Адмирал Империи 34
Шрифт:
Так что ловкие придворные лицедеи без труда смекнули, в какую сторону задул ветер перемен и теперь наперегонки бросились изъявлять верноподданнические чувства новоявленному императору. Благо восьмилетний Иван был еще слишком мал, чтобы всерьез разбираться во всех этих взрослых играх и видеть истинную подоплеку льстивых славословий. Зато такой ранний опыт общения с подобострастными подхалимами наверняка со временем поможет юному самодержцу лучше разбираться в человеческой натуре и не наделать ошибок в подборе ближайшего окружения.
Впрочем, далеко не все собравшиеся в тронном зале спешили примкнуть к победителям и бросить своего незадачливого избранника на произвол судьбы. Рядом с Артемием, словно верная гвардия вокруг обреченного полководца, сомкнулась горстка наиболее
И вот теперь они, повинуясь кодексу дворянской чести и понимая, что отступи сейчас — и партия проиграна, не пожелали бросить своего незадачливого патрона в трудную минуту. Гордо выпрямив спины и задрав подбородки, гвардейцы и друзья Артемия демонстративно отгородились от ликующей толпы, всем своим видом давая понять, что не намерены покидать проигравшую сторону. Впрочем, многие делали это скорее из бравады и молодецкой удали, втайне понимая всю тщетность и бессмысленность подобного жеста. Ведь исход противостояния был уже предрешен и обозначен со всей очевидностью…
— Как ты вообще смеешь подавать свой голос, за или против кого-либо из нас, адмирал?! — сорвавшийся на фальцет Артемий Константинович пытался перекричать ликующий гвалт сторонников Ивана. Лицо княжича пошло багровыми пятнами от негодования.
Не помня себя от унижения и ярости, он рванулся вперед, грубо растолкав собственных приближенных. Ему во что бы то ни стало хотелось защитить свое право на престол и доказать самозванцу Самсонову, кто здесь истинный хозяин положения. Вот только увы — в отличие от зрелого и опытного в дворцовых баталиях Ивана Федоровича, Артемий явно не рассчитал своих сил. Вспыльчивый нрав и чрезмерная самоуверенность в очередной раз сыграли с ним злую шутку…
— А ну, немедленно подними свою толстую задницу с трона моего отца и убирайся вон с Новой Москвы! — брызжа слюной, выкрикнул Артемий. — Ты всего лишь рядовой адмирал и не можешь указывать, кто должен править Российской Империей…
— Молчи, ублюдок! — так же не стесняясь в выражениях взревел в ответ Самсонов, резко вскакивая на ноги. В одно мгновение грозный флотоводец преобразился — расправил могучие плечи, выпрямился во весь свой немалый рост, буквально нависнув скалой над всем залом. — И протри глаза, если не видишь, что перед тобой находится тот, кто отныне будет решать судьбу всего российского сектора контроля Галактики! — зычный бас Ивана Федоровича прокатился по залу громовым раскатом, заставив присутствующих невольно вжать головы в плечи. Даже Юлиан Шепотьев с Птолемеем Граусом, обычно всегда невозмутимые, опасливо оглянулись на адмирала, не уверенные, как реагировать на внезапную вспышку его гнева.
Бедный Артемий тоже будто язык проглотил. Услышав такое обращение в свой адрес он в ужасе попятился, едва не споткнувшись о ступеньку. Куда только подевалась его недавняя решительность и готовность отстаивать свои притязания до последнего. Теперь Артемий Константинович больше походил на нашкодившего щенка, которого хозяин вот-вот огреет поводком.
Зал между тем загудел, словно растревоженный улей. Услышанное повергло сановную толпу в шок. Подобного хамства и неприкрытого диктата в стенах дворца не звучало уже без малого два столетия. Даже самые влиятельные и высокородные царедворцы вынуждены были соблюдать хотя бы внешние приличия и этикет, не смея открыто хамить, пусть еще не утвержденному и далеко не всеми поддерживаемому, но все-таки императору.
