Адмирал Ушаков. Том 3

чего ни одна нация и никто не делают, и я всем турецким

военным судам, каждому, кто салютует мне, отвечаю равным числом

выстрелов, ни же мыслил когда не соответствовать законному

положению, чрез таковое неудовольствие принял он на себя низ-

кость с обидою мне делать вздорные и неприличные поносные

нарекания и принял в покровительство свое человека вздорного

и несправедливого, каков есть Патрона-бей. Я хранил всегда

существующую дружбу между нациями, никогда не хотел

писать о чрезвычайных худых поступках Патрона-бея, буйстве и

подлостях; сколько много на него ко мне жалоб доходило

обывательских, даже терпения не доставало; в столь подлые дела

он вдавался, что сбунтовались служители флотские и не пошли

дальше на действие. По всей справедливости он этому причиною,

когда дела его на берегу чрезвычайно худы были, люди его били

обывателей до смерти, даже на самой площади; обыватели

доведены были до генерального даже возмущения, принуждены были

защищаться. Один отец взрослого и хорошего мальчика,

обливаясь слезами, привел ко мне на корабль и, упав к ногам,

неотступно просил защиты и покровительства, что жить сему

мальчику на берегу никак не можно от дерзостей и гонения Патрона-

бея, даже в жизни его [он] был отчаян от его угроз за то, что

ему в подлых намерениях его не повиновался, и чтобы я

в защиту его сохранил у себя на корабле. Не могучи я больше

перетерпеть подобных худостей, объяснился обо всем оном

Кадыр-бею и при нем на его корабле выговорил все это Пат-

рона-бею, с тем чтобы он унялся и чтобы тотчас с берегу

переехал на корабль. С того времени начал он делать возмущение

между людьми, чтобы не шли больше в поход, и сам многократно

отзывался, что он не пойдет, но я усовестил всех их, что

неприлично и худо ему будет за непослушность; тогда же хотел на

него писать, но все это примирено, и пошли все вместе в

Мессину. Когда я делал совет с Кадыр-беем, и согласно положили

мы иттить вместе в Палермо и в Неаполь, Патрона-бей и тут

заупрямился, и прислано мне сказать, что он и некоторые

капитаны не хотят иттить, чрез то и поход их отменяется.

Я в другой раз приехал на корабль к Кадыр-бею и требовал

позвать их в собрание, еще сделал им объяснение, что я

представлю на него именно и на капитанов Блистательной Порте

Оттоманской, тогда переменили они свой голос и начали

говорить, что они идут, но служители не слушают, а служители

начали сие по поощрению, от них слышанному. После, как

кажется, хотя и старались они служителей приводить в порядок,

но те не хотели уже слушать никого, едва мог я согласить, что

пошли они вместе с нами в Палерму, а там уже приняли

поводом тот случай, что подрались на берегу и будто бы под тем

неудовольствием и люди, объясняясь, как я к Порте

Блистательной о том представил, долговременною бытностию своею на

море, но и тут явно заметна была пронырливость Патрона-бея,

что он тут руководствовал, хотя видом показывал другое, но все

это по его замыслам и для того только, чтобы отделить Кадыр-

бея от начальства и изыскать командование ескадрою себе,

что я не хотел ни об чем неприятном писать и объясняться, а

писал всегда то, чтобы было приятно Блистательной Порте для

сохранения и утверждения дружбы, существующей более и

более. Трофей мой делил я с ними все пополам по той же

существующей дружбе для утверждения, но мало бы им досталось,

ежели бы я делил по действиям, кто что сделал, это всему свету

известно. К сожалению, что капитан-паша входит в такие низ-

кости и ращеты неприличные и наносит несправедливыми

нареканиями обиду верной и усердной моей службе, не ожидал бы я

от него таковых неприятств, я мыслил всегда с ним подружиться

и когда-либо случится действовать вместе против неприятелей.

Пушек никаких вновь нами в Корфу не брато, кроме тех,

о которых вам из переписки моей известно, которые взяты на

российскую и турецкую ескадры в перемену негодных,

испортившихся при действиях; в числе оных переменены у меня на

корабле шканечные малые пушки. Затем пять полевых маленьких

пушек взято ко мне на ескадру вместо тех, которые, когда

атаковал я батареи острова Видо, тогда бывший за кормою у меня

барказ с пушками для десанта с батарей разбит и утоплен, и

тут пять пушек моих пропали. Также маленькие только полевые

пушки малым числом браты на ескадры, от меня посланные для

десантных войск на Италию в разные места, а для интересу ни

одна пушка никакая к нам не взята, но на турецкую ескадру,

напротив, не только маленькие пушки брали соответственно,

даже точно для интересу только с острова Занте взяты весьма

большие тяжелые две медные пушки, мортиры и гаубицы, и

сверх тех, которые на корабли их взяты из Корфу в перемену

своих негодных. Патрона-бей тихим образом взял несколько

пушек, что после при отыскивании их и нашлось справедливо,

по его приказанию с острова Лазаретского почти всю

артиллерию увезли, одну пушку взяли с острова Видо, бомбардирское

судно, которое [я] взял под островом Видо, и мне совершенно оно

надлежало, я упражнялся в делах военных, а они его увели; оно

снаряжено было весьма большими шестью медными пушками и

одной большой мортирою. Все это сняли они к себе, переменили

и поставили на него маленькие пушки, а напоследок без

позволения моего увели его с собою. Французский фрегат «Брунн» со