Анархизм

Такими космополитами кишла замчательная историческая эпоха — эпоха перехода къ новому времени. «Онъ не былъ ни нмцемъ, ни швейцарцемъ, ни фламандцемъ, ни французомъ, ни испанцемъ — пишетъ Ж. Орсье про знаменитаго авантюриста XVI-го вка Агриппу Неттесгеймскаго. — Онъ былъ всмъ сразу, судя по сторон, откуда дулъ втеръ удачи». Эти люди хали туда, гд имъ хорошо платили за ихъ талантъ, и тамъ устраивали они свое отечество. Но этотъ торгашескій индивидуализмъ давно исчезъ, и даже современные капитаны индустріи, помимо капиталистической «гордости», имютъ въ своемъ человческомъ баланс немного и «любви къ отечеству».

И, если мы склонны утверждать анархизмъ, какъ реалистическое міросозерцаніе, какъ любовь къ живой личности, а не къ мистическому мсиву по трафаретной рецептур, мы должны будемъ согласиться съ старымъ мыслителемъ Гердеромъ, предпочитавшимъ энергичнаго, полнаго жизни и любви къ своему племени дикаря — «цивилизованной тни», увлекаемой восторгомъ передъ «призракомъ рода человческаго».

Да, анархизмъ есть философія жизни, культъ всего реальнаго, индивидуальнаго, своеобразнаго въ ней и потому «націонализмъ», какъ живое, здоровое чувство любви къ своей родин, не можетъ не быть однимъ изъ элементовъ его всеобъемлющаго міросозерцанія.

«Пожалй меня, братъ мой! — говоритъ одинъ изъ героевъ Барбье. Мое горе — смертельно, ибо отечество перестало быть для меня прекраснымъ!»

ГЛАВА IX. Анархизмъ, какъ общественный идеалъ. (Анархо-гуманизмъ).

Анархизмъ — міросозерцаніе динамическое. Анархизмъ вритъ въ непрерывность мірового развитія, въ неостанавливающійся ростъ человческой природы и ея возможностей.

И вра эта — плодъ не отвлеченныхъ разсужденій, не романтической горячности, а результатъ непосредственныхъ наблюденій надъ всмъ, что насъ окружаетъ. Разв мы — люди ХХ-го столтія — не чувствуемъ въ себ пробужденія новыхъ чувствъ, не роемъ пропастей между нами и нашимъ прошлымъ, не сознаемъ, что каждымъ шагомъ нашимъ мы длаемъ все боле необъятными богатства міра, открываемъ въ себ неизсякаемую готовность къ новымъ опытамъ и тмъ отодвигаемъ грани конечнаго.

Наши потребности чудесно растутъ, человкъ становится полемъ для всевозможныхъ открытій, онъ по истин — неисчерпаемъ. Физіологическіе предлы жизни становятся тсны. Правъ былъ Гёте, что земной жизни — не довольно, чтобы достигнуть совершенства.

И анархическій идеалъ вытекаетъ изъ этого убжденія неисчерпаемости человческихъ способностей. Потому анархическій идеалъ не знаетъ конечныхъ формъ, не можетъ дать точнаго описанія и опредленія типа общественности, который бы являлся точнымъ его выраженіемъ.

Анархизмъ — неограниченное движеніе къ общественнымъ формамъ, не знающимъ насилія, въ которыхъ нтъ иныхъ препонъ къ послдовательнымъ, расширяющимся творческимъ исканіямъ, какъ въ ясномъ сознаніи ненарушимости правъ другого на творческое самоутвержденіе.

И никакая опредленная общественная форма не можетъ дать послдняго удовлетворенія, за которымъ нечего желать. Мыслить такъ — значило бы подчинить человческій духъ безусловному, т.-е. смерти.

Полная гармонической прелести библейская картина насъ не смущаетъ: «Тогда волкъ будетъ жить вмст съ ягненкомъ, и барсъ будетъ лежать вмст съ козленкомъ, и молодой левъ и волъ будутъ вмст, и малое дитя будетъ водить ихъ. И корова будетъ пастись съ медвдицею, и дтеныши ихъ будутъ лежать вмст, и левъ, какъ волъ, будетъ сть сно. И младенецъ будетъ играть надъ норою аспида, и дитя протянетъ руку свою на гнздо зми. Не будутъ длать зла и вреда на всей святой гор моей, ибо земля будетъ наполнена познаніемъ Ягве, какъ воды наполняютъ море» (Пророкъ Исаиія» II., 1—9).

Но эта идиллія поддерживается могущественнымъ стражемъ — Ягве. И для Исаиіи, Ягве — и стражъ и неограниченный владыка. И міръ, полный гармоническихъ чудесъ, живетъ, пока угоденъ Ягве.