Но похоже, для адмирала Самсонова, привыкшего на космических просторах к неограниченной власти над жизнями и судьбами подчиненных, все писаные и неписаные законы были не указ. Он явно не собирался считаться ни с чьим мнением, ни с какими традициями, кроме собственных представлений о должном. И сейчас этот своенравный и не признающий никаких авторитетов человек собирался
в очередной раз продемонстрировать, кто в доме хозяин…— Во имя мира в государстве князь Артемий Константинович, а также все члены Государственного Совета и Сената поименно должны признать законным императором Ивана Константиновича, — властным, не терпящим возражений тоном провозгласил Юлиан Шепотьев, неожиданно для всех опередив явно собиравшегося что-то сказать Грауса. Как истинный царедворец, десятилетиями оттачивавший свое мастерство закулисных интриг, канцлер явно почувствовал, куда дует ветер, и решил немедленно подать голос в поддержку нарождающегося режима. Даже в ущерб своему извечному сопернику — первому министру, чья звезда, кажется, начала закатываться.
— Артемию Константиновичу следует немедленно покинуть комплекс Императорского дворца, а после прибыть на линкор «Цесаревич», который в данный момент входит в состав Преображенской дивизии, на место своей службы, как того требует предписание Военного Устава… — чеканя каждое слово, продолжал между тем Шепотьев.
В голосе его звучали одновременно и металлические нотки непререкаемого приказа, и плохо скрываемое злорадство. Все присутствующие прекрасно поняли, что сейчас прозвучало. Фактически канцлер от имени новой власти только что официально низвел старшего сына покойного императора до положения обычного офицера космофлота, обязанного служить там, куда ему прикажет начальство. И не просто служить, а отбыть к месту назначения, на боевой корабль, немедленно. Сию же минуту, оставив все свои честолюбивые притязания на трон и корону. Это было настолько унизительно и постыдно, насколько вообще можно себе представить — еще вчера официальный наследник могущественной Империи, а сегодня — жалкий капитанишка, вынужденный подчиниться и плестись на корабль, поджав хвост.
Но Артемий Константинович, похоже, не собирался сдаваться так просто. Все его существо буквально кипело от ярости и негодования.
— Хотите, чтобы я променял целую Империю на должность командира жалкого линкора?! — сорвавшись на фальцет выкрикнул Артемий, переводя пылающий взгляд с Самсонова на Шепотьева и Грауса. Рука княжича непроизвольно легла на эфес парадной сабли, а на губах заиграла язвительная усмешка. Вызывающе вскинув подбородок, Артемий обвел презрительным взглядом застывших в немом оцепенении придворных и расхохотался — громко, зло, надрывно. В этом смехе, больше похожем на кашель висельника, слышались одновременно отчаяние обреченного и бесшабашность смертника, которому нечего больше терять…
— Вы что, оба сумасшедшие?! Думаете, у меня не найдется защитников?! Да я только дам клич, и уже через две недели под моими знаменами будет находится космофлот из двухсот боевых вымпелов! Юзефович со своими «балтийцами» и адмирал Алексеев все они поддержат меня! Клянусь, я лучше затоплю этот сектор контроля пространства в крови гражданской войны, чем отдам его в твои грязные руки адмирал Самсонов и в руки твоих ручных собаченок-министров! Хорошо ли ты услышал меня?!
Эта яростная, полубезумная тирада, казалось, отняла у Артемия последние силы. Бросив напоследок испепеляющий взгляд на своих врагов, он пошатнулся и невольно схватился за плечо верного адъютанта. На бледных, перекошенных яростью щеках царевича горели два ярких пятна лихорадочного румянца. Видно было, каких невероятных усилий ему стоит держать лицо и не показать той боли и отчаяния, что раздирали сейчас его душу.
Гордый, раздухарившийся не на шутку Артемий Константинович стоял практически один, посреди огромного зала в окружении лишь жалкой кучки оставшихся ему верными гвардейцев, судорожно вцепившись одной рукой в золоченый эфес сабли. Отступать сейчас, после того, как он вызывающе бросил перчатку в лицо зарвавшемуся диктатору Самсонову и всей его камарилье, было уже поздно. Да он и не желал отступать…
Обведя горящим взором застывшие в гробовой тишине ряды придворных, Артемий ощутил, как на смену отчаянию в его душе закипает злая решимость. Глядишь, кто одумается в последний момент, устыдится собственной трусости и подлости. И все-таки встанет на сторону законного государя, наследника древней славной династии.