Архип

– А вот на этот счет, друг мой, - криво усмехнулся колдун.
– У меня есть кой-какие задумки. Видится мне, что есть у меня нечто, что чернокнижнику тому по зарез надобно. Настолько, что он ни перед чем не остановится, - о том, что он подозревал, что не "что" это, а "кто", Архип оповещать даже старосту не собирался. И так у девки жизнь не сахар, а тут вообще непонятно, что народ со страшу учудить вздумает. В прошлый раз чуть ли с костра ее стащил.
– Так что не гоже мне за ним бегать, пущай сам приходит, а там уж я с него за все и спрошу...

Конец зимы в том году выдался суровым сверх всяческой меры, словно зимушка, предчувствуя свой скорый конец, решила напоследок отвести душу и накуролеситься в волю, наметать людям полное лукошко неприятностей. Почитай с родительской субботы и аж до самого Великого Поста не было ни единого дня спокойного. С утра и до вечера завывала метель, ярилась пурга, да давил непривычный по этому времени года трескучий мороз. Народ по здравому размышлению дальше собственного двора носа высунуть не смел, там ведь и заблудиться в такой круговерти немудрено было. Деревни, казалось, опустели, даже собак и тех попрятали пос тайкам, чтоб не околели как цуцики.

А ежели таковая лють творилась в деревнях, то уж что было говорить по поводу отдаленных хуторов да выселок. Несладко пришлось там народу, ох несладко. Сугробы стояли по самый верхний край забора, а то и вообще избы, что поприземистее, по конек крыши заметало. Но как могли, справлялись. Люди русские, они вообще с чем угодно справится могут. Особливо, ежели заранее должным образом подготовятся, а не проваляются по лужкам все лето. А эти не первый год на земле жили, ко всему готовились заранее, знали силу северной природы и ее суровый да капризный норов. Дома, по большей части, у всех были двухэтажные с просторным подклетом, где и скотину на зиму спрятать можно, и дровяник сложить, и погреб вырыть, да и нужду справить, коль прижмет. А ежели все у тебя под одной крышей, то и шастать-то праздности ради по морозу да ветру нужды особой-то и нет. С утра дела все сделай, двор от снега разгреби, а то, если запустить в пургу-то, так потом из окон на улицу выходить придется, да сиди себе в горенке, иванчай с медком потягивай, шей-вяжи-плотничай в удовольствие, да слушай как за запертыми ставнями ветер воет. Повоет да перестанет, не впервой, весна, вон, уже на пятки наступает.

Вот и крошечный хуторок в один дом, на выселках, приютившийся на крутом берегу Черной, в доброй версте от летнего тракта на Чернореченск, ныне, ясное дело, заметенного, не то, чтобы особо бедствовал. Двое жителей его: высокий худощавый мужчина средних лет с выражением вечного недовольства на вытянутом лице и ловкая, подвижная, словно лань, смуглолицая девка небывалой красоты, большую часть времени проводили в небольшом тереме, коротая вынужденное затворничество за учеными делами. В том смысле, что мужик постоянно чему-то девку обучал. То счету, то письму, а то и вообще разговорам на резком и рваном языке, каком-то из немецких, вместимо. Располагался их терем над невысоким, едва на пару вершков выше коровьей холки, подклетом, где обустроен был вместительный скотный двор, с горницей соединенный специальным проходом, так что не приходилось выбираться на улицу даже ради того, чтоб справить хозяйство. Даже баня, шутка ли, и до той сенями проход был организован. Выходила-то наружу только одна девка. Но каждый вечер. В любую пургу или вьюгу, кутаясь в овечий тулуп, она выбиралась из дома и долго бродила по внутренней стороне забора, справляя какие-то со стороны не особо понятные ритуалы в разных, но каждый день одних и тех же, частях забора.

Вот и сегодня она, замотавшись в меховую шаль так, что открытыми оставались одни лишь сверкающие в свете керосиновой лампы огромные чернявые глазищи, пробивалась сквозь яростно завывающую вьюгу. Не то, чтоб в этой снежной круговерти от лампы был хоть какой-то прок, все больше слепым котенком приходилось тыкаться, уж больно плотным был танец снежных хлопьев, но с фонарем в руках оно было спокойнее. Так уж устроен человек, с огнем в руках он себя увереннее чувствует.

Медленно и осторожно передвигалась она по двору. Сперва от крыльца до ближайшей стены. Той, что углом примыкала к дому. Там в самом уголке, в укромном местечке, чтоб ветром случайно, не дай Господь, не сорвало, висел небольшой, не больше девичьего кулачка оберег: несколько кусочком волчьего меха, обернутые железной проволокой. Архип, волей случая и по воле Провидения ставший татарской сиротинке прочти что опекуном, объяснял ей как-то, что стоит только любому волку, обычному или колдовскому, подойти к этой вещице ближе чем на пяток шагов, как в него тут же ударит самая настоящая молния. А ежели он за пять ударов сердца не уберется подальше, то прилетит вторая. А потом и третья. И бить оно будет до тех пор, пока зверюга либо не издохнет, либо не сбежит, либо амулет всю силу не потратит. А потратит он ее, по словам того же Архипа ох как не скоро. Колдун расстарался и заполнил его аж на столько молний, сколько пальцев на десяти руках человека, когда одному волку даже трех или четырех должно хватить, чтобы обуглиться.

