Ангел сердца

Мысль о том, что здесь есть и кухня, поразила меня своей невероятностью. Оказывается, в нашем городе были убежища, отстроенные пусть и не в качестве хороших общежитий, располагающих к уюту, но вполне пригодных для временного жилья. Интересно, насколько временным будет наше здесь пребывание?

На кухне оказалось малолюдно: несколько человек сидели за общим столом, грубо сколоченном из досок и напоминающим букву «о» с острыми, а не закругленными краями. Они молча ели нечто, похожее на жидкий суп, из железных мисок, и не обратили внимания на мое появление. Сама кухонька была небольшая, узкая и длинная. Сбоку было несколько ящиков для еды и нечто, похожее на газовую плиту, но такую доисторическую, что я сомневалась в её работоспособности.

– Садись вот сюда. Давай свою картошку. Сегодня у нас грибной суп.

Я молча следила за женщиной взглядом, как ловко она перемещалась от газовой плиты, которая, видимо, действительно не работала и служила столом и ящиком одновременно, к столу и обратно. Сверху «плиты» были наставлены немногочисленные тарелки и столовые приборы, а из духовки женщина извлекла кастрюлю и хлеб, что окончательно убедило меня в том, что этот экземпляр по назначению не используется.

Вскоре передо мной уже стояла чашка с такой же едой, как и у остальных сидящих здесь. Я огляделась, чувствуя себя неуютно, и заметила, что две женщины и мужчина, сидящие неподалеку, заметили меня и теперь внимательно разглядывали, но не слишком уж пристально, так что я постаралась не обращать на это внимание. Тем более что вскоре они доели, составили свои тарелки в общую гору и покинули кухню.

– Ну, а тебя как зовут? – спросила женщина с теплой улыбкой, обращенной ко мне.

– Надя, – представилась я.

– А меня Людмила Викторовна. Вот так вот мы все здесь оказались, как и вы. Кого-то сразу во время эвакуации определили, кто-то потом подошел. Бывает, уходят днем и не возвращаются.

– Почему? – чувствуя в горле колючий комок, выдавила я.

– Кто знает, – вздохнула Людмила Викторовна, пожимая плечами.

Я почувствовала недосказанность в её словах, но и без этого было понятно, что она имела ввиду. Они подозревают стебачей. Конечно, кого же ещё.

– А Вы здесь одна живете? – осторожно спросила я.

– С дочкой, Танечкой. Она у меня медсестра, вот и помогает сейчас людям – днем и ночью в медицинской комнате, там у нас перевязочный пункт и так, кто с какими ранениями или простудой – вот они там лежат, чтоб остальных не заразить.

Я понимающе кивнула, медленно повозила ложкой по дну тарелки и поняла, что совсем не хочу есть.

– Скажите, а здесь нет, случайно, людей по фамилии Добронравовы? Женщина и мужчина?

– Не знаю я по фамилиям. Семейные есть, но мало. Твои родители? – понимающе произнесла она, заглядывая мне в глаза.

Я кивнула. О Лике спрашивать, наверное, смысла нет. Всех, кто здесь обитает, я ближе к ночи точно увижу. Да и каков шанс, что она будет здесь, если по словам Анатолия Васильевича здесь всего пятьдесят семь человек.

– Ну так ведь не одно убежище в городе, – в ответ моим мыслям заверила Людмила Викторовна. – Где-нибудь и они, наверное, пережидают. Из города же всех эвакуировали. Кого увезли, кого сюда попрятали. А до каких пор держать здесь будут – не знаем. И что наверху творится – тоже не ведаем. Это Васильич наш ещё понимающий мужик, отпускает иногда на пару минуток воздухом наверх подышать. Как же вы так растерялись? – вернулась она к прежней теме, поправляя под платок выбившуюся прядь волос.

– Я не с ними была в момент, когда… это началось. Гуляла с подругой.

– А подруга что же?

– Не знаю. Мы потерялись в толпе.

– А этот парень, что с тобой? Твой друг?

– Можно и так сказать. Мы познакомились как раз в тот день… Он фактически спас меня.

«И не раз», – мысленно добавила я, но посвящать почти незнакомого человека во все перипетии нашего скитания по городу и встреч со стебачами не хотелось. Вдруг это сыграет против нас?

Я замолчала, не зная, что добавить, а женщина и не выспрашивала.

– Нас всё обещают перевезти в другой город, там есть пункты временного размещения. Хоть какие, а всё же не это подземелье, да вот пока никак, – переменила она тему, обводя глазами кухню и печально вздыхая. – Может быть, с вашим появлением что-то изменится. Убежище-то переполнено, на сорок человек рассчитано, а уже чуть не на треть больше. И это не считая тех, кто в медицинском крыле находится. Но не выгонишь же людей, правда? Жить всем хочется. Все мы люди, братья, должны помогать друг другу, а не грызться. А оно вон что творится… Город-то у нас не был готов к такому событию…

Людмила Викторовна снова вздохнула, покачала головой. Потом заметила:

– А ты почему не ешь?

– Не хочется.

– Как хочешь, – не стала спорить она, забирая мою тарелку.

Я приподнялась, не зная, что делать дальше. Людмила Викторовна, стоя ко мне спиной и пытаясь вместить тарелку в духовку, произнесла:

– Иди пока в комнату, я подойду, как управлюсь по кухне.

От помощи с моей стороны она отказалась, ссылаясь на то, что ей только в радость – хоть какое-то дело, руки заняты да и голова отдыхает от ненужных мыслей.

И я отправилась в общую спальню, надеясь, что Дима уже вернулся.

На этот раз на меня не обратили ровным счетом никакого внимания. Я уже не была интересна, и это не могло меня не радовать. Не люблю быть в центре внимания.

Я примостилась в свободном углу комнаты, присела на корточки и стала наблюдать за остальными. Счастливые – у некоторых из них были книги, эти люди могли себя чем-то занять. Другие просто сплотились в компании и проводили время вместе. А я была одна и не могла даже перекинуться ни с кем парой слов. С другой стороны, рассказывать о себе не хотелось, а такие вопросы в общении неизбежны.

Я неспеша изучала присутствующих, стараясь предположить, какой жизнью они жили прежде, до того, как оказались здесь волею судьбы. Что-то доказывая спутнику, размахивал руками пожилой мужчина с гривой седых волос. Его сосед в очках, с тонкой полоской усов над верхней губой и тоненьким голосом, чем-то напомнивший мне преподавателя физики, общался с молодой женщиной лет тридцати, и та время от времени кивала в ответ головой. Стало быть, это его дочь? А может, они познакомились здесь, в убежище, и в лице этой женщины он нашел благодарного слушателя?

Мой взгляд переместился на соседнюю парочку – судя по всему, маму и дочку. Девочке на вид было около десяти лет, и характера она была не самого простого. Я не слышала их голосов, утопающих в общем гуле, но по выражению лиц понимала, что они ссорятся. Мама что-то внушала, а дочь ей противилась. Сколько себя помню, в детстве всегда была такой же. «Революционерка!» – кричала на меня бабушка, видимо, считая это слово оскорблением, но я была совсем иного мнения. Мне оно нравилось. Свой «революционный» характер можно использовать в разных направлениях: на благо обществу или в противовес ему. Мне больше по душе первый вариант, но с условием, что это самое общество не будет навязывать мне свои идеалы.