Антология советского детектива-11. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Капитан Абулава кричал в телефон. Было слышно. Значит, часы увели. Человек, который был со мной в закусочной, никогда на это не пошел бы. Никогда!
— Часы взял не убийца.
Я ожидал, что моя откровенность вызовет у Багиряна доверие ко мне. Напрасно я надеялся на это: Багирян молчал. Поняв, что ничего не добьюсь от него, собрался уходить. И вдруг он сказал:
— Я знаю, кто увел часы.
— Кто?
— Не могу сказать. Выпустите меня, и я сам приведу к вам этого слизняка.
— Послушайте, Саркис, я, можно сказать, из-за вас взялся за расследование.
Багирян прислонился к стене и закрыл глаза. Я ждал.
— Это должно остаться между нами, — наконец сказал он.
— Даю слово.
— Ахмет Расулов.
— Где его искать?
— Не знаю, — сказал Багирян. — Этого я не знаю.
По тому, как он это сказал, я понял, что больше от него ничего не услышу. В коридоре меня ждал капитан Абулава. Но нам не удалось поговорить. Его позвали к телефону.
Я провел в отведенном мне кабинете, наверное, полчаса, приводя в порядок свои записи, когда капитан Абулава, предварительно постучавшись, приоткрыл дверь.
— Заридзе вас просит к себе.
В коридоре Абулава сказал:
— Я выполнил ваше поручение. Улицу Кецховели разрыли позавчера после обеда. Это что-нибудь проясняет?
Конечно, это кое-что проясняло. Именно кое-что, но не больше. Прояснить все должен был хозяин «Запорожца».
— Разумеется, — сказал я. — Спасибо, капитан, за помощь.
Щеки у Заридзе порозовели и лоснились еще больше. Он был настроен благодушно.
— Как успехи? — спросил он.
— Неплохо, — ответил я.
— Чувствую это. А вы обедали?
— Нет.
— Я ждал вас, хотел пригласить на обед, но вы так увлеклись делом, что забыли о хлебе насущном. Мне вспоминается один забавный эпизод. Иосиф Заридзе, народный художник, заболел. Это мой дядя. Ему за семьдесят. Большой любитель застолья. Прихожу навестить его и вижу: лежит старик в постели и рукой делает странные движения, вроде ко рту что-то подносит, а на лице наслаждение. Я спрашиваю, что это означает. Пью и курю, отвечает он.
Заридзе рассмеялся, повторяя «пью и курю». Я сидел с каменным лицом, не понимая, для чего он рассказал мне о своем дяде, народном художнике.
— Саркис Багирян не убивал Долидзе, — заявил я. — Его надо отпустить.
— Ваши аргументы? — сказал Заридзе.
— У Багиряна алиби. Он вернулся домой в двенадцать и в момент убийства находился дома. Кроме того, чтобы нанести удар, Багирян из-за разницы в росте должен был бы подпрыгнуть.
— От дома Багиряна до места убийства пять минут хода. Жена Багиряна могла и не заметить отсутствие мужа. Сколько он отсутствовал? Максимум пятнадцать минут. Она могла и не обратить внимания на то, что муж вышел из дома. Вышел по нужде. Туалет ведь во дворе. А если и обратила внимание, то никогда
не признается в этом. Видите, сколько версий.— Причем в каждой есть необходимое условие — Багирян должен был знать, когда именно пройдет Долидзе по улице Кецховели.
— Согласен. Но нельзя же считать, что Багирян ни в коем случае не мог знать об этом. Теперь относительно разницы в росте. Чтобы низкорослому убить высокого, не обязательно прыгать. Достаточно взять дубину подлиннее.
— Нет никаких доказательств вины Багиряна, нет ни одной улики. Его надо отпустить.
— Похвальное отношение к судьбе простого человека. Но вы Багиряна не знаете. Отпусти мы его, он сбежит при первой возможности. Поверьте мне. А доказательства вины Багиряна будут.
— Почему же до сих пор ему не предъявлено обвинение, что он подозревается в убийстве? На каком основании его содержат в изоляторе?
— Товарищ майор, предоставьте прокуратуре хотя бы эту часть расследования. — Заридзе улыбался. — Все остальное в ваших руках.
Я встал.
Несправедливость порождает ожесточение. Каждый час, проведенный Багиряном в изоляторе, подтачивал то доброе, что сумели разбудить в нем маленький Аветик и Зейнаб. Я не сомневался, что Багирян непричастен к преступлению. Помимо фактов и логического заключения существует еще ничем не объяснимое чувство сыщика — интуиция. Я обязан был как можно быстрее найти убийцу.
— Куда вы, товарищ майор? — спросил Заридзе.
— Заниматься всем остальным, — ответил я.
— Вы напоминаете мне моего деда, — сказал он.
Это была довольно неожиданная для меня ассоциация, и потому я ждал объяснения.
— Не расстраивайтесь. Мой дед был заслуженным человеком. Если вы бывали в Батуми, то видели памятник ему в городе. Подпольщик, революционер, чекист! Он, как и вы, признавал только два цвета — черный и белый. Его мировидение, наверно, можно объяснить революционным временем. Но вы же наш современник!
У Заридзе, очевидно, была склонность упоминать в разговоре своих именитых родственников. Я не сомневался, что мне предстояло услышать еще не об одной знаменитости из рода Заридзе, и я бы не удивился, если б он поинтересовался моей родословной. Возможно, во мне говорила зависть. На моем генеалогическом древе, увешанном худосочными плодами, самая большая знаменитость — это я.
— Чувство справедливости неизменная категория, — сказал я.
Заридзе вспыхнул, но выдержка не изменила ему.
— Я имел в виду совсем другое. Спасибо, что зашли.
Вернувшись к себе, я стал размышлять над словами Заридзе. Что он имел в виду? Конечно, мое отношение к Багиряну. Почему Заридзе так упорствует, когда речь заходит о Багиряне? Может быть, он прав? Я ведь совсем не знаю Багиряна, а он знает. Ну да, знает как рецидивиста с нарушенной психикой..
Из коридора все время доносился шум. Я выглянул.
У дежурки стояли четыре парня и два милиционера. По коридору шел Заридзе.
Милиционеры выгнали трех парней на улицу, оставив одного — курчавого. Дежурный отпер изолятор и сказал парню: