Ангел сердца

Я слушала тишину и думала о том, как неравномерно устроена жизнь: пару часов назад, стоя с Димой на берегу озера, я была наполнена счастьем, а сейчас дурные мысли не идут из головы и хочется, чтобы скорее настало утро.

Дверь кабинета приоткрылась и вновь захлопнулась с тихим шумом. Я обернулась и тотчас вскочила на ноги, спеша навстречу к вошедшей докторше.

– Простите, – преодолевая собственную неуверенность и страх перед тем, что могу услышать, остановила её я. – Мне нужно знать. Скажите, всё будет в порядке? Насколько опасна рана?

– Ничего, молодой, вылечим, – отрывисто сообщила она, натянуто улыбаясь, и я благодарно кивнула в ответ.

Только в эту минуту до меня вдруг дошло, что строгая и почти не улыбающаяся она вовсе не потому, что злая или бесчувственная, а от хронической усталости. Она одна, не считая медсестры, должна выхаживать всех больных, поступающих с разной степени тяжести ранениями, простудами, другими заболеваниями. Да ещё и принимать это близко к сердцу, зная, что в твоих руках и в Божьей милости жизнь того, кто перед тобой и фактически беззащитен. Я переживала лишь за одного человека – и то оказалась практически без сил и на грани истерики, а каково ей?

– Возьми стульчик, – предложила доктор, указывая на свободный стул у одной из кроватей. – Это Андрей Николаевич приходит днем играть к мужикам в шахматы.

По её кивку в сторону двери я поняла, что Андрей Николаевич и есть мой благодетель.

Поблагодарив за заботу, я вновь вернулась к кровати Димы и, склонившись над ним, провела рукой по его лицу. Всё будет хорошо. Я чувствую. Теперь, когда я получила более-менее четкий и обнадеживающий ответ от врача, мне стало легче.

В медицинском крыле был зажжен приглушенный свет, необходимый для круглосуточной работы медицинских работников и не мешающий спать пациентам. Он пробивался из-за ширмы и тонкой полоской ложился на Димино лицо.

Резко ощущался стойкий запах лекарств, который я не могла терпеть с детства, но вместе с тем вынуждена была время от времени с ним сталкиваться. Когда мне было одиннадцать, у меня обнаружили аппендицит, и я помню слова врача: «Нужно делать операцию». Тогда это слово – «операция» не казалось мне страшным, скорее – незнакомым и таинственным. «Интересно, как это мой живот будут резать, а потом зашивать», – думала я. Из всей вереницы тех дней, что я провела в больнице в компании с бойкими соседками по палате и упитанными медсестрами, больше всего мне запомнился запах лекарств. Первым, что я ощутила, придя в себя после наркоза оказалась тошнотворная смесь различных лекарственных препаратов, резко ударившая мне в нос. Потом этот запах ещё долго преследовал меня и всякий раз, заболевая гриппом или ОРВИ я старалась отлежаться дома, избегая посещения поликлиник, где, знала наверняка, вновь встречусь с этим ужасным запахом. Как ни странно, сейчас он меня не нервировал, и если Дима придет в себя, я готова назвать его лучшим ароматом в мире. Каких только глупостей не пообещаешь себе, находясь в безвыходном положении и бесконечно длящемся ожидании.

Больные иногда ворочались на своих койках, из-за чего раздавался противный скрежет старых пружин. Иногда слышались протяжные вздохи. А мне всё не спалось.

Чтобы немного успокоиться, я принялась повторять знакомые с детства молитвы, которым учила меня бабушка – мамина мама.

Через какое-то время ко мне подошла медсестра и, взглянув на Диму, участливо посоветовала:

– Вы бы поспали сами. С ним ничего плохого уже не будет. Мы с Любовь Ивановной за ним понаблюдаем. Любовь Ивановна хороший доктор, она уже не одного человека спасла с Божьей помощью.

Я кивнула, ободренная её словами, а девушка продолжала:

– У нас в самом начале, после эвакуации столько раненых было! Так все живы остались благодаря ей. Двоих на свой страх и риск отправили в Заморск, тут им нельзя было оказать надлежащее лечение, а остальные уже ходят, в общей комнате живут. Так что Вы не волнуйтесь, и с Вашим молодым человеком всё в порядке будет. Тем более что рана у него неглубокая. Так, маленький шрамик останется. Повезло ему, Бог миловал!

– Спасибо, – с улыбкой отблагодарила я, вновь обращая взгляд на Диму.

– Ну, мы если что за ширмой ночуем. Свет Вам нужен, оставить?

– Не нужно. Спокойной ночи!

В темноте я и сама скоро начала чувствовать, что засыпаю. Усталость навалилась на меня разом, укутав, словно байковое одеяло. Но мой сон не был крепким и безмятежным.

В три часа я проснулась с неприятным ощущением внутри, но, убедившись, что Дима спит и его дыхание звучит ровно и бесперебойно поняла, что дело в ночном кошмаре. С острым облегчением осознав, что вокруг царит мир и покой, а Дима из врага превратился в друга, я вновь откинулась на спинку стула, вымученно прикрывая глаза. Мысли носились между любовью и смертью, вызывая из памяти дорогие образы, которые то приближались на расстояние вытянутой руки, то снова исчезали, оставляя после себя след в виде соленых и мокрых полос на щеках и под глазами.

Некоторое время покрутившись на месте, стараясь устроиться поудобнее, я осторожно положила голову на одеяло рядом с Диминой рукой, опасаясь разбудить его, и незаметно уснула.

Проснулась я от звука своего имени. Вокруг было по-прежнему темно, и я даже подумала, что ослышалась, но звук повторился.

– Надя.

Голос принадлежал Диме. Я тотчас подняла голову с края его кровати, пытаясь сфокусировать взгляд. Сердце бешено скакало в груди.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ничего, – мужественно произнес он в ответ, – Наверное, обезболивающее всё ещё действует. Извини, что разбудил. Ты бормотала во сне, просила спасти от кого-то.

– Да? Не помню… Кажется, я всё ещё переживаю события сегодняшнего дня.

Некоторое время мы оба молчали. А потом я произнесла то, что чувствую.

– Я так испугалась за тебя…

Дима ничего не ответил. А спустя пару секунд с легкой долей иронии в голосе произнес:

– Наверно, шептала мне что-нибудь, вроде: «Живи! Пожалуйста!»

Оттого, что он почти безошибочно угадал мои слова, я удивленно и чуть смущенно подняла брови, не зная, что тут сказать. Нужно ли признаваться, что почти так всё и было?

Дима расценил мое молчание по-своему:

– Значит, нет?

– Да, – выдохнула я, словно признавалась в совершении тяжкого преступления.

– Надеюсь, это было не что-то в духе: «Если ты умрешь, я умру вместе с тобой»?

– Ты издеваешься? – яростно зашептала я, удивляясь, откуда он так точно может угадывать мои мысли.

– Нет. Пытаюсь поднять тебе настроение. А заодно докопаться до правды.

– Ты дурак! – выпалила я.

– Отлично. Я так и знал, что дуракам везет. Именно поэтому я и остался целёхонек.

– Как тебе не стыдно! Я правда волновалась за тебя. Этот идиот… он же чуть тебя…

– Тс-с-с… – каким-то образом он безошибочно находит в темноте мои губы и закрывает рукой. – Не надо злиться. Всё нормально.

– Тебе очень больно? – тут же безвольно сдаюсь я, меняя гнев на милость.

– Терпимо. Знаешь, никогда не думал, что способен на такую банальность, но мне кажется, что пока ты со мной, мне правда не так хреново.

– Это всё из-за талисмана, – уверенно произношу я. – Ты отдал мне свой крестик и поэтому случилось то, что случилось. Не надо было этого делать.