшие, на Ферме служат наилучшие работники,
разводятся наилучшие породы скота и птицы, высаживаются наилучшие сорта овощей и фруктов, а в прудах — наилучшие карпы и сазаны. То есть Ферма — это идеальное агропоместье, мечта гоголевского Манилова, ставшая явью.И сестрицы полусерьёзно, полуиграя, изображают из себя фламандских крестьянок, сошедших с полотен Вермеера. Мария даже серьги с жемчугом стала носить для вящего сходства. Ну да, ну да, крестьянки в жемчугах, это так поэтично!
Мария вообще самая усердная крестьянка. Чувствуется, ей всё это нравится — доить корову, собирать куриные яйца, она и с сепаратором работать научилась, сливки, сметана, масло — теперь к столу подают «от Марии», в особливых горшочках, запечатанных её личной «фермерской» печатью.
Но убирать лопатусом навозус она пока не берется. Говорит, из соображений санитарии: навоз и сливки несовместны. С санитарией у нас строго!
И, раз уж Стебутовские курсы взяли над нами шефство, Великая Княжна Мария Николаевна взяла шефство над Стебутовскими курсами. Теперь проблемы Стебутовских курсов (а проблемы встают перед каждым учебным заведением, без этого не бывает) решаются практически мгновенно — по меркам нашего времени. В пределах разумного, разумеется.
Старшие сёстры, Ольга и Татьяна, больше налегают на теорию. Анастасия же документирует процесс: снимает и на кинокамеру, и на фотокамеру. Но коров доить научились все. В жизни пригодится? Ну… Всегда можно будет сказать, что вот этими самыми руками в детстве доили коров, и потому отлично понимают трудовой народ. Трудовому народу это понравится. Тем более, что в сентябре мы выпустим десятиминутную фильму на эту тему. Весёлую, смешную. Великая княжна доит корову, а рядом другая великая княжна доит козу — разве не смешно?
Если, конечно, фильма получит родительское одобрение.
Я закрыл тетрадь. Не пишется мне сегодня.
Накануне поздним вечером у меня был разговор с Mama. Она допытывалась, что я думаю о войне, что объявила Австрия Сербии.
Ничего не думаю, ответил я. Знаю. Сказал, и замолчал. По Лао Цзы. «Кто говорит — не знает ничего, кто знает, молчит». Верят гораздо больше тому, что говорят неохотно, под давлением, нежели тому, в чём настойчиво пытаются убедить.
Что же ты знаешь, Sunbeam?
С третьего захода я сказал, что если Россия станет воевать, то всё погибнет. Страна, монархия. И нас убьют. Всех.
Кто же нас убьет? Враги? Интервенты?
Обыкновенные мужики, крестьяне и мастеровые. С войной придёт смута, вроде пугачёвской, только она победит, смута. Жалко всех, жалко.
И дальше, как не билась Mama, я молчал. Только повернулся к стене и плакал. Совсем не наиграно. Я знаю про ипатьевский подвал. И я знаю, что такое умирать. Тут заплачешь.
А потом я заснул. От волнения, от усталости, от всего. Когда же проснулся, утром, то Mama рядом не было.
Хорошо, что я не стал приводить разумные доводы. О том, что Россия не справилась с Японией, а война далеко-далеко аукнулась в Москве, и как аукнулась! Что же будет, если противником будет Германия?
Нет, я не стал. Mama сама должна до этого додуматься, ведь параллель напрашивается. Сама додумается, и уже свою собственную мысль обрушит на Papa.
За завтраком Mama смотрела на меня ободряюще, но я от взгляда бодрее не становился, и после завтрака сразу пошел в свои покои. Писать заметку для «Газетки». И застрял на первой странице. На первой строчке застрял.