A moongate in my wall: собрание стихотворений

25 апреля 1929 г.

326. «Иди, — ты хочешь, и я пойду…»

Иди, — ты хочешь, и я пойду, мы станем в далеком глухом саду на желтой дорожке, где солнце дрожит на зеленом пруду, постоим немножко. Будет над липами день потухать, и будут птицы свистать; в последнем оконце среди деревьев исчезнет солнце. Мы будем камешки в пруд бросать и будем петь. О, в темноте холодной той, в темноте пустой, ярким оком взглянет на нас вода, если мы придем туда. И в высокой, сырой траве, в небывалом ночном колдовстве, до бровей завернувшись в ночь, кто-то серый и страшный, кто-то слепой навсегда прибрежной тропой отойдет — прочь.

5 апреля 1929 г.

327. «Холодный и сырой рассвет…» [169]

Холодный и сырой рассвет какой-то новый день приносит. Бог сохранит тебя от бед и даст, чего душа попросит. Я знаю; я молилась так. В моих молитвах были стоны, не дрогнул благовонный мрак, и слушали меня иконы. Луч, неявленный до сих пор, прорежет день, пустой и сирый, и запоет незримый хор, и на тебя падут порфиры. Великий, ты взойдешь на трон, твоя ладонь коснется жезла, и по земле прольется звон, что ты пришел! что тьма исчезла! А я — в глухом своем скиту я в этот час свечу поставлю, облекшись в тишь и темноту, твоей победы праздник справлю. Сунгари.

169

Сунгари: Sungari, or Sunghuajiang, is a large tributary of the Amur river; Harbin is located on the right bank of the Sungari.

4 часа утра. 18 мая [1929 г.]

328. «Я к тебе приду в сильную грозу…»

В.В.

Я к тебе приду в сильную грозу, Я тебе и ласку и покой везу. Где дрожащих молний отблеск голубой, будем долго-долго мы сидеть с тобой, Будем молча слушать над рекою гром, точно в целом мире мы одни живем, и никто под этот твой уютный кров не придет из серых городских домов. Слышишь, в даль ночную грозы унеслись? Видишь гладь речную? Видишь неба высь? Чуешь запах луга от сырых кустов? Мы поймем друг друга, как всегда, без слов.

5 июня 1929 г.

329. «Мой древний прародитель был Нептун…»

Мой древний прародитель был Нептун, и ранних игр участники — дельфины, и даже желтых прибережных дюн я не видала из своей пучины. Прошли века, и я осуждена бродить одна вдали от океана, и жемчугов покинутого дна рукой уже отвыкшей не достану. Что ж, есть веселье ведь и на земле, и чудеса не хуже есть, чем в море, в котором ночью катятся во мгле горящие мильоны инфузорий. Здесь даже солнце светит иногда, и нежит аромат земных растений, но в море — бирюзовая вода, и запах соли, и буруны в пене… И только в море синем и седом, где белых кораблей проходит стая — мой настоящий и любимый дом, и вся земля вокруг него — чужая.

20 июня [1929 г.]

330. «Русь, вдали мы Тебя вспоминаем…»

Русь, вдали мы Тебя вспоминаем, Твое имя пресветлое чтим и, чужим обогретые краем, только живы дыханьем Твоим. Кровь сердец наших больно сочится, но помочь Тебе — сил не найти… О, когда Твой народ возвратится на свои вековые пути? Мы ушли — и, быть может, неправы, но прими — и с восторгом придем целовать Твои мягкие травы, рубежа Твоего чернозем!

5 ноября 1929 г.

331. «Русь, в полях Твоих кроется сила…»

Русь, в полях Твоих кроется сила, души мерзлые песней согрей! Но зачем Ты тоску породила на кручину своих дочерей? Нет народов, как Твой ведь, печальных, но дороже и нет голосов, чем степей Твоих, рек безначальных и Твоих нерушимых лесов. Голубые мятели летали, Русь, глаза застилали Тебе; загорались зловещие дали, покоряясь Твоей ворожбе. Русь, прости, что ушли и забыли красоту Твоей черной земли — это вражьи тревожные были нас в чужие края унесли. Знаем все: «Дорогую потерю в самых недрах души сбереги». Научи нас надеяться, верить! Уповать на Тебя помоги!

5 ноября 1929 г.

332. «Бледных звезд мелькнула позолота…»

Бледных звезд мелькнула позолота, умер день земных тревожных сил. Тихой ночи черные ворота безглагольный ангел отворил. Вниз взглянул и видит Божьи земли, грустный-грустный стал на страже сам, человечьим стонам молча внемлет, доносящимся к его стопам. Оттого, что на земных могилах не смолкают вопли ни на миг, в небесах скорбит, помочь не в силах, распротершийся архистратиг.

23 ноября 1929 г.

333. «В небе лазурном высилась башня…»

В небе лазурном высилась башня. Белая башня в небе лазурном. Башню разбило в хаосе бурном — Ту, от которой жилось бесстрашней. — Господи Боже, Ты ведь всесильный. Ты освети на минуту потемки. Дай подобрать на дороге обломки — Белые камни у кучи могильной!

[1929 г.]

334. «Когда-нибудь — я брошу этот город…»

Когда-нибудь — я брошу этот город, уйду куда-то, где меня не ждут, и постучусь, хоть, может быть, не скоро мне новые ворота отопрут.

[1929 г.]

335. «Вот также отойдет и мой корабль…»

Вот также отойдет и мой корабль в моря неведомые, в ночь глухую, и на скале не будет маяка, и ни одной звезды не будет в небе светить, но тихо повернется руль и гул земной затихнет за кормой. Все будут также на твоей земле, в твоем саду цвести настурции и георгины и сладко пахнуть на заре трава. И ты ни разу не посмотришь вдаль, туда, где нет ни точки, ни пятна на горизонте голубого моря; и ни один маяк, и ни одна звезда не бросят светлый луч в туман и пену и не укажут, где прошел корабль.

[1929 г.]

336. «Как высоки бывают…»

Как высоки бывают в лесу деревья — толсты е стволы и далеко уходят ввысь верхушки, и веток много, и не видно неба, и кажется, что нет на свете солнца. А разве можно жить, когда поверишь, что пропало небо, что нет его, ни жарко-голубого, ни серого, — холодного, большого в туманный день, — ни звездного ночного? Разве можно жить, когда поверишь, что где-то в мире не мигают звезды и не горит в огромном небе солнце?

Харбин, 6 октября [1930 г.]

337. Смерть [170]

В голубом гробу тебя похоронили, поставили цветы и прочь ушли. И ты одна осталась. Плыли звезды, и светлые неслись по небу тени. И долго твоя душа качалась между землей и небом, и потом ушла отсюда…

7 сентября 1935 г.

170

With a notation in (he manuscript: "2. Стихотворение А. Раевской.” А. Раевская was a pseudonym of Mary Vezey, under which she published several short stories in Harbin and Shanghai. The second line of the last stanza has a variant in the manuscript: «твоя душа металась.»