Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
особенная аккуратность. Тетради журнала имели образ
цовый вид, на страницах были приклеены иллюстрации,
вырезанные из «Нивы» и других журналов. Он подарил
мне несколько таких картинок. Когда я дал ему в «Вест
ник» рассказ, он прислал мне коробку шоколадных сар
дин, написав, что это — в подарок, а не в виде гонорара,
который будет выслан после.
Желая поговорить со мною на интересующую меня
тему, он завел речь о богослужении. Предложил отслу-
110
жить вместе
да-то подобие ораря 1. Утром жители Шахматова были
неожиданно разбужены довольно странными возгласами,
доносившимися из сада.
2
Гнездо, из которого вылетел лебедь новой русской
п о э з и и , — Ш а х м а т о в о , — было основано дедом Блока по
матери, ботаником А. Н. Бекетовым. Помню его стари
ком. Некрасивый, но удивительно изящный, в серой кры
латке, «старик, как лунь седой», мягкий, благородный,
во всем печать французской культуры:
Сладко вспомнить за обедом
Старый, пламенный Париж 2.
В молодости, как убежденный натуралист, ненавидел
классицизм, возмущался развратностью древних поэтов,
но потом с гордостью говорил: «Саша переводит Горация
в стихах».
Жена его, Елизавета Григорьевна, урожденная Каре
лина, приходилась мне двоюродной бабушкой. Это был
сплошной блеск острот. Больная, прикованная к креслу,
она не теряла прежней доброты и остроумия. Неустанно
работала: переводила с английского Теккерея, Брет Гар
та и др. Относилась с отвращением ко всякой метафизи
ке и мистицизму. Терпеть не могла немцев, особенно
Гете, и говорила, что он написал вторую часть «Фауста»
для того, чтобы никто ничего не понял. Единственным
приличным немцем считала Шиллера. В отношении церк
ви была настоящий Вольтер и называла церковную ут
варь «бутафорскими принадлежностями». И так неожидан
но в этой обстановке прозвучали стихи молодого поэта:
Входите все. Во внутренних покоях
Завета нет, хоть тайна здесь лежит.
Старинных книг на древних аналоях
Смущает вас оцепеневший вид.
Здесь в них жива святая тайна бога,
И этим древностям истленья нет.
Вы, гордые, что создали так много,
Внушитель ваш и зодчий — здешний свет.
Напрасно вы исторгнули безбожно
Крикливые хуленья на творца.
Вы все, рабы свободы невозможной,
Смутитесь здесь пред тайной без конца 3.
111
3
В августе 1898 года я встречал Блока в перелеске, на
границах нашего Дед ова. Показался
тарантас. В нем —молодой человек, изящно одетый, с венчиком золотистых
кудрей, с розой в петлице и тросточкой. Рядом — ба
рышня 4. Он только что кончил гимназию и веселился.
Театр, флирт и стихи... Уже его поэтическое призвание
вполне обнаружилось. Во всем подражал Фету, идей еще
не было, но пел. Писал стереотипные стихи о соловьях
и розах, воспевал Офелию, но уже что-то мощное и ча
рующее подымалось в его напевах. Помню, как совсем
околдовали меня его стихи: «Из потухавшего камина
неясный сумрак ночи плыл» 5 и «Полный месяц встал
над лугом».
В то время он увлекался декламацией шекспировских
монологов. Декламировал на лужайках сада монологи
Гамлета и Отелло, громко крича, отчаянно жестикулируя.
В театральном отношении он был петербургским патрио
том: презирал Ермолову и обожал Савину и Далматова.
Мы играли с ним сцену из «Орлеанской Девы»: он был
граф Дюнуа, я — король Карл.
Несколько лет потом мы не видались. Когда встрети
лись, я заметил в нем большую перемену. Стал серьезен
и задумчив, в стихах появилась метафизика —
* 6, — эротические мотивы смолкли. Перешел с
юридического факультета на филологический, серьезно
принялся за Владимира Соловьева, за «Чтения о богоче-
ловечестве»: «Заперся в храме и молится», говорила о
нем мать. Начинался период «Прекрасной Дамы». На
первой странице толстой тетради его стихов его крупным,
каменным почерком было написано в виде эпиграфа:
Он имел одно виденье,
Непостижное уму 7.
Собирался писать кандидатское сочинение о чудотвор
ных иконах божьей матери 8. Потом охладел к этой теме,
одно время думал заняться письмами Жуковского и нако
нец подал кандидатское сочинение о «Записках» Боло
това 9.
* Неписаные догматы ( греч. ) .
112
Пятого ноября 1902 года Блок писал моему отцу
о своем намерении собрать для печати шуточные стихи
Владимира Соловьева: «Этим делом я бы лично себе при
нес духовное очарование и, может быть, одоление той,
которая тревожит меня более чем когда-либо, вознеслась
горделиво и кощунственно. Перед ее лицом я еще дрожу
и зябну, потому что не знаю ее, а другая посещает ред
ко и мимолетно».
Здесь уже намечена двойственность стихов о Пре
красной Даме. Рядом с «ангелом-хранителем» Беатриче
возносится другая, которую он тогда называл «Астартой».
Рядом с «Тремя свиданиями» Владимира Соловьева воз
никают соблазны «Воскресших богов» и гностических
концепций Мережковского. Часто лик Беатриче в душе
поэта подменяется ликом Астарты, и у него является
роковое предчувствие: