Адмирал Империи 33

Между тем в дверях личной каюты командующего на флагмане «Громобой» появился до смешного принаряженный господинчик в темно-зеленом министерском мундире. Лицо его, хоть и тщательно выбритое, носило на себе печать запоздалого и явно бурно проведенного возмужания, столь характерного для представителей придворных кругов — одрябшие обвислые щеки, мешки под глазами, россыпь капилляров на носу. Однако сейчас физиономия канцлера прямо-таки лучилась оптимизмом.

— Глубокоуважаемый Иван Федорович, — вкрадчиво произнес канцлер, удивительно низко, для своей должности поклонившись Самсонову, — регент великая княжна Таисия Константиновна Романова и наш законно-избранный император Иван Константинович приветствуют вас и передают слова благодарности за вашу решительность и поддержку.

Шепотьев расплылся в приторной улыбке, обнажив неровные зубы.

— Вы не побоялись в эту трудную минуту прийти на помощь династии и поэтому можете в будущем рассчитывать на милость императора. Господин адмирал, вас ждут огромные почести и награды, которые дарует вам государь после того, как расправится со своими врагами.

Шепотьев нагло лгал, беззастенчиво спекулируя именами юного императора и его сестры-регента. Ни Иван Константинович, ни княжна Таисия, ни даже всесильный первый министр Птолемей Граус не имели ни малейшего понятия о визите канцлера в расположение мятежного Черноморского флота. Это была целиком и полностью личная инициатива беспринципного царедворца, привыкшего плести интриги за спинами своих покровителей и номинальных союзников.

Конечно, формально Юлиан Николаевич сейчас находился по одну сторону баррикад со всеми законными представителями центральной имперской власти. Но, будучи матерым интриганом, он привык руководствоваться отнюдь не высокими идеалами служения династии и Отечеству, а сугубо шкурными интересами. Как самый информированный сановник при дворе, Шепотьев был в курсе реального положения дел как в столице, так и в отдаленных звездных провинциях.

Канцлер прекрасно понимал: армада адмирала Самсонова представляет собой не просто сборище недовольных космофлотских офицеров, а реальную политическую и военную силу, способную поколебать устои Российской Империи. Но если «черноморцы»' все же проиграют сражение, то и самому Юлиану Николаевичу несдобровать. Ведь именно он стоял у истоков мятежа, тайно и явно поддерживая амбиции адмирала Самсонова. Это по наущению вероломного канцлера были разосланы во все концы Империи подстрекательские воззвания с призывом к региональным космофлотам прибыть к столице.

Так что в случае поражения Самсонова и его дивизий Шепотьева ждала незавидная участь. Первый министр Граус, наверняка прознавший о закулисных играх строптивого подчиненного, с превеликим удовольствием упечет его если не на плаху, то в мрачное подземелье до конца дней. И никакие былые заслуги и преданность династии его уже не спасут.

Поэтому сейчас, в момент наивысшего напряжения борьбы за власть, Юлиан Николаевич решил действовать на свой страх и риск. Он просто обязан был лично убедиться в том, что Иван Федорович по-прежнему тверд в своих намерениях и пользуется безусловной поддержкой подчиненных ему офицеров. В конце концов, если мятеж увенчается успехом, то именно Самсонов станет новым властителем дум и вершителем судеб огромной космической Российской Империи. И тогда участь продажного канцлера всецело будет зависеть от благоволения грубого и самонадеянного космофлотоводца.

Вот почему вместо ожидаемого восторга и благодарности в ответ на свои лживые заверения Шепотьев натолкнулся на холодный скептицизм и даже нескрываемую издевку со стороны адмирала. Иван Федорович явно наслаждался замешательством чванливого сановника, решившего поиграть с ним в кошки-мышки. Щуря глаза, он в упор разглядывал съежившегося царедворца, как удав загипнотизированного кролика. И молчал, всем своим видом давая понять, что видит собеседника насквозь.

— Плевал я на их почести и награды, — нагло выплюнул адмирал сквозь зубы. — Император и его смазливая сестра уже нараздавали подобных побрякушек всем подряд, кому попало. И что толку? Видать, больше ничего существенного за душой не имеют… К тому же, знаешь ли, легко обещать то, чем не владеешь.

Последнюю фразу Иван Федорович произнес с особенным ядовитым сарказмом, откровенно глумясь над растерянностью канцлера. Видимо, прямолинейному служаке доставляло истинное удовольствие вот так запросто швырять в лицо высокопоставленному чинуше неудобную правду. Дескать, довольно юлить и выкручиваться — теперь пришла пора говорить начистоту.

