21 интервью

Минчин: «Аполлон-77», как вы его создавали?

Шемякин: Когда я заработал свои первые деньги, я решил сделать как бы памятник нонконформистскому движению, увековечить его. Послал фотографа в Россию, он отснял ряд работ, сделал портреты самих художников, кое-что удалось собрать у коллекционеров, стали присылать из России через дипломатов. «Аполлон» был первым альманахом, посвященным поэтам, писателям, художникам, живущим в основном в России. Я был первый, кто опубликовал Мамлеева, блестящую поэтессу Мнацаканову, первый опубликовал Лимонова (теперь уже не знаю, хорошо это или плохо – пасквилянт оказался, за что я получил большой «мерси»). Это было некоммерческое издание, потому что почти все засылалось в Россию – через дипломатов, а также посылалось в Европу в университеты и библиотеки; очень небольшое издание: тираж – одна тысяча книг. К сожалению, не всех лучших художников я сумел включить, у меня просто не было цветных слайдов их работ. Издание было очень дорогое, так как репродукции великолепного качества, я потратил все свои деньги, до копейки. С этого альманаха начался мой конфликт с Парижем: они сказали, что это издание не политическое и не социальное, а мое частное дело, поэтому я должен платить налоги. У меня не было ни одного франка за душой, чтобы платить местные налоги, поэтому опять мне не оставалось ничего другого, как собрать свой чемодан и уехать в американскую эмиграцию.

Минчин: Собираетесь ли вы издавать «Аполлон-88», «Аполлон-99»?

Шемякин: Когда я издал «Аполлон», на меня полилось столько грязи. Те люди, которые остались в России, прислали мне восторженные письма. Те же, которые переехали и попали в «Аполлон», осыпали меня какими-то бессмысленными упреками, абсурдными замечаниями, обвинениями в «саморекламе». По тем временам альманах мне стоил 100 тысяч долларов, так как каждый вручную, он клеился у меня дома. Весь «Аполлон» был сделан как оригинал, с которого печатники как бы переснимали каждую страницу. И если бы я хотел сделать саморекламу, мне было бы гораздо выгодней издать на французском языке собственную монографию с блестящей статьей какого-нибудь французского критика. Один писатель считал, что его неправильно поместили рядом с другим, третий считал, что их обоих надо выбросить, они не достойны быть рядом с его прозой, поэты тоже обливали друг друга грязью, четвертые считали, что не так собрано, пятые – не так подано…

Минчин: Пока на сегодня это самая красивая книга в русской литературе.

Шемякин: Для того времени это был один из самых лучших альбомов, который получил великолепные оценки западной прессы, самые снобские журналы печатали рецензии. Художники, упрекавшие меня в саморекламе, издают сегодня жалкие каталоги о себе на свои деньги. Но чего-то подобного «Аполлону» еще не рождалось. Сейчас я связался с одним из больших издателей журналов по искусству. И мы собираемся издавать большой цветной журнал «Америка-Россия: искусство», где будут обсуждаться проблемы фотографии, живописи, керамики, прикладного искусства, скульптуры, а также выставляться и печататься различные наиболее интересные художники. Издаваться это будет, естественно, на английском языке…

Давайте на сегодня прервемся, мне еще надо картину докончить.

Минчин: И мы расстались на пять лет…

Апрель 1987, Нью-Йорк

3. Американский период

Минчин: Почему вы переехали в Америку? Хотя все пути ведут в Нью-Йорк и рано или поздно все перебираются сюда.

Шемякин: Потому что к власти приходил Миттеран, социалист, этого было достаточно, чтобы меня напугать. И я был прав, что переехал, потому что первые два-три года положение во Франции было экономически просто катастрофическое. Доходило до того, что французы не могли выехать за границу, так как были ограничены деньги на каждую семью. Это была одна из причин, вторая – это то, что я стал там задыхаться, мне нужен был новый ритм, новый стимул, новые горизонты, что в этот момент могла мне предложить только Америка. Здесь впервые я обратился к новой технике, стал работать масляной пастелью, обратился к большим форматам – холсты, которые было просто немыслимо создавать в Париже. И очень серьезно вернулся к своим скульптурам, которыми я мало занимался во Франции. По простой причине: это очень старинная страна, Париж очень-очень древний город, квартиры маленькие, потолки низкие, обычно французские коллекционеры собирают очень небольшого формата работы (включая скульптуры). А здесь совершенно другие пространства, художники привыкли работать с двухметровыми, двенадцатиметровыми полотнами. Это меня очень увлекло: я рад, что пересек океан и поселился в Америке. Я приехал в апреле 1981-го.

Минчин: Вы уехали из Парижа всеизвестным европейским художником, знаменитостью. Когда приехали в Нью-Йорк, было ли у вас имя? Кто вас знал? Это совершенно новый рынок, другие моды и вкусы – те, кто почитаемы в Европе, неизвестны в Америке, и наоборот.

