Адмирал Империи 33

Самсонов вскочил с места и заходил по каюте, бросая взгляды на тактическую карту.

— И ведь, главное, все они станут действовать по моей же схеме…

Шепотьев также посмотрел на голограмму.

— А знаете, Иван Федорович, похоже, доблестная императорская гвардия не сильно-то рвется в бой, — вкрадчиво произнес он, несколько меняя тему и многозначительно указывая пальцем на скопление золотых огоньков в центре голографической проекции. — В отличие от своего вспыльчивого командующего, эти белоручки куда больше озабочены сохранностью собственных причесок, нежели помыслами о ратных подвигах. Они же почти не участвовали в боевых действия…

— Хм, не то чтобы вовсе не воевали… — задумчиво пробормотал Самсонов, поглаживая подбородок.

— Ну конечно, я не хочу сказать, что гвардейцы — законченные трусы и слабаки, — поспешно добавил Шепотьев, почуяв скепсис собеседника. — В конце концов, за плечами у них имеется некоторый боевой опыт в «Тавриде» и «Екатеринославской», хоть и не столь богатый, как у ваших ветеранов. Однако… Вы посмотрите на их нерешительное топтание на месте, на эти бесконечные переговоры по закрытым каналам связи! Разве так ведут себя люди, жаждущие боя и чающие славы? Ха! Держу пари, сейчас они лихорадочно ищут предлог, чтобы соскочить с крючка и не испытывать судьбу в открытой схватке со столь грозным противником, как ваш Черноморский флот.

— И все же они пойдут в бой, если того потребует их командир, — произнес Самсонов. — Таков уж воинский долг, ничего не попишешь. Тем более, если речь идет о личной преданности их кумиру и образцу для подражания. Петька Шувалов, черт бы его побрал, надо отдать ему должное, слишком уж авторитетен в глазах подчиненных, чтобы допустить хотя бы тень неповиновения с их стороны… Тем более, что в данный момент контр-адмирал расположился на борту лейб-флагмана «Москва» — супердредноута, не имеющего равных во всей Империи по уровню боевой мощи и защищенности. Вывести из строя эту летающую крепость с наскока точно не получится. Ну, а если в секторе боя сражается флагман, то и остальные корабли будут драться — это доказано десятками битв…

— Понимаю, — кивнул канцлер, в уме что-то для себя отметив.

— И все же, не так уж сильно пугает меня Шувалов на своей «Москве», — продолжал Иван Федорович, — и двадцать пять гвардейских посудин — не бог весть какая величина против моих восьмидесяти с лишним вымпелов. В конце концов, при умелом командовании их можно просто задавить числом, окружив со всех сторон и расколошматив поодиночке. Благо, мои ребята поднаторели в таких маневрах, сражаясь против «янки» Коннора Дэвиса и его адмиралов.

Только вот окружить корабли Преображенской дивизии у меня при всем желании не выйдет. И знаешь, почему? Да потому что, будь оно все неладно, на подмогу гвардейцам тут же придут два десятка вымпелов проклятой русско-американской эскадры, что сейчас вон там маячат на во второй «линии», готовые прикрыть собой дивизию Шувалова, если я начну ее обходить с «флангов».

Адмирал в сердцах грохнул кулаком по столу. Канцлер, между тем, внимательно прислушивался к гневным излияниям адмирала, время от времени согласно кивая в нужных местах. Судя по всему, его ничуть не пугали ни грозные интонации, ни даже откровенная грубость Ивана Федоровича. Более того Шепотьев казалось только и ждал момента, чтобы вставить свои пять копеек. Дождавшись, пока Самсонов чуть поутихнет, Юлиан Николаевич вкрадчиво произнес, искоса поглядывая на собеседника:

— Позвольте полюбопытствовать, господин адмирал… А что, если предположить такую ситуацию: эскадра мистера Джонса вдруг по какой-то причине не станет поддерживать гвардейцев Шувалова в грядущей битве? Ну, знаете, останется этаким безучастным свидетелем, предоставив вашим «черноморцам» самим разбираться с «преображенцами»? Как по-вашему, много ли шансов тогда останется у этих бедолаг в открытом столкновении?