— Что вы хотите этим сказать, адмирал?! — натужно засмеялся Шепотьев, силясь скрыть за деланным возмущением свое смятение. Он лихорадочно прикидывал, как себя вести в столь щекотливой ситуации. Ведь любое неосторожное слово сейчас может стоить ему головы.

Конечно, пронырливому Шепотьеву и раньше доносили, что Самсонов в последнее время, мягко выражаясь, слегка не в себе. Пережитые потрясения, ранение, арест и неудовлетворенное честолюбие — все это не лучшим образом сказалось на душевном равновесии командующего Черноморским флотом. Но Юлиан Николаевич полагал, что речь идет лишь о некоторой эксцентричности и резкости суждений, быть может, о вспыльчивости и несдержанности на язык.

Однако сейчас канцлер увидел перед собой совсем не того обходительного и галантного адмирала, которого знал прежде — этакого бравого служаку и покорителя женских сердец. Вместо него в кресле развалился нервный, ожесточившийся, ослепленный манией величия человек, чей взгляд полыхал поистине инфернальным огнем.

И это безумное пламя испепеляющей страсти сжигало последние предохранители в мозгу Самсонова, стирая грань между реальностью и фантазиями. Как еще можно было объяснить тот факт, что Иван Федорович только что назвал великую княжну Таисию Константиновну — «смазливой»? Ту самую девушку, которую он сам еще совсем недавно чуть ли не боготворил, воспевая, как небесное создание?!

Да, похоже, слухи не лгали — разум адмирала и впрямь отравлен ядом непомерных амбиций, и возможно психической болезни. Кто знает, на какие еще выходки способен этот буйнопомешанный? Не исключено, что следующим его приказом станет обезглавить строптивого канцлера прямо здесь, на борту флагмана. И команда ведь послушается — куда она денется. Шепотьев в деталях представляет наиболее вероятные сценарии собственной казни по приказу выжившего из ума адмирала, которые заставляют министра содрогнуться от ужаса и жалости к самому себе.

— Я лишь то хочу сказать, что лично возьму все, что мне положено по праву! — самоуверенно, с барскими интонациями в голосе процедил сквозь зубы Иван Федорович, смакуя каждое слово. Затем, сделав внушительную паузу, адмирал в упор посмотрел на оторопевшего сановника и с расстановкой произнес. — И ты, Юлиан, если хочешь сохранить свою никчемную душонку и прежнюю синекуру, будешь отныне служить мне, а не этому глупому мальчишке, от имени которого якобы прибыл сюда с поклоном!

От подобной наглости у Шепотьева буквально отвисла челюсть. Мгновение назад он еще тешил себя надеждой, что грозный адмирал просто куражится, проверяя его на вшивость. Но теперь канцлеру стало предельно ясно — Самсонов не шутит. Более того, одержимый манией собственного величия космофлотоводец всерьез вознамерился подмять под себя императорский трон, отодвинув в сторону законных наследников. Участь же отказавшихся разделить безумные притязания бунтаря будет незавидна…

Невольно вздрогнка от этой мысли, Юлиан Николаевич постарался придать голосу как можно больше елейности, однако получилось фальшиво и неубедительно:

— Честное слово, адмирал, я нахожусь в полнейшем замешательстве и не подберу слов, — промямлил канцлер, опасливо косясь на свирепую физиономию Ивана Федоровича. Тонкие пальцы канцлера затряслись, выдавая сковавший его животный страх быть прирезанным прямо здесь, посреди личных покоев командующего. — Поймите, я — верный слуга Российской Империи и не могу служить кому-либо еще, кроме законного государя. Это мой священный долг, и никакие посулы не способны поколебать мою твердую решимость…

Самсонов грубо оборвал жалкий лепет Шепотьева громовым хохотом:

— Вот так всем и говори! Вбей себе это в башку и при каждом удобном случае повторяй, как мантру! — зычно провозгласил адмирал, брызгая слюной, в порыве показного веселья. — Более того, я и сам отныне буду всем твердить, что служу императору Ивану Константиновичу и славному роду Романовых… Будем оба соблюдать принятый ритуал династической лояльности…

При этом Иван Федорович так многозначительно подмигнул канцлеру, что у того отчего-то противно засосало под ложечкой. Намек был донельзя прозрачен: Самсонов на полном серьезе предлагал Юлиану Николаевичу стать его сообщником в деле низложения молодого царя. Точнее, он даже не предлагал, а откровенно ставил перед фактом: либо ты со мной, либо…