1914

— Да, да, с неба… — прошептал кронпринц, заворожённо разглядывая картину, проецируемую на белоснежный шёлковый экран — ещё один мой подарок.

— Господин Циолковский даже получил патент на свой металлический дирижабль, — продолжил я. — И не только в России, но и в Германии.

— Интересно… — пробормотал он, но я видел, что его мысли уже унеслись далеко вперёд, туда, где подобные машины бороздят небеса.

— Это было давно, — добавил я. — Сейчас он полагает, что дирижабли станут не только транспортом, но и средством связи. Взгляните: аэроплан — машина стремительная, но ограниченная. Горючее кончается — и он падает. А дирижабль? Поднялся на пять вёрст — то есть километров — и завис. «Высоко сижу, далеко гляжу», как в сказке. На нём можно установить мощную радиостанцию — и передавать сигналы с высоты, куда не долетают земные помехи. Он может оставаться в небе долго, день, три, месяц, ведь его держит не мотор, а подъёмная сила гелия!

— Что? — переспросил кронпринц, будто услышал незнакомое слово из языка будущего.

— Гелий — это очень лёгкий газ, — принялся объяснять я. — Как водород, но, в отличие от него, абсолютно безопасен. Водород вспыхивает от малейшей искры, а гелий… mein lieber Onkel Willie, его хоть грей, хоть охлаждай — он останется инертным, как… как самая безобидная тварь на свете!

— Зачем греть? — удивился он.

— У Циолковского всё продумано до мелочей! — воскликнул я. — Моторы во время работы выделяют тепло — так почему бы не использовать его? Тепло отводится внутрь оболочки, газ расширяется — и подъёмная сила возрастает!

— Но гелий — это же редкость! Его добывают в ничтожных количествах, и стоит он баснословно дорого!

— Сегодня — да, — согласился я. — Но наши учёные обнаружили, что гелий содержится в природном газе! А запасы природного газа в России — особенно в Сибири — неисчерпаемы! Пока не ясно, как извлекать его в промышленных масштабах, но Циолковский уверен: если появится спрос — наука найдёт способ!

И кронпринц задумался. Его взгляд устремился куда-то вдаль, будто он уже видел эти серебристые гиганты, плывущие над тайгой, над городами, над целыми континентами — вестники новой эры, когда человек окончательно покорит не только землю, но и небо.

Я помнил, что в Германии над дирижаблями работал граф Цеппелин. Читал когда-то. И о пожаре на водородном «Гинденбурге» тоже читал. Потому и решил завести разговор о дирижаблях с кронпринцем, разговор в духе Жюля Верна. У Жюля Верна герои просто-таки лекции читают друг другу, а не разговаривают. Популяризация науки.

Но наука наукой, а интересы России превыше всего. Совместные предприятия — таков мой стратегический план. Их нужно строить в глубине России, в Сибири, на Волге, на Дальнем Востоке. Чтобы и мысли не возникало о захвате военным путём.

У Германии химия передовая, а своих месторождений нефти, газа и прочих ископаемых немного. Девятнадцатый век — век пара, а двадцатый — век бензиновых моторов. И дизелей. Моторам нужно топливо. Так пусть процветает взаимовыгодное сотрудничество! Имея полные баки бензина, Германия… Германия… нападет на Россию? Ну, вряд ли. Заводы-то будут в глубоком тылу. И, потом, если Германия — и Россия — войну не проиграют, то останутся монархиями, разве не так? И Австро-Венгрия тоже. Тогда никакой Гитлер к власти не придёт, и мы пойдём другим путём. Догоним и перегоним Америку! Если вместе — то очень может быть.

Несерьёзно? А что серьёзно? Я стараюсь. Если что не так — то посылайте сюда кого поумнее. Министра какого-нибудь. У нас в двадцать первом веке что ни министр, то огурчик.

И я опять задумался. Посылайте… Кто или что переместило меня из двадцать первого века сюда, в век двадцатый? Бог? Архангел? Непознанная сила природы?

И, как обычно, ответа я не нашёл.

Поезд сбросил ход. Всё медленнее, медленнее и медленнее. Тормозит плавно, не приглядываться, то и не заметишь.

— Прибываем, Ваше Императорское высочество — заглянул в купе Михайло Васильич. Словно часовая кукушка.

Ура, ура, ура.

Вержболово! Почти как Ватерлоо.

Я выглянул в окно. Вокзал… Вокзал шикарный. Вообще вокзалы сейчас — очаги культуры. В губернском, а порой и в уездном вокзале размещаются и книжная лавка, и галантерейная, и ресторан, и эстрада. Даже библиотеки встречаются. Место встреч чистой публики.

Вокзал Вержболово из лучших. Всё торжественно и чинно, служащие железной дороги держатся с достоинством и уверенностью.

Придётся пересаживаться в другой поезд. Какой? Не хотелось бы оплошать перед кронпринцем.

— Да, Ваше Императорское высочество, наш, наш поезд!

Для милейшего Михайлы Васильича и Александровский дворец — наш, и «Штандарт» наш, и поезд — тоже наш. Не только мой, но и его, значит, тоже. Полное отождествление себя со властью.

Вечереет. И дождь накрапывает. Слабенький, но всё же. Осторожнее нужно, осторожнее. Не поскользнуться бы на чугунных ступеньках.

Два вагона, наш и кронпринца, оцепили полицейские и вокзальные служащие. На всякий случай. Публика из остальных вагонов замедляла движение: что это за представление? Мы ведь едем тайно. Инкогнито. Я надеюсь.

— Ваше императорское высочество, макинтош наденьте, промокнете ведь!

И в самом деле. Август и тут, и там, причём в Германии — последняя декада. Ещё не осень, но понятно, что приближается она.

О багаже я не беспокоюсь — всё сделает прислуга, за которой проследит Михайло Васильич. Но маленький чемоданчик с личными подарками Вилли-кронпринца и Вилли-принца беру сам. Отчасти для того, чтобы показать: подарками — дорожу. Выходить по-прежнему не тороплюсь. Повторяю про себя: не спешить, двигаться осторожно. Я всякий раз это повторяю, когда оказываюсь в непривычной ситуации. Когда в привычной — тоже повторяю. Утомительно? Зато живой.

Зашел граф Витте:

— Ваше высочество, кронпринц уже ждет вас!

Раз ждёт — значит, пора.

Волновался я напрасно: поручни и ступени были вытерты, у выхода меня ждали носильщики в штатском, споткнусь — поймают, а прямо от вагона шла ковровая дорожка. Смотрю, и от вагона кронпринца такая же. Впереди, метрах в тридцати, они сходятся.

И вот иду я, иду, чуть впереди — граф Витте, рядом со мной Коля в белой ферязи с моего плеча, Мишка и Гришка чуть позади.

И тут один из служащих железной дороги, нарушив строй, подбегает к нам и, не говоря худого слова, стреляет. Из маленького пистолетика.

Выстрелил, потом Мишка заслонил меня, ещё выстрел, и крик из толпы:

— Убили!

— Уходим, уходим, — Мишка настойчиво повлек меня назад, к вагону.

И я пошёл.

На перроне остались лежать двое. Странный железнодорожник. И Коля.

А дождь все моросит, моросит, словно приходящая плакальщица на почасовой оплате.

Глава 19

16 августа 1914 года, суббота

Над всей Германией безоблачное небо