Ангел сердца

Даша – так зовут девушку с русыми волосами, подсказала мне, куда обратиться, но заметила:

– Они до восьми выдают информацию, так что сегодня уже не получится. Но ты не переживай, завтра узнаем. Я могу сходить с тобой.

Я благодарно улыбнулась в ответ. Может быть, и хорошо, что завтра. Мне нужно собраться с мыслями и подготовиться к любой информации, которую я могу получить.

В ПВР-е слишком шумно, и мы вчетвером – я, Маша, Алена и Даша решаем пройтись по городу. Я рада, что девчонки приняли меня в свою компанию. Оставаться наедине с собой мне совсем не хочется. Я боюсь дать себе слабинку, боюсь даже думать о том, что происходит сейчас там, откуда мы только что уехали.

Даша выступает за провожатую. На фоне нас она казалась совсем девочкой. Но в ней чувствовался стальной характер, стержень, который не позволяет ей сломаться. Она – лидер по натуре. Этот контраст – нежная, почти детская внешность и непобедимая сила духа, стойкость, упрямость, иногда даже резкость, которую я успела заметить в её характере за этот вечер, кажутся мне несочетаемыми в одном человеке. Но, оказывается, возможно и такое.

Мы брели по засыпающему городу, подсвеченному фонарями, и мне не верилось, что можно идти вот так: открыто, говоря в полный голос, и не бояться, не шарахаться от каждого шума. Хотя, признаться, я по-прежнему была напряжена и чувствовала себя загнанным зайцем. Если бы Дима был здесь, возможно, я могла бы чувствовать себя более счастливой. Но я не могла наслаждаться жизнью и дышать полной грудью, зная, что он сейчас там, в опасности, рискует собственной жизнью. Зря я уехала, не помирившись с ним. Зря накричала. Нужно было поддержать его, сказать, что люблю – ведь это так! Возможно, это придало бы ему сил. Возможно, нам обоим было бы так чуть спокойнее.

Я сделала глубокий вдох и сосредоточилась на том, что происходит сейчас вокруг меня. Из кафе неподалеку звучала джазовая музыка. С моря доносился слабый ветерок, оставляя на губах солоноватый привкус. В детстве мы с мамой и папой ездили к морю, и я остро помню этот привкус. Но здесь он был резче. Может быть, из-за сменившегося времени года.

Рассмотреть город в темноте нам почти не удалось, да и осенний холод не располагал к долгим прогулкам. Даша сказала, что в ПВР-е режим более мягкий, чем в убежище: ты не должен ставить кого-то в известность, куда идешь и зачем, возвращаться необходимо к десяти, а выходить – после восьми. ПВР разделен на две комнаты – женскую и мужскую, в каждой по пятьдесят человек. До сегодняшнего дня этот ПВР оставался единственным незаполненным, а сегодня подселили нас, хотя всем сказали, что из города давно уже всех вывезли.

– Там остался кто-то ещё? – уточнила Даша.

Я закусила губу, затрудняясь с ответом, а Алена и Маша тут же отрапортовали:

– Нет, только армия и добровольцы.

– Много добровольцев?

– Не очень. Никто не хочет подставляться под пулю, когда есть выбор, согласись?

Эта тема задевает все мои болезненные чувства и растравливает душу, но я не могу попросить их замолчать, так как опасаюсь, что последуют дальнейшие расспросы. А Даша как бы между делом заметила:

– Я прекрасно помню, как мы с моим другом смотрели в небо и обсуждали последние новости, о том, что в одной из восточных стран опять началась война. И я тогда сказала: «Вот бы нас туда! Мы бы им показали! Наши воины всегда самые смелые и отважные, а мы сами – непобедимый и стойкий народ, который умеет сплочаться против любой неприятности». Не прошло и двух недель, как я уже лежала на асфальте, прикрывая голову руками, кругом раздавались не прекращаемые шаги и выкрики, а я не могла заставить себя подняться, и всё смотрела на непонятно откуда взявшуюся передо мной ромашку – пластмассовую детскую игрушку, оброненную ребенком, и мечтала лишь об одном: проснуться. Наверное, эта игрушка помогла мне не сойти с ума в тот день и вместе с другими людьми добраться до убежища. Эта война научила меня осмотрительнее относиться к своим словам. Не думаю, что это случилось именно из-за брошенных мной вслух фраз, но неприятный осадок в душе остался – и это самый легкий побочный эффект, который остался мне на память.

