Ангел сердца

Через двадцать минут, когда я уже успела запомнить в лицо всех обитателей этого скромного жилища, вернулся Дима. Он застыл на пороге, отыскивая меня, и почти сразу же перехватил мой встревоженный взгляд. Мы оба знали, какую информацию он обсуждал с Анатолием Васильевичем, и я боялась, что теперь в лучшем случае нас попросту выгонят, а в худшем – убьют или будут пытать. Я знаю, какими жестокими могут быть люди. Особенно когда дело касается их собственной жизни и безопасности. И это вполне логично: лучше убить двоих, представляющих опасность, чем подставить под пулю почти шестьдесят человек.

– Ну что? – приподнимаясь, чтобы быть с ним одного роста и лучше видеть его глаза, задала я терзающий душу вопрос и затаила дыхание.

– Пока ничего, – пожал плечами Дима.

– Они поверили тебе? – шепотом продолжила расспрашивать я.

– Кажется, да. Анатолий Васильич сказал, что сообщит в штаб, там будут принимать решение. От него самого мало что зависит. Но он обещал помочь.

– В каком смысле? – уточнила я, чувствуя, какими противно-липкими стали мои ладони от нехорошего предчувствия.

– Мы представляем угрозу, потому что так или иначе связаны со стебачами. Я пытался доказать, что ты ни при чем, и Васильич, похоже, верит. Вот только и он, и мы теперь зависим от главных в штабе.

– Нас могут убить? – дрожащим голосом произнесла я, не столько спрашивая, сколько пытаясь переварить услышанное.

– Нельзя отчаиваться раньше времени. Я сделаю всё возможное, чтобы оградить тебя от этого, – отчеканил он, но от его слов мне не стало легче.

Смогу ли я жить спокойно, если Диму убьют как предателя, а я останусь жива? Неужели у нас настолько варварское государство, что допустит убийство подростка, который по сути не представляет опасности и, более того, может помочь спасти как минимум пятьдесят семь человек!

Дима сказал, что Васильич верит. Васильич – так называют здесь добродушного, хоть и строгого на вид усатого дяденьку, который приглядывает за порядком в этом убежище. Конечно, заручиться его поддержкой неплохо, но главное решение будет приниматься именно в штабе.

– Отбой! – раздался громогласный голос, и все вокруг сразу засуетились, начали занимать свои места на койках и матрасах.

Мы с Димой смотрели на всю эту суету, совсем растерявшись, не зная, что делать. По крайней мере, я испытывала именно эти чувства, а вот на счет Димы, кажется, вновь ошиблась.

Не прошло и пары секунд, как он твердым шагом направился к мужчине лет тридцати пяти, занимавшему одну из коек неподалеку от выхода и что-то сказал. Тот недобро зыркнул в мою сторону и произнес:

– Вот ещё!

Вторая попытка тоже не увенчалась успехом. Парень не на много старше нас, молча отвернулся к стене, сделав вид, что не слышит. Я уже догадалась о содержании Диминой просьбы, поэтому, не дожидаясь, пока он обратиться к следующему, подошла к нему и тронула за рукав:

– Не надо. Это бесполезно. К тому же я вполне могу обойтись…

– Ну должен же хоть один совестливый найтись среди них! – воскликнул Дима, обводя глазами присутствующих.

С изменением обстановки вокруг люди не изменились. Они остались такими же: кто-то злой, кто-то добрый, и на одного вежливого встречается с десяток хамов. Наверное, для этого требуется гораздо больше времени или гораздо большее потрясение. Нужно столкнуться с опасностью лицом к лицу, а не представлять её эфемерной картинкой, мол, где-то неподалеку она существует, где-то на городской площади пару дней назад разбомбили людей, среди которых вполне могли быть и наши знакомые, но главное, что я жив и здоров, перетерплю немного, и всё вернется на круги своя, через пару деньков нас выпустят, и я опять окажусь в прежней нише, забыв об этом коротком отрезке времени, как о давнем ночном сновидении. Но я-то видела эту взрывчатку, срывающуюся вниз, я видела эти дома, разрушенные стебачами и не подлежащие восстановлению. Город придется отстраивать заново, и о прежнем его облике будут напоминать лишь редкие отдельные черты.

– Есть свободный матрас, – вдруг зашептала мне на ухо незаметно подошедшая Людмила Викторовна.

