Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

И въ тоже время онъ въ окн увидалъ старушку въ лиловой шляп съ сдыми буклями и свжимъ старушечьимъ лицомъ — эта была его мать. Опять дама вышла и громко сказала: — Стива, — обращаясь къ брату, и Удашевъ, хотя и видлъ мать, посмотрлъ, какъ просіяло еще боле лицо Карениной и она, дтски радуясь, обхватила рукою локтемъ за шею брата, быстрымъ движеніемъ притянула къ себ и крпко поцловала. Удашевъ улыбнулся радостно. «Какъ славно! Какая энергія! Какъ глупо», сказалъ самъ себ Удашевъ за то, что онъ мгновенье пропустилъ нжный устремленный на него взоръ матери.

— Получилъ телеграмму?

— Вы здоровы, хорошо дохали?

— Прекрасно, благодаря милой Анн Аркадьевн.

Они стояли почти рядомъ.

Анна Аркадьевна подошла еще ближе и, протянувъ старушк маленькую руку безъ колецъ и безъ перчатки (все было необыкновенно просто въ лиц и въ одежд Анны Аркадьевны), — Ну, вотъ вы встртили сына, а я брата, и все прекрасно, — сказала она по французски. — И вс исторіи мои пришли къ концу, а то бы нечего ужъ разсказывать.

— Ну, нтъ милая, — сказала старушка, гадливо отстраняясь отъ проходившей дамы въ блестящей атласной шубк, въ лиловомъ вуал, до неестественно румяныхъ губъ, въ модныхъ лаковыхъ ботинкахъ съ кисточками. — Я бы съ вами объхала вокругъ свта и не соскучилась. Вы одн изъ тхъ милыхъ женщинъ, съ которыми и поговорить и помолчать пріятно. О сын успокойтесь. Все будетъ хорошо, поврьте, — продолжала старушка, — и прекрасно, чтобъ вашъ мужъ поучился ходить за сыномъ. Здравствуйте, милый, — обратилась она къ Степану Аркадьичу, — ваши здоровы? Поцлуйте за меня Долли и Кити. — Кити, — сказала она, подчеркнувъ это слово и взглянувъ на сына. — Мой сынъ, — прибавила она представляя сына Анн Аркадьевн. — И какъ это вы умете быть незнакомы съ тми, съ кмъ надо. Ну, прощайте, прощайте, милая. Дайте поцловать ваше хорошенькое личико.

Анна Аркадьевна пожала руку Удашеву. Онъ ей напомнилъ свое знакомство.

— Какже, я помню. Ваша матушка слишкомъ добра. Я благодаря ей не видла времени. Надюсь васъ видть.

Она говорила это просто, мило, но въ глазахъ ея было больше чмъ обыкновенное вниманіе. [227]

Ея поразила вся фигура Удашева. И поразила пріятно. Она не помнила, видла ли она когда-нибудь такихъ маленькихъ, крпкихъ съ черной щеткой бороды, спокойныхъ и джентельменовъ. Что то особенное было въ немъ.

227

На полях против этих слов написано: И когда она говорила это, и въ его и въ ея глазахъ было что то очень дружеское и знакомое [?], какъ будто давно онъ

«А вотъ какіе бываютъ, — сказала она. — Онъ славный, долженъ быть. И что сдлалось съ нимъ?» Онъ вдругъ смшался и покраснлъ и заторопился искать двушку матери.

Къ Анн Аркадьевн тоже подошла ея дьушка въ шляп.

— Ну, Аннушка, ты уже устрой багажъ и прізжай, — сказала она, доставая билетъ, и положила руку на руку брата.

— Послушай, любезный, вещи сестры, — сказалъ онъ служащему, кивнувъ пальцемъ, и прошелъ съ ней.

Они уже стали отходить, какъ вдругъ толпа хлынула имъ на встрчу, и, какъ это бываетъ, ужасъ неизвстно о чемъ распространился на всхъ лицахъ.

— Что такое, что? Гд бросился? Задавили?

Степанъ Аркадьичъ съ сестрой и Удашевъ одинъ сошлись вмст у конца платформы, гд жандармъ, кондукторъ и артельщикъ тащили что-то. Это [228] былъ старый мужикъ въ сапогахъ.

Какой то чиновникъ разсказывалъ, что онъ самъ бросился, когда стали отводить поздъ.

— Ахъ, какой ужасъ! — проговорилъ Степан Аркадьичъ. — Пойдемъ.

Но Анна Аркадьевна не шла.

— Что? гд?

Она увидала, и блдность, строгость разлилась по ея прелестному лицу. Она обратилась къ брату, но онъ не могъ отвчать. Онъ, какъ ребенокъ, готовъ былъ плакать и закрывалъ лицо руками. Она обратилась къ Удашеву, крпко, нервно взявъ его за локоть.

228

Зачеркнуто: было тло молодаго человка въ пальто съ собачьимъ воротникомъ и лиловыхъ панталонахъ.