Это — не идеалъ анархизма!

Разв — не высшее счастье, доступное намъ, жажда вчности, жажда новаго, неизвстнаго, все высшаго, все совершеннйшаго. Разв не источникъ счастья — трепетъ безпокойства, который говоритъ въ насъ въ наши лучшія минуты, минуты творческаго экстаза, далеко уносящія насъ за грани относительнаго! Какимъ-бы малоцннымъ былъ міръ въ нашихъ глазахъ, если бы мы знали напередъ, что онъ иметъ опредленный конецъ, а что наша жизнь есть только подготовка къ этому концу съ его окаменвшими совершенствами. Что могло бы воспитать въ насъ подобное знаніе — кром презрнія къ собственнымъ судьбамъ или сытаго фатализма?

Нтъ! Вчная борьба, призывъ къ будущимъ творцамъ, безкрайность будущаго, вотъ — маяки анархиста! И пусть всегда будутъ и новая земля, и новое небо и новая тварь!

Обратимся къ непосредственному изслдованію содержанія анархическаго идеала.

Анархизмъ строится на принцип личности. Эта личность — не раціоналистическій призракъ, но одтый въ плоть и кровь, живой, конкретный дятель во всемъ своеобразіи качествъ его и устремленій.

Среди разнородныхъ соціальныхъ образованій, загромождающихъ нашъ міръ, только онъ является подлинной реальностью; вс образованія обязаны ему своимъ происхожденіемъ. Онъ — творецъ. Вce, что мы называемъ соціальнымъ творчествомъ, только черезъ него возникаетъ и реализуется въ мір. Какъ хорошо сказалъ одинъ изъ величайшихъ артистовъ современности — Эдуард Мане, самыя «вещи прекрасны, потому-что он живыя, потому — что он человчны..»

И потому первое положительное требованіе анархическаго идеала заключается въ созданіи условій, обезпечивающихъ возможность сохраненія и непрерывнаго, безграничнаго развитія индивидуальности.

Эти условія должны прежде всего заключаться въ ея свобод. Свобода — основной инстинктъ личности; только въ свобод можетъ быть выявлено ея своеобразіе, только въ свобод она находитъ самое себя.

Но рядомъ съ этимъ инстинктомъ въ человк говоритъ другой основной инстинктъ — инстинктъ общительности, инстинктъ человчности. Не къ уединенію и отобщенію отъ всхъ другихъ влечетъ человка живущій въ немъ духъ свободы, но къ сближенію и сліянію въ цляхъ совмстныхъ творческихъ достиженій.

Свободное самосознаніе утверждаетъ свободу и для другихъ. И анархическое общеніе есть союзъ равноправныхъ, равно свободныхъ личностей. Ограниченіе правъ одного есть ограниченіе права личности вообще и, слдовательно, ограниченіе правъ всхъ. Моя свобода становится немыслимой вн свободы всякаго другого.

Такъ анархизмъ утверждаетъ себя въ свобод, равенств и солидарности.

И чмъ шире тотъ общественный кругъ, которому принадлежитъ личность своими интересами и связями — тмъ боле выигрываетъ ея независимость, тмъ большій размахъ и глубину пріобртаютъ ея творческія устремленія.

Анархизмъ есть, такимъ-образомъ, глубоко-жизненный, а, слдовательно, и культурный идеалъ.

Анархизмъ долженъ объявить себя наслдникомъ многовковой міровой культуры. Вдь, ему — анархическому духу, жившему во вс времена и у всхъ народовъ, обязаны своимъ существованіемъ величайшія культурныя цнности. Все то, что въ прошлой культур — носитъ на себ печать подлинной свободы и подлинной человчности, не можетъ не быть дорогимъ анархизму, ибо безпокойный, ищущій человческій духъ, пробившійся сквозь вншнія историческія формы насилія и рабства, и бросившій намъ слово, которое говоритъ еще сейчасъ, есть духъ анархическій, близкій и дружественный намъ.

Его отрицанія — чужды раціоналистическому нигилизму. Его отрицанія — творческія. Онъ отметаетъ все, что враждебно его духу; вн человка для него нтъ фетишей и безусловныхъ цнностей, но впередъ онъ идетъ, вооруженный всей предшествующей культурой, черезъ преодолніе, а не черезъ механическое отсченіе ея. Анархизмъ есть революція, анархизмъ есть созиданіе, но не пляска дикарей надъ поверженнымъ кумиромъ.

Въ чемъ сущность революціи, ея значеніе, ея радость?

Прежде-всего въ томъ, что она несетъ намъ — новое, небывалое, что она — разрывъ съ прошлымъ, «прыжокъ» въ царство свободы.