Я удивленно взглянула на нее и не смогла сдержаться от вопроса:

– Но ведь Анатолий Васильевич говорил сегодня, что мест нет…

– Один мужчина не вернулся, – опустив глаза, призналась она и подтолкнула нас, указывая на свободное место, – Идите, идите, а то сейчас свет потушат.

Матрас был слишком узким для двоих, но я не могла позволить Диме ночевать на холодном земляном полу. Поэтому, запихнув подальше свою стеснительность, я предложила ему лечь рядом, стараясь, чтобы расстояние между нами всё-таки сохранялось. Дима не был противен мне, но я никогда ещё не была так близко к парню. Тем более такому симпатичному. Да и вообще, никто, кроме родителей и близкой подруги не нарушал так сильно мое личное пространство.

Едва мы улеглись, в спальне погас свет, и гул голосов стал стихать. Я закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем и постараться заснуть как можно скорее. Я слышала мерное дыхание Димы, и мне было спокойно. Не знаю, можно ли употреблять это слово в такое нестабильное время, когда каждый день – как на вулкане, когда не знаешь, что происходит с твоими родными и друзьями, когда твое собственное будущее висит на тоненьком волоске и есть только этот миг, за гранью которого – неизвестность. Но этот миг прекрасен. И я хочу, чтобы он длился вечно. Хочу, чтобы всегда было так хорошо. Я учусь замечать и ценить мелочи, крупицы счастья, которые есть в каждом дне.

Словно в ответ на мои мысли, я почувствовала, как Димина рука наощупь нашла мою, и бережно сжала её. На миг у меня перехватило дыхание. А потом, неожиданно для меня самой, по щекам начали катиться слезы, и беззвучные рыдания сотрясли моё тело.

Забывая о всяких правилах приличия, о том, что он парень, а я – девушка, о том, что вокруг нас чужие, незнакомые люди, Дима сократил расстояние между нами до минимума и ласково обнял меня. Если так пойдет и дальше, я рассыплюсь на куски. Может, и к лучшему. Не буду ничего чувствовать. Я старалась плакать беззвучно, чтобы никто не услышал. Кроме Димы, который позволил мне немножко побыть слабой и смог понять мои чувства без слов. Он научился быть мягче и терпеливее. По крайней мере, он уже не кричит на меня, напоминая о том, что я не самая несчастная на этом свете, что все мы находимся в одинаково уязвленном положении. Он дал мне короткую передышку, и я благодарна за это.

Дима долго молчал, изредка проводя рукой по моим волосам в знак поддержки и утешения, пока я не затихла, выплакав слезы.

– Тебе страшно?

– Нет, – ответила я, чувствуя, как рядом с моей щекой сильными толчками бьется его сердце. – А тебе?

– И мне нет, – без промедления ответил он, но я уверена, что он покривил душой также, как я.

Тем не менее я улыбнулась, хоть и знала, что он не видит, а потом глубоко вздохнула и уткнулась ему в плечо. Плевать на запреты. Может быть, это последняя ночь в моей жизни, и я хочу провести её в обнимку с парнем, в которого могла бы влюбиться, если бы мне дали чуть-чуть больше времени. Хочу забыть на пару часов о том, что знакомы мы только неделю, и побыть собой, сделать то, что мне больше всего сейчас хочется. А хочется мне лишь одного – лежать в обнимку с потрясающим парнем, способным защитить меня от любых невзгод и знать, что я не одна. Вопреки всему.

– Поспи, а я отгоню кошмары, – прошептал Дима, словно подслушав мои мысли.

За считанные секунды до того, как заснуть, я забыла о нашем городе, разбитом войной, и о противостоянии, которое нам предстоит, уносясь в счастливую страну, туда, где нам предстоит быть счастливыми.

Глава 11

Знаете ли вы, что такое счастье? Раньше я думала, что знаю об этом всё, но не имею из этого практически ничего. Теперь я думала по-другому.

Счастье – это горячая вода. Счастье – это когда есть мыло, и ты можешь пользоваться им, сколько угодно. В убежище всё это в таком дефиците, что о душе думать не приходится. Голову здесь моют мылом в медицинском крыле, и я решила для себя, что лучше уж опять пойду мыться в холодную речку, чем так, как делают здесь эти люди – одной и той же водой они пользуются несколько раз, при этом вода чуть теплая и не всегда чистая даже для первого раза. От мыслей об этом меня передернуло.