Архивы Конгрегации 2
Шрифт:
— Ну вот так как-то. Ты лежи, лежи. Отдыхай. А чтобы не было искушения… — он аккуратно продел палец сквозь спусковую скобу и надавил на крючок.
Сначала было удивление. Потом — непонимание. И только потом уже боль. Против воли, против желания разумного существа жить и наслаждаться жизнью, Клаус заорал и схватился за бедро. Головокружение и нерезкость окружающего мира как-то сразу отошли на второй план.
— Да, получше будет. А то ты резвый, как вапити, еле догнал, — голос у бывшего помощника был чуть ли не заботливым. Магда, все это время скрипевшая ругательства себе под нос, выкрикнула:
— Какого беса ты с ним базаришь? Вали — и валим!
— Э, не, погоди, сестренка, — расплылся в улыбке Отто, а на немой вопрос инквизитора энергично закивал. — Да, да, и такое тоже бывает. Магда Монтероса, Отто
Клаус решал важнейшую из задач — вдыхал и выдыхал, стараясь, чтобы это происходило медленно и размеренно. Не удержавшись, уточнил:
— Сестра? Вы ж не похожи…
— Сводная, — полные губы чмокнули от удовольствия. — Но в клане Дагот никто степенью родства не меряется. Ты просто или из Красной Горы — или нет.
— А знаешь, — продолжал Отто, поигрывая револьвером. — Мое желание сбылось. Ну, пострелять из твоей фамильной цацки. Скоро же сбудется и еще одно: пока мы с тобой терлись локтями в конторе, я все это время терпел искушение подловить инквизитора первого класса где-нибудь в темном углу… Ты ж мне, скотина, весь мозг съел! — внезапно заорал он. — Это твое вечное занудство! Эта твоя субординация! Придурочное «значит», к месту и не к месту! Молитвы, бесполезные и заунывные! Вот, вот опять!
Инквизитор действительно молился. Он держался за розарий, все еще намотанный на запястье, и вполголоса повторял затверженные с детства строки:
— Dominus pascit me, et nihil mihi deerit; in pascuis virentibus me collocavit, super aquas quietis eduxit me. Animam meam refecit. Deduxit me super semitas iustitiae propter nomen suum…
— Кончай его! — снова прохрипела Магда и попыталась подняться. Заботливый брат сделал шаг в ее сторону и присел на корточки.
— А давай — сама? Как тебе вариант? — он рассмеялся, искренне, задорно. — Нормально так выйдет: инквизитор бежал, упал, ты подобрала его оружие, выстрелила, тебя унесли сообщники, меня взяли в плен. Свидетелей… — он оглянулся на пустую улицу, — …ровным счетом никаких. Попадешь?
Ведьма кивнула, а бывший помощник встал, аккуратно стирая вторым платком все возможные следы с револьвера.
— Ну вот и ладушки. Видите, господин фон Рихтгофен, не помогло вам ни слово, ни прилагавшаяся к нему сила. Так бывает.
Клаус молился. Искренне, горячо. Наверное, как никогда в жизни до этого не доводилось. Да и что той жизни было — ерунда, тридцать лет, не заметил, как пролетели. Есть, что упомнить, но детям, буде случатся, не все можно рассказать.
А кроме молитвы, он слушал, как где-то вдалеке завывают сирены. Как тихо шелестит трава под ногами подкрадывающихся «штормов». Как скрипит жесть на крыше, где шнепферы занимают позиции. Он молился, слушал — и аккуратно тянул из-за манжеты метательный нож. Потому что на самом деле в Инквизиции дебилов не водится. А кроме слова и револьвера, есть и иные методы.
Есть, значит. Всегда найдутся.
Coup de grasse
Удар милосердия (фр).
Автор: Василий Григорькин
I. Nigredo
(Прим.: «Чернота», алхимический термин, обозначающий первую стадию трансмутации вещества, или получения философского камня. В этой стадии образуется однородная черная масса).
Смерть настигла Петера Мауенхайма в разгар пышного обеда, сразу после того, как тот поцеловал Магду — свою любовницу в ее жаркие уста и сразу после этого охладил себя, осушив кружку холодного светлого пива.
Смерть была неожиданной — Мауенхайму было около сорока, он был здоров, как бык, и имел как соответствующее телосложение, так и сопутствующее великолепное здоровье.
Смерть была непредсказуема — каждое блюдо со стола, так же, как и напитки, были предварительно распробованы специальной прислугой, кухонная челядь была проверена многолетней службой, а закупки продуктов шли через испытанных поставщиков, прекрасно понимающих, что их ждет за предательство доверия клиентов.
Смерть была внезапной — четверо вышколенных телохранителей, любимая шлюха и «последний рубеж» Мауенхайма — верный ведьмак Томаш Янда, даже понять ничего не успели: хозяин сидел, ел, пил, шутил,
угощал свою любовницу сладостями… а потом — ррраз! — его глаза закатились, лицо вначале побледнело, потом налилось чернотой, а тело одеревенело и тяжело рухнуло на пол.Три удара сердца, три мгновения, за которые никто не успел о враче подумать, не то чтобы позвать — и нет в числе живых Могучего Петера Мауенхайма, грозы Силезии, некоронованного властителя Швейдница, ночного хозяина подзаконных сделок, безотказного ростовщика и безжалостного мытаря, торговца любым товаром от Саксонии до Богемии. При жизни он служил объектом ненависти десятков тысяч людей — и был человеком, о здоровье которого молились другие десятки тысяч, которые кормились крошками с его стола. С сегодняшнего дня, 15 июня, позиции этих тысяч людей кардинально поменялись — первые благословляли его убийцу, а другие готовы были спуститься в Ад и вытащить оттуда своего покровителя…
Единственно, в чем сходились абсолютно все — то, что Петер Мауенхайм гарантированно попал именно в Ад.
— Покойный начинал еще под командой Хайнриха Вебера в Бреслау, был одним из командиров его костоломов. После кончины Старого Хайнриха, Могучий Петер предпочел встать за Каспара Луттица против Эверта Шёффера, за что благодарный Каспар даровал ему Швейдниц и весьма широкие полномочие — за определенный процент, разумеется…
Особняк Мауенхайма гудел, как пчелиный улей: серьезные и сосредоточенные воины в доспехах с эмблемами Святого Георгия перекрыли все входы и выходы, а также сторожили запертых в комнатах слуг; не менее серьезные oper’ы извлекали книги и бумаги с полок и шкафов; неприметные личности в сером, с незапоминающимися лицами, простукивали стены на предмет разнообразных тайников… Как всегда в ураганах, эпицентром спокойствия был его центр — тот самый стол, за которым недавно сидел человек, чья смерть вызвала эффект сошедшей горной лавины. Со столешницы уже аккуратно убрали всю еду, напитки и посуду — и expertus’ы изучали все это в одном из соседних помещений, так что пятеро инквизиторов швейдницкого отделения располагались за столом с наибольшим комфортом. На резных креслах, обтянутых кожей, за мощной дубовой столешницей сидело пятеро — двое уже пожилых обер-инквизиторов, под пятьдесят лет каждый, и трое еще молодых следователей третьего ранга, не разменявших третий десяток.
Если кто-то из них чувствовал неловкость, сидя там, где совсем недавно скончался человек — он предпочитал это не демонстрировать.
— Его, разумеется, отравили, — обер-инквизитор Михаэль Трампедах, здоровый, кряжистый, не скрывал своего отличного настроения. — И сделал это, разумеется, кто-то из слуг. Мауенхайм за дюжину лет перешел дорогу многим, он окружил себя охраной и был патологически подозрителен. Никто не мог подобраться к нему близко!..
— Любовница… — Робко вставил молодой Бернд фон Нойрат, самый активный среди младших членов следственной группы. Остальные предпочитали поддакивать, а не прерывать разглагольствования обера Трампедаха — это могло закончиться как дополнительной лекцией из серии «А вот в мое время…», так и дополнительной совершенно пустой работой по перекладыванию бумаг или даже поколкой дров для кухни.
Сейчас обер-инквизитор был слишком хорошо настроен, чтобы обращать внимание на чьи-то замечания.
— Магда Баумбах — дура-дурой, хороша только в постельных делах. Она с Петером уже лет десять, он оплачивал ее наряды, украшения и веселую жизнь, она отдаривала его утехами. В своих страстях у покойника было все стабильно, он не любил перемен. Даже когда она постарела, он ее не поменял ни на одну молодуху, просто давал большие деньги на разную косметику. Впрочем, — он черкнул что-то на восковой дощечке-цере. — Проверим, не ссорились ли они в последнее время. Но я уверен — это кто-то из слуг, которых перекупили конкуренты. Is fecit cui prodest! Значит, это сделал один из трех основных конкурентов Мауенхайма: во-первых, Адальберт Бэй из Бреслау, он давно был недоволен решением Луттица и считал, что Петеру-костолому зря достался столь жирный кусок; второй в списке врагов у покойного числился раубриттер Эгрет фон Клуг из Майсены, он давно ругался на грабительский процент по сделкам с награбленным, что вчиняли ему счетоводы Мауенхайма; и, наконец, богемец Чеслав Рудой, которому уже Петер платил за безопасную дорогу в Богемских горах.