Абонент вне сети
Шрифт:
Она очень хотела крикнуть охрану и вытереть тельцем Пухова пол. Но вместо накачанных бугаев из-за ее спины вылезла пожилая таджичка с ведром и тряпкой. А я вспомнил, что у меня нет денег.
– Тема, доставай бабло, нас выгоняют, – кричал я ему в уши.
Он услышал меня раза с пятнадцатого, достал бумажник и отсчитал две тысячи рублей.
– Тема, нужно десять раз по столько, – говорил я, пока на стол не полетели хрустящие пятитысячники.
Я закинул руку Артема себе через плечо, и мы пошли к выходу, как два героя обороны Севастополя. У гардероба Пухов сбил с Вани бескозырку, поскольку по интеллекту уже напоминал растение. Как частому гостю ему это простили и даже проводили
Когда я вносил его в здание больницы, вахтер не хотел нас пускать.
– Это же доктор Пухов, его клиника арендует у вас первый этаж, – я приподнял безвольно болтавшуюся голову за волосы. – Узнаете борца с алкоголизмом? Я веду его на клизмы.
Вахтер пробурчал что-то неразборчивое и выдал ключи. Я открыл дверь, включил свет и бросил тело на диван в кабинете. Мне не хотелось заботиться о Пухове дальше: снять с него ботинки и пальто, поставить рядом тазик и графин с водой. У меня было искушение сдать доктора в вытрезвитель, но мне хватило брошенного с пистолетом в руке Булочника.
Кстати, мой нос, сунутый в Гришин почтовый ящик, принес весьма интересные плоды. Почему бы мне сейчас не пошарить в кабинете руководителя клиники, который неизвестно где добыл стартовый капитал. Я снял пальто и сел в его кожаное кресло с массажером.
В первом ящике находился ассортимент, который обычно держат в последнем: сигареты, зубочистки, дезодоранты, туалетная вода, презервативы, кремы для лица, рук и век, маникюрный набор и зубная нить. Не хватало только туши и лака для ногтей.
Во втором ящике я обнаружил ежедневник и пролистал его на 18 апреля – дату смерти Дэна. Типичный распорядок дня бизнесмена: в 10 часов – спортклуб, в 12 – прием у некоей Косткиной, в 14 – адвокат Нигматуллин на Введенской, 32. На вечер у доктора была запланирована встреча с Ирой, в скобочках значилось «любит георгины». А 21 апреля похожий план был перечеркнут фразами «похороны» и «дать Лике 5 тыс.».
Я полистал страницы: в барышнях на вечер царило приятное разнообразие. «Оля из Корсара», «Мила из Росси», «Нина в красной юбке, хочет в кино» и «Даша – дура, хата на Богатырском». Ассортимент ВИП-клиентов доктора Пухова мог вызывать зависть у многих коллег: «Валера-хоккеист», «Людмила Сергеевна от Петрова», «Семенов с \'\'Ливиза\'\'». И только в одном Артем был постоянен, как Петр и Феврония: он почти каждый день виделся с адвокатом Нигматуллиным, и дважды за апрель в ежедневнике было крупно записано – «суд».
Вряд ли речь шла о Суде Божьем, но это было событие, явно игравшее в жизни доктора Пухова значительную роль. Я позволил себе покопаться в бумагах на столе, но нашел лишь истории болезней и каталоги товаров. Заглянуть бы в компьютер, но там наверняка пароль. Я наугад шлепнул по клавиатуре, и, к моему изумлению, аппарат начал оживать. Похоже, Артем просто забыл его выключить, когда мы уходили.
Мне потребовалось меньше минуты, чтобы найти в «Моих документах» папку «Суд» и открыть документ «Исковое». В окне всплыло заявление, адресованное в Василеостровский районный суд. Ответчик – Пухов Артем Алексеевич, истец – Пухов Алексей Андреевич. До меня не сразу дошло: доктор судится с собственным отцом!