Шемякин: В Америке я довольно часто бывал, в 75–76-м году здесь собирал материалы для «Аполлона», тогда же и познакомился с Лимоновым, Леной Щаповой, Мамлеевым. Примерно в это же время я начал работать с галереей Нахамкина. Так что каждый год, а то и два раза в год я приезжал на свои персональные экспозиции в Нью-Йорк и в Калифорнию. Поэтому к моей «второй» эмиграции из Парижа в Америку, когда я приехал, какое-никакое, но имя уже было. Но здесь понятие популярности не такое, как в Европе. Ваши картины могут стоить баснословных денег на аукционах в Сотби и Кристи, но средний американец вряд ли когда слышал ваше имя. Здесь все более узко дифференцировано, каждый на «своем поле», нету более широкой образованности, просвещенности, как в Европе. У меня немножко иная популярность: в основном меня знают не суперснобы, занимающиеся изобразительным искусством, а чаще простые коллекционеры, не известные, но американцы. Они любят мои работы. Может, потому что цены на них не очень высокие – они доступные. Мои собиратели – это врачи, адвокаты, техническая интеллигенция.

Минчин: Сегодня нет в Нью-Йорке галереи или магазина, где бы вас не знали и не продавали или не обсуждали ваши работы. То есть за десять лет вы значительно продвинулись?..

Шемякин: Безусловно. Было очень много и прессы, и телевидения, рекламы… Плюс ко всему я принимаю участие в общественной жизни американской, и в жизни русской эмиграции.

Минчин: И самое главное – работы хорошие.

Шемякин: Вам судить. Такой известности, конечно, не было, когда я приехал.

Минчин: Где вы поселились вначале, когда приехали в Нью-Йорк?

Шемякин: В Сохо. Тогда Сохо еще не был таким снобским районом, ходить без палки под мышкой и ножа в сапоге было довольно опасно. Постоянно происходили грабежи, нападения, но зато было дешево. До сих пор там находится моя студия, а живу я в большом поместье за городом. Сохо стал теперь чересчур дорогим районом Нью-Йорка.

Минчин: И модным.

Шемякин: Очень модным. К сожалению, масса художников вынуждена была покинуть свои студии-лофты. В основном там сейчас живут и работают богатые адвокаты, одиозные конторы.

Минчин: Модели, фотографы. И так далее. С какими американскими галереями вы работали, ваше мнение о них?

Шемякин: Я работал много лет с галереей Нахамкина, которой очень помог стать на ноги своим именем, подбором определенной группы художников, которая в определенное время сотрудничала с галереей. После этого восемь лет я работал с американской галереей «Боулз-Сорроко», они в Калифорнии. Иногда я работал со старой американской галереей «Борге», ее держат итальянцы, ну и в различных штатах, с разными салонами. В основном это не суперкрупные галереи, как «Мальборо» или «Пейс»…

Минчин: «Мальборо» [6] в последние годы жуткую халтуру выставляет, это как-то объясняется?

Шемякин: Тем не менее «Мальборо» есть «Мальборо», она постоянно работает с теми художниками, которые никогда с ней не порывали, все уже весьма и весьма в возрасте. Даже когда в галерее находится три-четыре таких художника, как Фрэнсис Бэкон, мексиканец Дамайя…

Минчин: Ботеро…

Шемякин:…Ауэрбах – это уже о многом говорит. Тем не менее и они не всегда выставляют совсем удачные выставки.

6

Крупнейшая и самая престижная галерея Нью-Йорка.

Минчин: Ваше мнение о галерее Нахамкина? Он вам много денег должен остался?

Шемякин: Нет, мы с ним нормально, мирно расстались. Проблема была в том, что он «стал слишком широко шагать и – штаны порвались». Его набор художников стал настолько широким и зачастую сомнительным по качеству, что мне пришлось с этой галереей расстаться. Несмотря на то что я с большой симпатией отношусь к художникам не очень сильным, не совсем себя нашедшим пока в искусстве… Как однажды очень остроумно заметил Ростропович: знаешь, я обожаю балалайку, обожаю русские кабаки, как там играют, но, к сожалению, я там играть бы никогда не смог. Или выступать в одном ансамбле…

Минчин: Вы у него были лучший художник, собственно с вас и началось его появление на «живописной» карте Нью-Йорка, до вас о нем вообще никто не знал, это была местечковая, маленькая галерейка.

Шемякин: Да, но потом туда пришли такие серьезные художники и скульпторы, как Эрнст Неизвестный, Олег Целков. Была собрана довольно интересная и любопытная группа художников. Но он стал разбавлять ее и разбавлять и разбавил до того…

Минчин: Что заварки не осталось!