Ангел сердца

Несколько секунд Дима молчал, словно размышляя над моими словами, а затем произнес:

– Даже если так, то я рад, что сделал это. А вдруг он выстрелил бы в тебя?

Эта мысль не приходила мне на ум, и я почему-то не хочу в неё верить. Если бы крестик был на шее Димы, он бы не лежал сейчас здесь. Мы оба могли быть здоровы.

– Давай договоримся, – произнес он, поглаживая меня по волосам, – Это единственная ночь, которую ты провела здесь, и завтра ты будешь ночевать вместе со всеми. Тебе надо высыпаться.

– Боюсь, что это невозможно… – покачала я головой и поспешила объяснить. – Людмила Викторовна – женщина, с которой я здесь общалась, сообщила, что завтра всех будут эвакуировать в Заморск. Там уже всё готово. К тому же ты сам знаешь, скоро нагрянут стебачи и оставаться здесь опасно.

Мы оба молчим, раздумывая, вероятно, над одним и тем же вопросом. Скорее всего, ближайшие несколько дней, а то и неделю, Дима не то что не сможет уехать, но даже самое элементарное передвижение будет для него проблематичным.

– Наклонись поближе, – внезапно шепчет он, – Хочу тебе кое-что сказать.

Я наклоняюсь и чувствую, как его губы касаются моего виска. По телу тут же разлилось блаженное тепло. А затем я расслышала:

– Даже не думай. Ты уедешь вместе со всеми.

Я сердито отдернула голову, мгновенно забывая о всяческих нежностях.

– Спасибо, буду иметь в виду.

Мы оба знаем: что бы не случилось, я не уеду, пока он не сможет поехать вместе со мной. Я уже решила для себя этот вопрос. И попытка сбить меня с толку легким поцелуем не привела к успеху.

Дима вздохнул, и я поняла, что в этом вопросе мне удалось одержать победу. Может быть, только временную, но всё же.

– И почему ты такая упрямая?

– Стараюсь соответствовать тебе, – отрезала я.

Мы снова замолкаем, и лишь сбивчивое Димино дыхание свидетельствует о том, что он не спит.

– Интересно, который час? – через какое-то время произнес он.

– Не знаю, – прошептала я в ответ и склонила голову к подушке, поближе к его лицу.

– Хорошая идея, – тут же отреагировал он. – Думаю, нам обоим лучше поспать ещё немного. Говорят, во сне восстанавливаются силы. Может быть, мы и уедем вместе со всеми.

Я сильно сомневаюсь на этот счет. Точнее сказать, я абсолютно уверена, что нам этого не позволят, но ничего не произношу в ответ. Утро вечера мудренее. Я впервые решаю пустить всё на самотек и не предпринимать никаких действий. Главное сейчас – чтобы Дима поскорее поправился.

Наутро меня будит сердитый голос усталой докторши, но на этот раз я не воспринимаю его так категорично. Я улыбаюсь и желаю доброго утра, а затем, подмигнув Диме, исчезаю из палаты по требованию врача.

Отвлечься от мыслей об этом парне не так-то просто, и всё же я постаралась максимально загрузить себя делами, чтобы не думать о нем и о том, что нас ждет. Благо, работы на сегодняшний день предстояло гораздо больше, чем обычно – в связи с переездом. Мне было грустно смотреть, как люди с живым интересом и надеждой в глазах собирают свои нехитрые вещички и в ожидании прохаживаются по коридору. Оставаться здесь было угнетающе-тяжело. Я знала, что когда убежище опустеет, здесь станет совсем жутко, но ничего не могла с этим поделать.

После обеда прибыл первый автобус, и нас сразу стало заметно меньше.

Анатолий Васильевич, тщательно следящий за сборами, подошел ко мне со словами:

– Ты поедешь?

– Нет. Вы же понимаете.

– Есть приказ. Вывозим всех, за исключением больных и раненых, не подлежащих транспортировке.

– Но Вы же понимаете, что я не могу! – Я догадалась: раз он спрашивает, поеду ли я, значит, у меня есть альтернативные варианты, поэтому изо всех сил постаралась надавить на жалость. – Пожалуйста, Вы же можете повлиять. Я могу помогать в медицинском кабинете, или ещё как-нибудь. Лишних рук не бывает. Но мне очень нужно быть с ним!

– Ты же знаешь, что он будет против.

Я кивнула, и снова бросила на него умоляющий взгляд – всё, что мне оставалось, так это рассчитывать на поддержку Анатолия Васильевича.

Он понимающе вздохнул, а затем по-отечески погладил меня по плечу:

– Ладно, придумаем что-нибудь.

Он уже собрался было уходить и даже сделал шаг в сторону, когда меня неожиданно посетила новая мысль.

– Скажите, а эти люди, которые пришли вчера вместе с нами… Они кто?

– Это отряд партизан. Так сказать, добровольные борцы за мир во всем мире, которых не устраивает позиция страуса, как выразился вчера один из них, поэтому они хотят сами расправиться со стебачами.

– Они отправятся вместе с нами в Заморск? – уточнила я.

– Нет. Они останутся здесь до прибытия армии. Кстати, тот парень, что попал вчера в Диму, хотел с вами поговорить – извиниться что ли, не знаю. Я подумал, что лучше не стоит.

«Правильно подумали», – с нарастающей злостью на наглеца, который после случившегося ещё смеет думать о мирных беседах с нами, подумала про себя я, но вместо ответа лишь согласно качнула головой.

– А Вы – остаётесь?

– Я ответственен за вас, – тепло улыбнулся Васильевич, и я не могла не улыбнуться в ответ.

Войну нельзя оправдать. Нельзя искать в ней плюсов, потому что война – борьба за территорию путем жестоких убийств и человеческих страданий сама по себе один большой минус. Но всё-таки в мою жизнь она внесла нечто важное. Я уже не стану упоминать о том, что благодаря развернувшимся событиям (как кощунственно это звучит) я встретила Диму. Изменилась я сама, мой взгляд на жизнь, на людей. Появилось новое ощущение и понимание того, как драгоценен каждый миг этой жизни, как быстро и бесповоротно она может измениться.

А ещё, мне кажется, я научилась доверию. Доверие – это безоговорочная убежденность в том, что существует выход и решение любой ситуации, даже самой сложной, если ты не один. Доверие – это умение быть настоящей, способность закрыть глаза и поддаться чувствам, расслабиться и не думать о каждом неправильно сказанном слове и невысказанной мысли. За прошедшие дни мне неоднократно приходилось доверять свою жизнь другим людям, но лишь теперь я ощутила, что не только вынуждена доверяться кому-то, но и хочу этого! И, к счастью, вокруг меня есть люди, которые не подведут и не обманут. Которым можно вложить сердце в ладони и знать, что его будут беречь также тщательно, как и свое.

Я улыбнулась, углубляясь в свою философию всё больше и ощущая, как мыслями снова возвращаюсь к Диме.

Когда был отправлен второй автобус и время стало близиться к вечеру, я предприняла попытку проникнуть в медицинское крыло. К счастью, Любовь Ивановна меня узнала и не сказала ни слова упрека.

Убедившись, что доступ к больному открыт, я с радостной улыбкой поспешила к Диме. Он уже не лежал, а полусидел в кровати, правда, всё ещё был немного бледен и выглядел измученным и уставшим. Я не стала задавать банальных вопросов о самочувствии, зная, что он всё равно мне ни в чем не признается, а вместо этого будничным тоном поинтересовалась: