90-е: Шоу должно продолжаться 15

Так буднично все.

Просто.

Тишина эта.

Вдруг память подсунула совершенно неожиданную картинку. Видимо шершавая фактурная штукатурка на стене затылком ощущалась так же, как тогда. Когда я, вытянув гудящие ноги сидел на ночном вокзале Грозного. И такая же шершавость под затылком…

«Расплескалась синева, расплескалась…» — только подумал, даже губами шевелить не стал.

В тот новый год тоже было тихо. Недолго, но было. Ну как, было… Будет. Сейчас всего-то девяносто третий.

Почему я вообще сейчас об этом вспомнил? Что такого общего между моим прошлым-будущим и вот этим, сейчас?

Встроенное чутье на опасность намекает, что тут сегодня случится замес с перестрелкой и артиллерией? Все-таки, вокруг девяностые. Нас вся эта бандитская тема мало, конечно, касается, но так-то она есть. И стреляют, и разборки устраивают, и комерсов трясут, и…

Я прислушался к себе. Мысленно фыркнул. Ну да, всякие приметы и чутье хорошо анализировать, когда все уже произошло. И ты, такой, важно киваешь. Мол, да, точняк, я же знал заранее! Маршрут мурашек по спине специфический. И все такое…

Хотя нет, при чем здесь гипотетическая перестрелка?

Дело в другом.

Просто момент на самом деле переломный. И чертовски важный.

А вокруг — вот это. Будничная пустая «Волна», следящий за из-за ширмы юноша в несвежем фартуке. Не верит, что я стул на место поставлю, ха!

Хотя фиг знает, может его за неровно поставленные стулья бьют в подсобке…

Судьбоносный момент, ага. Вовсе не на стадионе, когда город подпевал и подтопывал «Темным теням». И не на «Невских берегах», когда мы подхватили посыпавшееся мероприятие. Не на первом сольнике в «муке». Не на съемках клипа с зимней ночевкой. И не в сотни других пронзительных моментов.

А сейчас. В быдлокабаке, к которому мы вообще не имеем отношения. Как, блин, в каком-то голливудском фильме. Хрен знает, в каком, но есть в этом какой-то блюзовый нуар.

«Пэууу-пэууу», — постанывает фендер Кирюхи.

«Бу-бу-бу-бу»… — гудит басуха Макса.

Астарот, с собранными в хвост волосами, такой непривычный. Очень худой без его сценического костюма с крыльями и рогов. Сидит на краю невысокой эстрадки «Волны», острые коленки в черных джинсах… Бельфегор пальцами расчесывает непослушные рыжие патлы и шевелит губами, будто кому-то что-то доказывает. Молча.

Надя-Пантера неспешно покачивая бедрами ходит туда-сюда между столиками. Пританцовывает, иногда прикрывая глаза. Будто слушает музыку в своей голове.

Бегемот постукивает пальцами по столу.

Защемило пронзительным таким чувством, будто я со стороны смотрю на эту сцену. Как будто в кино на экране. Будто это не я сижу вот тут сбоку, привалившись затылком к шершавой стене, на которой штукатуркой изображены волны. Будто это кто-то другой. Вова-Велиал, может быть?

Я некоторое время медитировал на эту мысль. Было что-то прикольное в этом ощущении нереальной реальности или реальной нереальности…

Но потом тряхнул головой, возвращая себя обратно в эту нуарную киношную картинку.

— Вот, принес, — раздался голос Конрада. — Сейчас подключу.

— Слушайте, а пожрать никто ничего не взял с собой? — спросил Бегемот. — А то у меня что-то от волнения аж живот подвело!

— Здесь же ресторан, — сказал Бельфегор. — Можно на кухне еды попросить.

— Ага, так мне и дали, — огрызнулся Бегемот.

При всем этом разговоре, Кирюха и Макс продолжали дергать струны в случайном порядке. Медитативно так.

— Для персонала еду всегда готовят отдельно, — сказал Конрад, воткнул вилку в розетку и выпрямился. — Подойди с той стороны, скажи, что вы музыканты.

— О, круто! — Бегемот обрадованно потер руками. — Айда пожрем, а? Нам еще часа полтора, получается, тут торчать.

— Вы идите, а я не хочу что-то, — сказал Астарот и посмотрел на меня.

«Ангелочки» утопали требовать еду вслед за Конрадом. А мы с Астаротом остались в зале вдвоем.

— Разболтают сейчас все, — вполголоса проговорил Астарот.

— Да уже пофигу, — пожал плечами я.

— Слушай, Велиал, тебя тоже колбасит со всей этой ситуации не по-детски, да? — наш фронтмен поднялся, потянулся, разминая спину. — Я просто в прострации какой-то. Будто… хрен знает, первый раз такое. В натуре, ощущение такое, будто если мы сейчас налажаем, нас прямо тут из пулемета и расстреляют.

При этом лицо Астарота выглядело практически безмятежным. Забавный контраст. Так-то Саня у нас истеричка. Не дурак психануть и поорать, а сейчас говорит, что паникует, а тон такой, словно он мне телефонный справочник зачитывает.

— Не налажаете, — уверенно сказал я.

— Ага, то есть насчет расстрела ты не уверен! — ехидно проговорил Астарот. Мы посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.

Потом Астарот провел пальцами по ближайшему столу.

— Знаешь, я иногда думаю… — сказал он медленно. — Получается же, что Конрад каждый день тут поет не то, что он хочет. А только то, что хочет публика. И мне всегда казалось, что это какой-то… зашквар. Ну, типа, продажно, никакого творчества. А сейчас я подумал… Зато он поет. И у него всегда публика. И может этого не так уж и мало?

Глава 24

Пресловутого Игоря Саныча Шутовского живьем я видел впервые. Персона была настолько громкая, что я в своей прошлой жизни, не особо близкой к шоу-бизнесу, про его существование знал. И периодически даже почитывал про него новости по собственной воле. И это при том, что к двухтысячным, когда я вернулся к обычной мирной жизни, он уже здорово так сбавил обороты. И вообще уже сидел в инвалидном кресле. По поводу события, сделавшего его инвалидом, версии расходились. Желтые газеты спорили одна с другой, раскапывая, разумеется, самые достоверные факты. Кто-то писал, что он был ранен в Чечне в девяносто четвертом. Кто-то утверждал, что паралич нижних конечностей — результат бандитской разборки. А кто-то предъявлял сканы медицинских документов, неопровержимо свидетельствовавшие о том, что Игорь Саныч был серьезно и неизлечимо болен, но воля к жизни у него оказалась такая, что он мало того, что выжил, но потом еще и из инвалидного кресла продолжал ставить страну на уши, выпуская на экраны и сцены новых и новых звезд. Не всех надолго, конечно, но тем не менее…

Короче, занимательный персонаж. Яркая личность и акула девяностых, случайно или намеренно оказавшийся в Новокиневске.

— На Француза похож, — вполголоса сказал Бельфегор, когда двери ресторана открылись, и внутрь шумно повалил народ. Сначала четверо здоровенных лбов с бритыми затылками и многозначительно оттопыривающимися в стратегических местах полами пиджаков. Потом мой знакомец Арнольд Павлович в обществе холеной дамы лет сорока в красном брючном костюме. А потом, собственно, САМ. В белоснежном костюме, блестящей фиолетовой рубашке и красном галстуке. Лицо молодое, но волосы полностью седые. На пальцах — перстни с такими крупными камнями, что не верилось, что они настоящие.