При этих словах канцлер многозначительно подмигнул и неприятно осклабился, обнажив неровный ряд зубов. Видно было, что он крайне доволен собой и с нетерпением ждет реакции адмирала на свой прозрачный намек. Самсонов в удивлении воззрился на царедворца, не понимая, шутит тот или всерьез. В первый миг ему показалось, что он ослышался или не так понял вопрос. Но нет, канцлер Шепотьев продолжал глядеть на него с видом заговорщика, раскрывающего сообщнику некую сокровенную тайну.

— Ты это к чему клонишь? — с подозрением осведомился командующий. — Что еще за дурацкие фантазии? С какой вдруг стати «янки» отлетят в сторону? Они же вроде как теперь на службе у Империи. Да и потом с чего этому обрубку Джонсу помогать нам? Не морочь мне голову всякой чушью!

— А с того, что мистер Джонс, как вам известно, действительно недавно перешедший на службу императору, мой тайный союзник, — улыбнулся Юлиан Шепотьев, разваливаясь в кресле и чувствуя себя в разговоре с командующим все более уверенно.

— Я всегда знал, что ты хитрая лисица, Юлиан, — весело рассмеялся Иван Федорович, похлопывая канцлера по худому плечу своей огромной лапищей, так сильно что чуть не вбил несчастного в кресло. Неуклюжий здоровяк адмирал казалось, совсем позабыл о том, что имеет дело не с одним из своих закаленных в боях космодесантников, а с тонким, как тросточка человечком.

Адмирал Самсонов, несмотря на все свои выдающиеся командирские качества, никогда не отличался ни особой деликатностью, ни врожденным тактом. Он привык выражать свои мысли и эмоции предельно прямолинейно, без излишних экивоков и реверансов. Что на сердце — то и на языке, как говорится. И сейчас, фамильярно хлопая канцлера по спине, Иван Федорович ни на миг не задумался, а уместен ли подобный жест.

Впрочем, Юлиан Шепотьев, при всей своей показной меланхоличности и болезненной худобе, обладал на редкость крепкими нервами. Жизнь при дворе, полная ежедневных стрессов и потрясений, закалила его не хуже, чем штурмовые тренировки космодесантников. Вот и сейчас он с невозмутимым видом перенес это медвежье проявление дружелюбия, лишь слегка поморщившись от боли в отдавленном плече.

— Недаром тебя называют серым кардиналом, — продолжал распинаться в комплиментах расчувствовавшийся Самсонов, наконец соизволивший отлепить свою ручищу от многострадального канцлера. — Но сейчас ты меня действительно удивил. Как тебе удалось в столь короткий срок обработать нашего перебежчика Илайю Джонса, чтобы он стал твоим союзником? Ведь он на службе у Империи всего месяц или чуть более…

Адмирал вопросительно уставился на собеседника, ожидая разъяснений. Канцлер поспешил развеять сгущавшийся вокруг его персоны ореол таинственности и всемогущества. С неприсущей ему скромностью он принялся объяснять:

— Все это время он находился вблизи покойного императора Константина Александровича, а соответственно и рядом со мной. После безвременной кончины государя американского адмирала особо и обрабатывать, как вы выразились, не надо было. Без своего обожаемого повелителя он в одночасье оказался здесь, при дворе, на птичьих правах. Этакий бесприютный скиталец, потерявший ориентиры и смысл жизни. Так что договориться с ним в таком состоянии было лишь делом техники… Ну, а как вы сами заметили, в подобных тонких материях я, без ложной скромности, признанный мастер…

Произнося последние слова, Юлиан Шепотьев позволил себе горделиво приосаниться и чуть приподнять подбородок. На тонких бескровных губах канцлера заиграла едва заметная самодовольная усмешка. Похоже, главный интриган Империи и сам до конца не осознавал, насколько феноменальный результат ему удалось достичь в деле перевербовки матерого вражеского космофлотоводца.

Так или иначе, Иван Федорович, не отличавшийся особой проницательностью в подобных тонких материях закулисной дипломатии, немедленно и с готовностью подхватил самовосхваления канцлера: