Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11

— Нет, но говорили мало. Один раз я заметил, что гость в чем-то убеждал Саркиса. Саркис отмалчивался.

— В котором часу они ушли?

— В одиннадцать.

— Вы бы узнали в лицо гостя Саркиса?

— Думаю, что узнал бы.

— Спасибо, Зураб. Теперь мы можем отведать кебабы. Приятного аппетита, Автандил. — Я принялся за еду. — Очень вкусно! А что за человек был Долидзе?

— Большой человек! — воскликнул Зураб.

Автандил продолжал есть. Я не забыл его усмешки и заинтересованно ждал, что скажет он. Он молчал, будто не слышал вопроса.

— Вы не согласны с Зурабом? — спросил я.

— Как он может быть не согласен? — сказал Зураб. — Весь город согласен, весь район согласен, а он не согласен?! Вы моего отца спросите. Он вам скажет, кто такой Долидзе. Не только скажет! Еще покажет дом, который построил благодаря Долидзе. Какой дом! Двухэтажный, из кирпича. В городе такого не найдешь! У меня отец в деревне живет. У него фруктовый сад. Раньше как было? Отец лучшими сортами яблок и груш скотину кормил. Он прямо выл от горя. А Долидзе все у него скупал для завода. Ни одно яблоко у отца не пропадало даже в самые урожайные годы. Таких, как мой отец, у нас в деревне человек тридцать, а деревень в районе сорок или пятьдесят, и чуть ли не в каждой колхоз или совхоз. А другие районы?! Вы поезжайте в любую деревню. Убедитесь, что я прав. Большой человек был Долидзе. Большой!

— Вы иного мнения, Автандил? — спросил я.

Автандил вытер рот салфеткой, отодвинул от себя тарелку и сказал:

— Извините, товарищ майор, я вас сюда привез из-за Саркиса Багиряна.

На заводе, казалось, объявили траур. Никто не работал. Перед цехами группами стояли люди с озабоченными и печальными лицами. Восемь машин с ящиками в кузовах, от которых шел запах яблок, ждали разгрузки. Над недостроенным корпусом застыла стрела подъемного крана с грудой кирпичей на стальном канате.

На подножке первой машины, сгорбившись, сидел однорукий мужчина и курил.

— Почему не разгружаетесь? — спросил я.

— Большое горе у нас. Котэ Долидзе не стало. — Он покачал головой. — Эх, жизнь!

— Откуда вы?

— Из колхоза «Ленинский». Это в сорока километрах отсюда. У нас договор с заводом. Сейчас документы покажу.

— Не надо.

В кабинете главного инженера я увидел несколько человек с такими же печальными лицами, как у людей во дворе. Я представился. Полная женщина средних лет с гладко зачесанными седыми волосами протянула руку.

— Жоржолиани Валерия Соломоновна, главный инженер, — представилась она. — Такое несчастье свалилось на нас! Нам никто ничего не говорит. Что нам делать?

— Работать, — ответил я. — Восемь машин давно ждут разгрузки. Пройдемте в кабинет директора.

— Товарищи, по цехам, — сказала Жоржолиани.

Вместе с секретарем парткома и председателем завкома мы прошли в кабинет Долидзе. Он мало чем отличался от кабинета главного инженера — дешевая конторская мебель, палас, большой сейф. Исключение составлял стеллаж — здесь, на полках за стеклом, были выставлены образцы продукции. Каждая полка имела табличку с указанием года производства начиная с 1961-го. На этой полке стояла лишь одна банка яблочного повидла. По мере возрастания года число банок на полке увеличивалось, причем за счет новых образцов — компотов, варенья, пюре, а этикетки становились ярче. Последняя полка с образцами была уставлена полностью. Пустые под ней полки ждали своего года. Каждый, кто входил в кабинет, мог легко судить о том, как развивался завод.

— Долидзе стал директором в шестьдесят первом году? — спросил я.

— Да, — ответила Жоржолиани. — Идею этой выставки ему подсказал один корреспондент.

— Корреспонденты часто приезжали на завод?

— Они осаждали директора. О нем писали даже в центральной прессе.

— Как он относился к этому?

— Положительно. Любого корреспондента он принимал как самого дорогого гостя. Журналисты могут все — и возвеличить, и опозорить, говорил он. Сначала я решила, что он неравнодушен к славе. Отнеслась к этому снисходительно. С ним работалось интересно. Он был начинен идеями. Слово у него никогда не расходилось с делом. Я пришла на завод сразу после института в пятьдесят четвертом году. Кустарное производство, антисанитария, все только обещали помочь, полная беспросветность и воровство. За семь лет у нас сменилось пять директоров. Ни один из них не состоялся как руководитель. Так вот, сначала я решила, что Котэ Георгиевич неравнодушен к славе, а потом поняла, что слава ему нужна для дела. Человек, о котором пишут в газетах, может больше, чем тот, о котором не пишут. Он добился обновления всего парка машин, потом реконструкции завода.

— Долидзе был инженером?

— Нет, он был руководителем. Он давал общее направление. Все технические разработки делала я. Шаг за шагом, год за годом директор расширял завод. Он превратил примитивное производство в передовое. Видели новый корпус? Как директор бился за него!

— Городские власти поддерживали Долидзе?

— Еще бы! Для такого города, как наш, где нет промышленности, проблема занятости населения стоит остро. Директора ценили всюду — здесь, в республике и даже в Москве. Ему не раз предлагали высокие посты в Тбилиси. Вы знаете, сколько благодарностей объявлено Котэ Георгиевичу? Тридцать восемь! В прошлом году он получил звание заслуженного работника.

Я выдвинул один за другим ящики письменного стола. Они были пустыми. Лишь в нижнем пылились две грамоты, полученные Долидзе год назад.

— У вас есть ключ от сейфа? — спросил я.

— Есть, — сказала Жоржолиани и открыла сейф.

В разноцветных папках лежали докладные, отчеты, документация. Поверх папки «Переписка с министерством» я увидел характеристику Долидзе без даты.

«Ветеран войны, награжденный орденами и медалями, тов. Долидзе К. Г. работает директором консервного завода г. Натли с 1961 г. Объект, которым руководит тов. Долидзе, за короткий срок благодаря усилиям его директора из отсталого производства стал передовым. Завод систематически выполняет и перевыполняет план. Тов. Долидзе обладает большими организаторскими способностями, энергичен, пользуется заслуженным авторитетом и уважением среди подчиненных. В быту скромен. Морально устойчив. За отличную работу ему объявлено 32 благодарности».

У меня было впечатление, что характеристику писала Жоржолиани.

— Два года назад Котэ Георгиевич собирался в туристическую поездку в Болгарию, — сказала она. — Не поехал.

— Что-то помешало?

— Началось строительство нового корпуса.

— А в этом году он отдыхал?

— Отдыхал в сентябре на Пицунде, но не полный отпуск. Вернулся на неделю раньше срока.

— Почему?

— Завод для него был важнее любого курорта. Он не мог жить без завода. Его мысли всегда были заняты производством. У него возникали прекрасные идеи. Некоторые из них мы реализовали на заводе. Счастливый был человек Котэ Георгиевич. Собственными глазами видел, как его идеи воплощались в жизнь.

— Почему только некоторые?

— Далеко не все идеи можно реализовать. Одни после критического анализа отвергаются как негодные, другие же не подходят к данному производству или опережают время. Или сам автор отвергает свою идею, как это было, когда у Котэ Георгиевича родилась мысль автоматизировать производственный процесс.

— Он сам признал ее негодной?

— Да что вы?! Идея замечательная. Сначала мы загорелись. Я раз десять ездила в Тбилиси в институт, конструкторское бюро, министерство. Идея всем нравилась. Тбилисские товарищи рекомендовали нам обратиться за помощью в московский институт. Собралась в командировку в Москву. Вдруг заходит ко мне в кабинет смущенный Котэ Георгиевич и говорит: «Извини, но командировка отменяется». Что-нибудь случилось? — спрашиваю я. Случилось, говорит. Случилось то, что в горячке, говорит, мы забыли о людях. Где они будут работать, если, говорит, мы автоматизируем производство? — Жоржолиани замолчала.

Я взглянул на секретаря парткома и председателя завкома. За все время они не произнесли ни слова. Оба сокрушенно молчали.

— Скажите, что надо сделать, чтобы заводу присвоили имя Котэ Георгиевича? — неожиданно спросила Жоржолиани. — Коллектив единогласно проголосует за это. Мы тут посовещались и решили обратиться в Президиум Верховного Совета. Конечно, пока это преждевременно…

— Сначала, наверно, надо обратиться к городским властям.

— Я же говорила, — сказала Жоржолиани секретарю парткома и председателю завкома.