Альвиана: по зову сердца и луны

Дельрен стыдился слабости, любого проявления чувств ко мне — песке. Конечно, утверждал же, что я не женщина, а тут целуется и брезгливость пропала. Ха-ха. Но грустно.

И мыться пришлось снова. Но у него хотя бы есть горячая вода и канализация, поэтому мытьем я наслаждалась. А после меня так разморило, что если бы не нужда тащиться в общежитие, заснула бы прямо у него. Однако Дельрен намеревался выставить меня и деловито наставлял:

— Спросят, где была — скажешь, что в городской библиотеке.

— А где она?

— Если на извозчике, то рукой подать. На набережной, у статуи маршала. Неужели не видела?

— А если проверят?

— Кто? Маглеб? — он усмехнулся. — Его проблемы. Можешь сослаться на женские дела. Или рассказать про бывшего жениха.

— Какой же ты гадкий!

— Какой есть, и что уж выбрала. Сама ко мне пришла, — цинично заметил он.

Да, это правда, но слышать больно. Особенно когда тип смотрит тебе в лицо и надменно кривит губы. Так и хочется расцарапать наглую рожу, укусить, лизнуть… и еще раз соблазнить, чтобы кое-кому впредь неповадно было разбрасывался гадостями. Посмотрела на него с презрением и прошипела:

— Ненавижу тебя!

— Можно подумать, я тебя люблю.

Уходила украдкой.

В общагу пришла злой. Но хотя бы успела вернуться перед возвращением с лекций слушательниц. Дельрен — гад, а конспирацию соблюдает. Конечно, он волнуется, прежде всего, о себе, однако и мне это на руку.

«Ничего-ничего, как-нибудь отделаюсь от тебя! Завтра сдам зачет… Ох, сдать бы! А потом переверну обе библиотеки, но найду сведения о привязке!»

Глава 20

Ночь перед зачетом я не спала — готовилась. И не зря.

Едва утром отзвучал второй колокол, магистресса Лейдес вошла в класс и недобро оглядела нас, обещая выжать душу из каждой прогульщицы и нерадивой тупицы. Затем шаркая и припадая на одну ногу, чинно прошествовала к преподавательскому столу и села.

— Ну, девочки, — поправив складки темно-коричневого платья, она откинулась на спинку мягкого стула и усмехнулась. — Приступим?

После такого представления от дурного предчувствия у меня взмокли ладони и спина. Другие девочки, совсем далекие от гуманитарных наук, так разнервничались, и даже я, не обладая острым нюхом, почувствовала, как аудитория наполнилась едким, отталкивающий запахом пота.

Оперевшись на локоть и, натянув рукав туники на руку, я уткнулась носом в душистую ткань. Нэгнет же пришлось начать дышать ртом. А сама виновница возникновения стрессового «аромата» брезгливо поморщилась.

— И так каждый раз. Предупреждаю перед началом курса — толку нет. Откройте окна!

Девочки, сидевшие около рам, рванули выполнять просьбу, и пока открывали их настежь, магистр листала журнал.

— Сейчас в классе остаются четыре задних ряда. Остальные выходят и ждут своей очереди за дверью, — изрекла магистр, и со всех свободных рядов заторопились слушательницы. Те, комы выпала честь открыть «веселье» с грустью и завистью провожали их спины.

Я расстроилась, что придется стоять и мучиться ожиданием, но с другой стороны, как раз успею пробежаться по главе «Северные войны», вспомнить, что такое «Ледяная кампания», «Путь к Гаросе», «предательская ария»… Учила-учила, а от страха в голове ничего не осталось!

Быстренько смахнула тетрадь в сумку, встала из парты и нарвалась на пристальный взгляд старухи.

— Опять сбегаете, Навис? — пропела она сладким голосом стервы. Вдобавок, размяла пальцы, сложенные замком, и кивнула на деревянный стул, стоявший перед преподавательским столом. — Вы же старались, готовились. Побеседуем? Не терпится узнать, каковы ваши успехи.

Меня бросило в жар. На негнущихся ногах, я доковыляла до него, стала садиться и нечаянно запнулась ногой о ножку. С противный скрежетом стул отъехал от меня, и все, кто был в аудитории, обернулись на меня.

— Простите!

Магистресса вздохнула, закатила глаза и пробурчала:

— Постарайтесь, Навис, ничего не разнести, пока я беседую с вами. Итак, проверим вашу самостоятельную подготовку, — она улыбнулась холодно. — Магистр Эйфель впечатлен вашими успехами и так расхваливает вас…

У меня мурашки выступили. Вот же гадюка! Видно же, что состоятельная дама, в солидном возрасте, образованная. Неужели у нее нет других развлечений, кроме как пытать каверзными вопросами деревенских балбесов и гордится своей эрудированностью.

— Поведайте-ка мне о причинах восстания «синестяжников», — она сцепила худые, морщинистые пальцы с аккуратными, длинными ногтями и опустила на них острый, изрезанный морщинами подбородок.

Об этом я как раз хоть что-то помню! На радостях подпрыгнула на стуле и бодро затараторила:

— Восстание «синестяжников» проходило под эгидой южных наместников, выступавших под синими флагами. За время ослабления королевской власти, провинции значительно укрепившие свои позиции и благосостояние…

«Ой, а чего это магистр ошарашенно захлопала глазами?» — осеклась я. И чуть себя по лбу не огрела. Ну, дура же! Какая эгида?! Какое благосостояние?! Проще, косноязычнее нужно быть! И дальше замямлила, как более подобает Альвиане с окраины.

— После смерти императора Онреса трон занял… — не помню, сын, внук, то ли племянник, поэтому пришлось снова вставить красивое, емко-обтекаемое сочетание: — малолетний наследник. Воспользовавшись ссорой регента и министров, южане попытались добиться большей независимости и отказались пересылать собранные налоги в столицу. — За сим мои познания истощились, и я замолчала.

— И где находилась столица? — вкрадчиво уточнила магистр.

— В Дарам…дарамг…б…ле, — ломая язык, произнесла трудновыговариваемое название. Если бы не его схожесть с дарами и вездесущим «Бля» — ни за чтобы не запомнила. Наверно, на это и надеялась старуха.

— М-м… — издевательски протянула она, кивая. — Хорошо. Но мне интересно другое. Помнится, вы упоминали о сочетании причин политических, экономических и… культурных? Хочу узнать подробнее о ваших домыслах.

— Каких?!

— Ну, например, поведайте мне, какая из этих причин лежит в первооснове образования империи?

— Это сложный вопрос, — запаниковала я, ерзая на стуле, и сдуру ляпнула: — Сродни выяснению вопроса: первым появилась курица или яйцо?

У магистрессы глаза распахнулись и стали такими большими, как у подавившегося костью песика.

— Очень интересно, — пробормотала она и задумчиво поправила седой волосок, выбившийся из идеальной прически. — Однако не понимаю: каким боком к истории относятся курица и яйцо?

— А… это философский спор: что первично… — уже хотела заикнуться о первичности материи и духа (увы, моих знаний было так мало, что я готова была вывалить все, что всплыло в памяти), но вовремя спохватилась. Иногда не нужно в дурном настроении отрывать попавшимся под руку прохожим головы — достаточно иметь язык без костей, чтобы получить повторное обвинение в сумасшествии.