Альвиана: по зову сердца и луны

Дельрен требовал, чтобы я явилась для беседы сегодня же. А если бы ушла в академию раньше, и мадам не передала бы письмо вовремя? Какой же Дельрен мстительная сволочь! По его милости пропущу начало новой лекции.

Я надела строгое платье, которое заказывала у портнихи сама, собрала волосы на затылке, пощипала щеки — и все. А то подумает, что бежала на встречу с ним на крыльях похоти. Обломается.

Перед тем как выйти, на свой страх и риск еще хлебнула зелья.

Глава 22

Департамент надзора и согласия находился в городе, но недалеко от академии, поэтому я дошла до остановки, где останавливался здешний общественный транспорт — конки, заплатила за проезд и меньше, чем за двадцать минут, добралась до набережной. А так как выходила с запасом времени, пришла раньше, чем предполагала.

У высоких кованых ворот с острыми шипами на концах стояли рослые охранники. Они с

интересом поглядывали на меня, проверяя мою книжку слушательницы оборотнической академии.

— Вот это пески пошли! Красотка! — услышала вслед, когда отошла от них. — Я от такой девки не отказался бы! Показал бы, как с… — я ускорила шаг, чтобы не слышать скабрезных шуток.

На казенной территории департамента почувствовала себя некомфортно.

Какое согласие, если здесь работают хмурые, колючие люди в темных одеждах, с ненавистными бляхами в виде оскаленных звериных морд, сверкавших на свету. Проходя мимо них, я ощущала тяжелые, оценивающие взгляды. Иногда заинтересованные. Эх, если раньше меня остальные ловчие не замечали, даже не знали о моем существовании, то теперь, скорее всего, станут наводить справки, что не сулит мне ничего хорошего.

Я поднялась по серым ступеням на третий этаж, нашла злополучный тридцать восьмой кабинет, а когда подошла к нему — самообладание окончательно покинуло меня. Ладони стали влажными, интуиция кричала о грядущих неприятностях. Глубоко вздохнув, я постучалась и толкнула дверь.

Кабинет большой, просторный. Перед окном рабочий стол, за ним сидит Дельрен и что-то пишет, не обращая на меня внимания.

Пока он выдерживал пренебрежительную паузу, я стояла, осматривала полки с папками, лампу с кремовым абажуром, служебную форму ловчих с непонятными мне нашивками на плечах и рукавах и пыталась взять себя в руки.

— Садись, — его голос разорвал тишину, и я вздрогнула.

Когда села на стул для посетителей, он соизволил оторваться от бумаг.

— Знаешь, зачем вызвал?

Покачала головой.

— Устранила нарушение?

— Какое?!

— Клановая метка.

Издевается? Видел же меня обнаженной и видел эту гребанную поддельную метку!

— Хочешь посмотреть? — спросила с легкой насмешкой в голосе.

— И проверить на признаки бешенства, — серьезно добавил Дельрен, внимательно рассматривая меня.

— Язык показать? — подколола. Возможно, перехожу грань дозволенного, но только чтобы скрыть от него страх, боль и нарастающее возбуждение. Воспоминания об увеселительном променаде Дельрена с другой причиняли боль. При этом живот ныл от желания. Он, скорее всего, намеренно перед встречей отказался от одеколона, что я обязательно прониклась его запахом. Скотина!

Он недобро улыбнулся краями губ.

— Показывай.

— И что там хочешь увидеть?

— Еще раз, и за неуважительное отношение к старшему ловчему выпишу штраф. Или желаешь посидеть в камере? — сверкнул гневно глазами.

Я чувствовала его недовольство мною, наблюдала за его губами, вкус которых хотелось почувствовать вновь. Он волнения задрожали ноги, но я старалась держаться. Дельрен показал свою гнилую суть. Он мелочный человек, бабник, и от такого надо держаться подальше.

— Что ты от меня хочешь? — спросила прямо, стараясь, чтобы голос не сорвался.

— Разнообразия, — процедил надменно Дельрен. Знала, что он циник, но сердце полоснула боль. Но она же придала сил. Я набрала смелости и негромко произнесла:

— За разнообразием обратись к шлюхам.

Он насмешливо скривился, демонстрируя, что априори считает оборотниц похотливыми и неразборчивыми в связях. И мне пришлось добавить:

— Если захочу разнообразить чей-то досуг — продамся гораздо дороже!

Ой, кажется, перегнула палку. Взгляд Дельрена стал ледяным, колючим. На скулах заходили желваки.

— Четыре дня в камере! — отчеканил он. — Пока одиночная. Еще одно неповиновение — и окажешься в общей! — встал из-за стола, схватил меня за предплечье и потащил к двери.

В бешенстве он не рассчитал силу, и я всхлипнула:

— Больно!

Чуть разжав пальцы, Дельрен процедил сквозь зубы:

— Живее!

И уже через пять минут я оказалась в камере в подвальном помещении департамента согласия и надзора, куда меня лично сопроводил Дельрен Совер. Он же запер дверь.

Клетушка была маленькой, с крохотным окошком, голой деревянной скамьей, приделанной к исполосованной стене. В углу стояла бочка с крышкой, но все равно попахивало…

Села на скамью и закрыла глаза. Не могу поверить.

Я отлежала все бока. Единственные развлечения, которое были мне доступны — это мучительное лежание на жесткой скамье и редкие кормежки.

Порции нормальные — не кормить оборотней, наверно, чревато. Для меня даже большие, но на вкус — переваренная гадость. Из объедков что ли делают? Бр-р! Однако голод — не тетка.

Наверно, повышенная доза успокоительного повлияла и не дала мне впасть в истерику. Потому что к такому неожиданному повороту в своей судьбе я отнеслась подозрительно спокойно и даже умудрилась заснуть.

Время застыло. Дни я отсчитывала по смене дня и ночи. И трое суток, проведенных в запертом пространстве, в одной одежде, без умывания и нормальной еды показались мне трехмесячным заключением.

Меня никто не трогал, не приходил, однако в прорезь поглядывали. И это был не Дельрен.

— За что девка? — в одну из ночей поинтересовался незнакомый басистый голос за толстой железной дверью. — Дай погляжу!

Услышав такое, у меня сердце в пятки ушло.

— Так ключа нет — забрал, — ответил другой голос.