Я читал дальше, а прическа моя топорщилась и колосилась. Папа подал на Тему в суд, потому что Тема грубо кинул его на деньги. В заявлении говорилось, что Пухов-младший вложил в создание своей клиники деньги, вырученные от продажи квартиры покойной матери Пухова-старшего. Взамен Артем обещал со временем передать отцу половину в своей клинике, но не сделал
этого. Показания отца могут подтвердить жена и дочь, соответственно мать и сестра Темы. Поскольку речь идет о близких родственниках, никаких документов о долевом участии не составлялось. К заявлению прикладывался ворох документов: как продавалась квартира, как Артем создавал клинику.Я ткнул файл «отзыв на иск» и прочитал уверения Артема о том, что он никогда не обещал родне долю в своем предприятии, а деньги за бабушкину квартиру давно вернул также без расписок. Я представил себе, как отец и сын в сопровождении своих адвокатов сидят друг напротив друга в том же интерьере, где я сидел сегодня утром, и по крайней мере один из них врет другому в глаза. А сверху на них смотрит судья Григорьева – душевная тетка, для которой происходящее ничем не отличается от дел об инцесте. И я закрыл папку «Суд».
Я пришел сюда, чтобы узнать что-то о смерти Дэна, но его имя ни разу не встречается на страницах ежедневника. В компьютере я не нашел и намека на фамилию «Ретунский». Это значит, что с Артема можно снять подозрения в убийстве? Нисколько. Но мне стало понятно, откуда у него клиника. И здесь я, похоже, ничего больше не найду.
Артем храпел как иерихонская труба. Может быть, продолжить расследование: например, поковыряться в его мобильном телефоне? Но что-то внутри гнало меня на улицу, хотя мозг предупреждал: такой возможности изучить скелеты в шкафу Пухова никогда не будет. А нужны мне его скелеты?
Я запер двери, сдал ключи вахтеру и упал в объятия зашумевшего на улице урагана. Он потащил меня в сторону моего дома. Но вечер только начинался.
– Егор! – принес мне ветер чей-то окрик. Я переходил улицу Беринга у Смоленского кладбища и не сразу рассмотрел в темноте на тротуаре два силуэта. Подойдя ближе, я опознал моего одноклассника Рому Колоса – худая фигура, собранные в косичку черные кудри и огромные линзы очков.
– Здорово, Ромео, – обрадовался я и крепко прижал его к груди. – Ты чего здесь делаешь?
– Да вот вышли прогуляться с собачкой Артема, он попросил, – нехотя признался Рома и кивнул на своего спутника. – Это Олег.
Когда мы заканчивали школу, Рома Колос был самым цельным парнем в классе. Свободное от уроков и пива время он посвящал электрогитарам, а огромный постер Джеймса Хэтфилда на двери его комнаты четко обозначал цель. Он брал уроки игры, сам изучал гитарные видеошколы, и техника его росла даже быстрее давно не стриженных волос. На выпускном вечере его группа дала получасовой концерт. Стекла актового зала дребезжали в такт металлической балладе «Гибнут киты», а сдобные школьницы в вечерних платьицах смотрели на тощего фронтмена плотоядно и робко.
Но Роме было не до них. Ему было мало одной гитары, он захотел одновременно петь, хотя Борис Павлович Коган, к которому он приходил на прослушивание, говорил: «Рома, ты хороший парень, но никогда этого больше не делай». Однако Колос уже не слушал никого. Он не пошел поступать в институт, устроился продавцом в ларек, а заработанные деньги вкладывал в комбики, фузы, новые инструменты и аренду репетиционной «точки» на Пискаревской овощебазе. Его группа за три года дала десяток концертов в заштатных клубах Петербурга, и Рома понял, что мегазвездой на жесткой музыке не станешь, – даже на прокорм не заработаешь. Еще страшнее: он начал понимать, что ему не хватает таланта. Тонкая нить его мечты натянулась и приготовилась лопнуть. В этот момент кто-то из знакомых поставил ему соло Джимми Хендрикса с какого-то бутлега. Рома заметил, что еще немного усердия, и он тоже так сможет. «Старик, – приятель выдержал эффектную паузу, – Джимми играет это соло языком».