Архивы Конгрегации 2

— А что подробности? — всплеснула руками обитательница пятой квартиры и кинула взгляд в сторону соседней двери. — Bruja эта Шварц, как есть bruja! Я надысь запростыла, так она мне какой-то отвар принесла и сказала так: «Пей!»

— И вы пили? — Найдя в себе силы не ухмыляться при взгляде на бюст опрашиваемой, Отто достал блокнот и с максимально зловещим видом черкнул в нем карандашом. Клаусу уже все было понятно, но он, подкрепляя вопрос помощника авторитетом, кивнул, когда беспомощный взгляд ацтланки обратился к нему. Та посерела — оливковая кожа просто не умела бледнеть.

— Но ведь… А вдруг…

— Помогло? — тихо уточнил инквизитор. Цецилия вконец сдала и начала оседать вдоль косяка. Отто ловко подхватил ее под локоток.

— Квартиру «ведьмы» покажите — и можете присесть. Ну?

Коротко обстриженный ноготь на пухлом пальце ожидаемо ткнулся в дверь, на которую его владелица до этого периодически поглядывала. Оставив помощника бдить, Клаус переместился и постучал — деликатнее, чем в первый раз.

Открыли сразу и нараспашку. Стоявшая на пороге девушка была, что называется, «миленькая». Ничем не примечательная внешность, легкая полнота, средней длины волосы невнятного цвета, который принято называть «шатен». Подозреваемая Ханна Шварц улыбнулась гостям, потом с виноватым видом зевнула, прикрывая рот ладонью.

— Здравствуйте! Ой, тетя Лия, к вам тоже пришли? А вы кто? — взгляд ее был настолько открытым и непосредственным, что Отто, продолжавший следить за ацтланкой, как-то сдулся и потупился. Клаус тоже кашлянул, но нейтральным, деловитым тоном повторил обычное приветствие:

— Святая Инквизиция, по делу. Скажите, вы подтверждаете, что давали вашей соседке, — кивок в нужную сторону, — некий отвар? Что в нем было?

Девушка похлопала ресницами, которые оказались неожиданно длинными — словно уступка природы за неяркую в остальном внешность. Вытащила из кармана домашнего халата платочек, смяла его в руках.

— Отвар… Да, давала, — голос ее потускнел. — Это плохо? Но у меня травки от бабушки оставались, а тетя Лия на горло жаловалась, простыла она. Говорить почти не могла. Я в сундучке порылась, там и ромашка, и липа, и шалфей… Мяты добавила, для мягкости…

— Можно посмотреть? — мягкость не помешала бы инквизиторскому тону, но получалось с трудом. — Мне кажется, мы приехали по ложному вызову, но требуется, значит, убедиться.

— Да, да… — Ханна двигалась и шевелила губами, словно под водой. Слез все еще не было, но все присутствующие в коридоре ощущали гнетущую, тихую тяжесть над сердцем. Клаус тряхнул головой и шагнул внутрь.

Квартирка была маленькой, скромненькой, чистенькой, аккуратненькой. Вся в хозяйку — ничего особенного, но впечатление приятное. Немного выбивался из обстановки действительно наличествовавший в углу спальни, за кроватью, старинный сундучок. Замка не было, и подняв крышку, инквизитор быстро перебрал ловкими пальцами аккуратно сложенные матерчатые мешочки. Травами пахло просто до одурения, но ничего запрещенного или опасного чуткий нос не определил. Сверившись с педантично подписанными ярлычками, Клаус прикрыл схрон.

— Все в порядке. Как я и говорил — кто-то просто ошибся. Благодарю за сотрудничество.

Все еще пребывая в ступоре, девушка все же попыталась улыбнуться — и снова зевнула, на этот раз не успев поднять руку. Покраснела, замахала платком, нервно хихикнула:

— Ох… Простите, пожалуйста. Я ночами работаю, телефонисткой. Днем обычно сплю, а тут от разговоров проснулась. И вы постучали.