Мы вернулись обратно, потому что время до комендантского часа, введенного в ПВР-е, стремительно приближалось к концу, и, едва мы перешагнули порог нашего нового общего жилища, я отделилась от компании. Мне хотелось спать, поэтому я легла на спину, не снимая коричневого одеяла, которым застелена кровать с номером тридцать один и закрыла глаза. Удивительно, но как только в комнате погас свет и звуки голосов постепенно затихли, мое желание спать испарилось. Словно мозг наконец дождался тишины и теперь готов был активно подбрасывать мне картинку за картинкой, вызывая в душе чувство жалости к самой себе и приступы отчаянного бессилия по отношению к тому, что я – здесь, а Дима – там. Лежа на своей кровати я ощутила странное стеснение в груди. Оно не было похоже на резкую боль, скорее на небольшое недомогание.

Я повернулась на один бок, затем на другой. Потом уселась в кровати и немигающим взглядом уставилась в единственное широкое окно, занимающее половину правой стены, на колеблющийся огонек уличного фонаря вдали. Потом обхватила себя за плечи и глубоко вздохнула.

Наверно, это было то чувство, которое называют одиночеством в толпе. Мне никогда ещё не приходилось испытывать его до этого дня. Со мной всё время кто-то был рядом. Кто-то, кто меня опекал, заботился, помогал решать проблемы. А теперь я осталась одна. Ни родителей, ни подруги, ни…

С неслышным стоном я упала на кровать и уткнулась лицом в подушку. Не думать, не думать, не думать! Почему мысли нельзя захлопнуть, как скучную книгу? Почему они хоть ненадолго не могут оставить меня в покое?!

Иногда мне кажется, что я схожу с ума. А иногда кажется, что это единственный способ быть счастливой – быть не такой как все, чуть-чуть сумасшедшей, болтающей с самой собой и даже спорящей с собственными мыслями. Интересно, много ли нас таких?

Через пару часов меня сморил сон, но ночь я провела в беспокойстве: то просыпаясь, то засыпая, ни на миг не забывая о человеке, с которым я провела последние дни. Самые страшные дни в моей жизни. Я отчетливо слышу все звуки: вот кто-то встал и вышел, затем вернулся, чей-то громкий кашель, детские крики, потом тишина – блаженная тишина, которая через некоторое время вновь нарушается отрывистыми звуками.

Наутро я чувствовала себя разбитой, и всё-таки нашла силы, чтобы подняться, позавтракать вместе со всеми и отправиться вместе с Дашей в бюро, чтобы узнать информацию о своих близких.

Тетечка в очках, сидящая за компьютером, спросила мои фамилию и имя, кем приходятся мне эти люди, и только потом начала поиск. Я чувствовала, как внутри разрасталось волнение. Вдруг она скажет, что людей с такой фамилией в базе нет? Где я буду искать их тогда? А если с ними что-то случилось, и они не смогли добраться до убежища вовремя? Я поймала на себе понимающий и ободряющий взгляд Даши и постаралась сосредоточиться. Женщина за компьютером пристально вглядывалась в монитор, с определенной периодичностью стуча по клавишам. Кажется, прошло чуть больше минуты, но мне показалось, что минула вечность, прежде чем она отчеканила спокойным тоном:

– Добронравовы Алексей Николаевич и Виктория Викторовна размещены в пункте временного размещения номер четыре.

У меня моментально словно камень упал с плеч. Я не могла скрыть улыбку и едва не начала пританцовывать от счастья. Живы! Мои родители живы!

– А как туда добраться?

– Это в двух остановках отсюда, на улице Спивака. Там спросите, Вам подскажут.

– А еще, посмотрите, пожалуйста, Анжелика Крылова. Это моя подруга.

– Отчество и дата рождения, – доведенным до автоматизма тоном потребовала женщина.

Я ответила и снова приготовилась ждать, кусая губы от нетерпения. На этот раз поиски продвигались быстрее.

– Пункт временного размещения номер два. Это на соседней улице, дойдете до перекрестка и повернете налево.

– Спасибо, – от души поблагодарила я, обрадованная хорошими новостями.

Все мои близкие живы и, надеюсь, здоровы. Конечно, психологическую травму, которую нанесла эта война придется залечивать ещё очень долго, но сейчас главное – снова встретиться, убедиться, что всё хорошо и осознанно подумать наконец о благополучном будущем.

Однако моя радость немного меркнет, когда я, сделав пару шагов в сторону от информационного бюро столкнулась с рыдающей девушкой, тоже отходящей от столика. Новости, которые сообщили ей, явно разительно отличаются от моих, и мне тотчас становится не по себе оттого, насколько странно и непонятно устроена жизнь. Не знаю, почему судьба решает, что кому-то суждено пройти этот путь войны и страданий с минимальными потерями, а кому-то – потерять всё и начать жизнь заново с осколками разбитого счастья в сердце.