Пятижды десять, подумала Айрат, это, получается пятьдесят. А по три на волка, это аж на шестнадцать волков хватит. Высчитав это татарка испытала прилив гордости. Еще недавно она и складывала-то с трудом, разве что на пальцах, как батя научил. А тут воно как, умножать и делить научилась. Опять колдуну спасибо за то. Архип как-то заметил ее интерес к своему ремеслу, а девка прям вьюном вокруг него вилась, надеясь хоть чего-нибудь эдакое подсмотреть, а то и повторить, и, больше в шутку, предложил в ученицы взять. Правда, сказал, прежде чем за волшбу браться, придется постичь науку обычную. А Айрат не просто согласилась, но на всю эту арифметику, правописание да иностранные языки с такой жадностью да усердием накинулась, что через месяц уже знала таблицу умножения, читала по слогам и даже выучила латинскую азбуку. Правда, Архип говорил, что она молодец, что за такого "самородка", что бы это не значило, в гимназиях учителя до кровавой юшки б морды друг другу били. Но Айрат не верила, думала он просто подбадривает ее. И вообще жалеет сироту.

Он вообще частно ее жалел. От порчи бесплатно вылечил, из дому не выкинул, хотя никакой причины держать не было. Даже по хозяйству особо не напрягал. Потому, как хозяйства у него, почитай, и не было. Огородик с лечебными травами да десяток кур. Как ему оплатить за доброту? Как полезность доказать? Уходить-то страшно было... Она ж даже в постель влезть хотела, мать говорила, что мужики энтовое дело шибко любят, а то, что она лицом пригожа, и сама знала. Правда, Дарья Пахомовна ей потом чуть космы не повыдергивала. Чтоб на чужого мужика, значит, не зарилась. Дарья Пахомовна - баба добрая оказалась, кстати, хоть и строгая сильно, да и рука тяжелая, хотя не такая, как у матушки была, царствие ей небесное.

Размышляя о своем, девичьем, Айрат тщательно проверила амулет и щедро полила его молоком из небольшой бутылочки, которую носила за пазухой. Ровно на столько, сколько требовалось, чтобы полить все двенадцать оберегов, что Архип расположил по забору их небольшой обители.Закончив с одним, Айрат двинулась к следующему, расположенному возле ворот. Айрат нравилось данное задание, нравилось то, что ей доверили такое ответственное дело. Хоть она уже и догадалась, что хитрый колдун решил сделать из нее приманку. Сперва, когда на следующее утро после атаки оборотня, в коего превратился Трофимка, хитровский мальчишка, как и она, переживший волчье нападение стоившее жизни всей его семье, Архип приказал ей собирать одежи и снеди на три недели, она перепугалась, думала, что выгоняют ее. А потом, после объяснения даже обрадовалась, ведь ей предстояло провести с колдуном практически наедине. Нет-нет, никаких романтических планов на его счет Айрат уже не строила, все-таки старик он, да и Дарья Пахомовна умела вбивать даже в самые дурные головы умные мысли. Но девочкой она была умной и быстро сообразила истиную причину этого затворничества - колдун подозревал, что именно она - Айрат то есть, нужна таинственному хозяину волков, и за ней он явится в любую глушь. Айрат не обижалась на Архипа, ему за все село ответ держать надо, людей защищать. Да и не бросил ведь он ее, сам вместе приехал, сидит сейчас в горнице, гадает, ждет вражину, по первому крику явиться готов. Да и не он один...

Девкины умствования прервал приглушенный бурей крик с тойй стороны забора..

Часть Третья. Глава 22

От неожиданности Айрат замерла, словно вкопанная. Она что было сил напрягла слух, тщетно пытаясь разобрать в яростном вое ветра, не почудилось ли ей. В какой-то момент буря словно бы слегка притихла, незначительно, но достаточно, чтобы до нее донеслось:

– Помогите!
– голос был низкий, хриплый и настолько мощный, что девка услышала его сквозь три слоя меховой шали, накрученной вокруг ее головы. Не говоря уж об окружающей непогоде.
– Спасите!

Взяв приставленный к забору, заботливо приготовленный именно на такой случай, дрын с железным крюком на конце, девица ловко приподняла фонарь над забором, там даже уключина на самом коньке стояла по типу лодочной, чтобы не на весу держать светильник, и отодвинула специальную задвижку, забранную некрупной железной решеткой. Видимо, подумала она невесело, у настоящих хозяев имения были причины опасаться. Татя ли, зверя ли дикого, но были. Места, знаешь ли, они глухие, мало ли кого, а то и чего, может в гости пожаловать. Ее родитель такими вот приспособами не озаботился, беспечен был, пять мужиков во дворе, пищали есть, топоры, ножи, охотники все, чего бояться? От того и сам помер, и семью сгубил. Айрат приникла к открытой бойнице, не слишком близко, чтобы не достали снаружи, но достаточно чтобы оглядеть округу. И на самом краю освещенного пространства заметила неясный абрис человеческой фигуры.

– Покажись, кто бы ты ни был, - слегка дрогнувшим голосом позвала она. Не зная, на самом деле, зачем, ведь Архип строго настрого приказал ей ни с кем не разговаривать, никому не открывать. Но отчего-то эта странная фигура показалась ей знакомой. А еще она пугала до самых чертиков.

– Доченька, - забасил пришедший, выходя на свет. Оказался это мощный, косая сажень в плечах, немолодой мужик. Годы пробороздили на его лице глубокие морщины и выбелили бороду почти до цвета налипшего на нее снега, но плечи его не опустились, спина была прямой и ровной, словно бы лом проглотил, а походка была ловкой и пружинистой, даже в снегу было заметно, какой у иного двадцатилетнего не встретишь.
– Помоги, дочка, не дай замерзнуть.