— Все в порядке, — повторил Клаус, как заведенный. Скулы его заострились, и он, еще раз поблагодарив, вышел в коридор.

— Ну что? — вытянулся Отто, все еще не отлипая от начавшей всхлипывать Цецилии. Инквизитор потер подбородок, скрипнув уже начавшей зарождаться щетиной, а затем надвинулся на ацтланку.

— Ну что, — прозвучало эхом, — ложный вызов. Просто кому-то, — в голосе зазвучала угроза, — чужая доброта и забота жить не дают. Хочется, значит, быть святее папы римского. Искушение, которому кто-то поддался безо всякой борьбы, и даже с удовольствием.

Женщина уже откровенно выла, зажимая рот ладонью. Звучало это дико и чуждо, отдаваясь гулким эхом в коридоре, поэтому, переглянувшись, оба мужчины вежливо, но настойчиво втолкнули источник шума в квартиру. Дверь прикрыли.

— Цецилия Куатемок, вы обвиняетесь в лжесвидетельствовании. Но это согласно законам мирским. Хуже того, согласно законам Божиим, вы обвиняетесь в том, что плюете в руку, окормляющую вас благом. И если за первое вам грозит… — он строго взглянул на упавшую на колени Цецилию, и что-то дрогнуло в уголке губ, — …грозит, значит, серьезный штраф и месяц общественных работ, то по второму вам придется отвечать не перед нами. А перед Ним, — палец поднялся к потолку, — потом перед оболганным человеком и далее перед самой собой. Что гораздо, гораздо сложнее.

— Я же не зна-а-ала… — продолжала рыдать ацтланка. — Yo no sabia…

Тем не менее, видно было, что наложенная епитимья суть меньшее из помстившихся ей зол. Клаус еще немножко понависал, потом дернул себя за манжету на левой руке — и вышел вон. Отто, скривившись, двинулся следом.

***

Черный инквизиторский «Форд» медленно полз вдоль тротуара. Периодически из-за опущенного с пассажирской стороны стекла высовывалась белобрысая голова. Голова зверски двигала носом-картошкой, раскрывала рот и что-то орала. Шедший по тротуару и очевидно бывший объектом этого странного преследования человек в черном же инквизиторском плаще практически не реагировал. Он курил.

Наконец Пятидесятая Вестштрассе закончилась. Клаус перешел Двенадцатую Аллее, поймав паузу между сновавшими по набережной автомобилями, и направился к пирсам. Отто, ругаясь и давя клаксон, повернул следом, выдернул ключи из замка и рванул туда же.

— Что на тебя нашло? — без обиняков перешел он к допросу, когда оба достигли перил со стороны Худсона. — Какая стрига тебя укусила? Слушай, я все понимаю, субординация, да. Но неужели за столько лет мы с тобой…

— Отто, — в голосе инквизитора звучало нечто такое, что помощник осекся и округлил глаза. — Отто, дорогой… — свист воздуха, втянутого сквозь зубы. — Именно что «столько лет». И вот… — Клаус передернул плечами, — …накатило. Я никому и никогда не говорил. А сегодня…

«Дорогой Отто» отвесил челюсть, но слушал внимательно, ловя взглядом малейшие мимические движения товарища. Тот продолжал, закуривая в который уж раз:

— Мы ведь имеем цель в жизни, верно? Большую, значит, важную, нужную цель. Мы боремся с очевидным злом — как в человеке, так и вовне его.

— Ты называешь этих тварей людьми? — не выдержал помощник. — Сотрудничать с демонами, с иными сущностями…

— Нельзя дегуманизировать врага, это мерзейшее из искушений, — сверкнул глазами Клаус, но тут же опять сник. — Да, мы должны помнить, что раскаявшийся грешник ценнее мертвого. Но, знаешь, когда я сталкиваюсь с такими вот цецилиями… Они же искренне считают, что стучать на соседей по любому чиху — это, значит, тоже во благо. А бедолага Шварц сейчас, наверное, заливает слезами бабкин сундук в поисках корня валерианы. Стоит ли наша работа того?