— Узнайте, кто, отчего?

Удашевъ пробился въ толпу и принесъ ей извстіе, что [229] это мужикъ, вроятно, [230] пьяный, онъ отчищалъ снгъ.

— Чтожъ, умеръ?

— Умеръ. Вдь это мгновенная смерть.

— Мгновенная?

Странно, несмотря на силу впечатлнія отъ этой смерти, а можетъ быть, и вслдствіе ея, совсмъ другое чувство, независимое, чувство симпатіи и близости промелькнуло въ глазахъ у обоихъ. [231]

229

Зач.: молодой человкъ

230

Зач.: помшанный, цлый день былъ на станціи и бросился.

231

Против этого абзаца на полях написано: Гагинъ вдругъ разчувствовался. Она внимательно смотритъ на него. И далъ денегъ.

— Благодарю васъ, — сказала она. — Ахъ, какъ ужасно, — и они опять разошлись.

— Это дурной знакъ, — сказала она, и, несмотря на веселость Степана Аркадьича, возвратившуюся къ нему тотчасъ посл того, какъ онъ потерялъ изъ вида трупъ, она была молчалива и грустна половину дороги. Только подъзжая къ дому, она вдругъ очнулась, отворила окно.

— Ну, оставимъ мертвымъ хоронить мертвыхъ. Ну, Стива, очень рада тебя видть и твоихъ, ну, разскажи же мн, что у васъ съ Долли?

Степанъ Аркадьичъ сталъ разсказывать, стараясь быть великодушнымъ и осуждая себя, но тонъ его говорилъ, что онъ не можетъ винить себя.

— Почему же ты думаешь, что я все могу сдлать? Я не могу, и, правду теб сказать, Долли права.

— Да, но если бы Михаилъ Михайлычъ сдлалъ теб неврность.

— Вопервыхъ, это немыслимо, а вовторыхъ, я бы.... я бы не бросила [232] сына, да; но...

— Но ты, я знаю, устроишь.

— Я, вопервыхъ, ничего не знаю. Я ничего не буду говорить, пока Долли сама не начнетъ.

— Ну, я знаю, ты все сдлаешь, [233] — сказалъ Степанъ Аркадьичъ, входя въ переднюю и переминаясь съ ноги на ногу.

232

Зачеркнуто: его

233

Зач.: <Первая встрча.> <— Я пройду къ себ, ты лучше одна...> — Ну, такъ я поду въ присутствіе. В конце рукописи на полях карандашом написано: Разумъ. Ужъ не Ордынцевъ. Я теперь никогда не выйду. Отецъ понялъ, что Ордынцевъ пропалъ, и глупо придрался къ Гагину.

Анна Аркадьевна только улыбнулась улыбкой, выражающей воспоминаніе о дтскихъ временахъ, о той же слабой черт характера и любовь ко всему Степана Аркадьича, со всми его слабостями, и, скинувъ шубку, быстрыми, неслышными шагами вошла въ гостиную.

Когда Анна вошла въ комнату, Долли сидла въ маленькой гостиной, и сухіе съ толстыми костями пальцы ея, какъ у всхъ несчастныхъ [?] женщинъ, сердито, нервно вязали, въ то время какъ Таня, сидя подл нея у круглаго стола, читала по французски.

Услыхавъ шумъ платья больше, чмъ чуть слышные быстрые шаги, она оглянулась, и на измученномъ лиц ея выразилась улыбка однихъ губъ, одной учтивости; но свтъ глазъ, простой, искренній, не улыбающійся, но любящій взглядъ Анны Аркадьевны преодоллъ ея холодность.

— Какъ, ужъ пріхала? — Она встала. — Ну, я все таки рада теб.

— За что жъ ты мн не была бы рада, Долли?

— Нтъ, я рада, пойдемъ въ твою комнату.

— Нтъ, позволь никуда не ходить.

Она сняла шляпу и, зацпивъ за прядь волосъ, мотнувъ головой, отцпляла черные волосы. Двочка, любуясь и улыбаясь, смотрла на нее. «Вотъ такая я буду, когда выросту большая», говорила она себ.

— Боже мой, Таня. Ровесница Сережи.

Ну, она сдержала что общала. Она взяла ее за руки.

— Можно, можно мн присядать?

Таня закраснлась и засмялась.

Мать услала дочь, и посл вопросовъ о ея муж и сын за кофеемъ начался разговоръ.

— Ну, разумется, я ни о чемъ не могу и не хочу говорить, прежде чмъ не узнаю все твое горе. Онъ говорилъ мн.

Лицо Долли приняло сухое, ненавидящее выраженіе. Она посмотрла на Анну Аркадьевну съ ироническимъ выраженіемъ.

— Долли милая, я хотла говорить теб за него, утшать. Но, душенька, я вижу, какъ ты страдаешь, и мн просто жалко, жалко тебя.