Архивы Конгрегации 3

— Меня интересовало что-нибудь, что может быть важно для расследования, а не demonstratio твоего дурного литературного вкуса, — отмахнулся помощник. — В следующий раз куплю тебе наставления какого-нибудь святого о смирении и благонравии.

— Если это будет святой Бруно, она достанется тебе за цену истраченных бумаги и чернил. Но aufer nugas (Кроме шуток (лат.)), я не знаю, что такого кроется в этой книге. Никаких записей, никаких пометок на полях, подчеркиваний, подозрительно загнутых углов… Или кто-то использует ее для шифрования, как мы Евангелие, или текст книги и ее персонажи к происходящему непричастны, а дело в некоторых сверхнатуральных свойствах или воздействиях, примененных к самой книге.

— Судя по двум попыткам ее вернуть, предпринятым в один день, они не отступятся, — задумчиво протянул Бруно. — Значит, не улизнут раньше, чем прибудет expertus.

— Я бы не был так уверен, — поморщился Курт. — Из отделения им ее не достать, это очевидно. Думаю пройтись завтра по городу, взяв книгу с собой. Выманить на живца. Что они умеют отводить глаза, я уже понял, больше не поддамся.

— Сдурел? А если у них в запасе что-нибудь посерьезнее отвода глаз? Много ты один навоюешь?

— Отправлю следом пару переодетых стражей, — отмахнулся Курт. — Если они в самом деле следят за книгой, а не за мной, что более чем вероятно, то стражей просто не заметят, пока не станет поздно. Ситуация у них непростая, действовать надо быстро и не упустить свой шанс. А это заставляет совершать ошибки. Кроме того, а что еще ты предлагаешь делать? Других следов нет. Один неприметный человек сгинул неделю назад, второй поработал мне щитом не далее как сегодня утром; так удачно прикончивший собственного подельника вместо меня арбалетчик с крыши, судя по ответам жителей того дома, и вовсе самозародился, а потом расточился.

— А просто подождать ты не пробовал? Если книга в самом деле так ценна, далеко они не уйдут. Терять ценную вещь из виду глупо, а значит, останется шанс их спровоцировать и схватить, но уже осознавая, что именно держишь в руках и чем оно так ценно.

Курт лишь дернул плечом, ничего не ответив.

***

Время до полудня протекло в тяжких раздумьях и ленивых спорах. Бродить с книгой по городу, изображая беспечную приманку и рискуя испробовать на себе весь загадочный малефический арсенал противника, о коем он не знал ничего — ни численности, ни силы, ни намерений, — Курту откровенно не хотелось. К тому же Бруно был прав, и он не мог исключить вероятности, что, несмотря на всю его хваленую стойкость и дополнительную охрану, книгу у него просто отберут, применив нечто, чему он не успеет или не сможет ничего противопоставить; в том, что подобных способов более чем достаточно, он ни на миг не сомневался. И что будет тогда? Что будет, если он сам, своими руками, отдаст малефикам требуемое? Скорее всего, они исчезнут из города, и след их затеряется окончательно. Да, сейчас у него тоже нет никакого следа, но, по крайней мере, он держит в руках нечто им нужное, а значит, остается надежда, что вызванный expertus сможет что-то прояснить, а загадочные «они» не затеряются до тех пор на просторах Империи.

Посему идею с наживкой он обсуждал с сослужителями вяло, скорее надеясь, что те переубедят его, чем тщась доказать что-то им.

Последний час он и вовсе провел, заново перелистывая опостылевший уже томик в тщетной надежде если не отыскать ключ самостоятельно, то хотя бы ощутить ту самую головную боль, которая вернее всего указывает, что ответ уже найден, осталось лишь его увидеть.

— Майстер Гессе, там явился какой-то оборванец, говорит, ему велено вам что-то передать, — сообщил с порога один из стражей, коим полагалось находиться на посту у входа в отделение. — Ни с кем другим дела иметь не хочет, явно сжимает в кулаке какую-то бумажку, но отдавать отказывается. Я силой отбирать не стал, но если надо…

— Не надо, — Курт подскочил с почти неподобающей быстротой, с облегчением отложив открытую книгу. — Я сам с ним поговорю.

Перескакивая через ступеньку по пути вниз, он спрашивал себя, не понапрасну ли тешит себя надеждой, что явившийся к нему посланец связан с застопорившимся делом. Он ведь мог явиться совсем по иному поводу. Город велик, людей в нем много, грешники все, еретики половина, а не еретики, так малефики; и дел у следователя может быть более одного. С другой стороны, слова Штефана Мозера показались детским бредом, не имеющим никакого отношения к «важному» делу. А пойми он вовремя, что детские страхи и детские смерти растут из единого корня…

Встопорщившегося у двери оборванца он заметил сразу; типичный уличный мальчишка, которого за монетку послали передать записочку. Хорошо хоть не совсем мелкий — разговаривать с такими Курт так и не выучился. Впрочем, уличные взрослеют быстро. Сам он в возрасте этого парня уже имел за плечами пару трупов. Следователь прошагал к дверям и остановился напротив оборванца, вытянув вперед раскрытую ладонь.

— Я Курт Гессе. Можешь разжать кулак и отдать мне то, что принес.

Мальчишка хмуро смерил майстера инквизитора недоверчивым взглядом загнанного звереныша, затем вытянул вперед руку, раскрыл кулак, выронив в ладонь Курта измятый клочок бумаги; он стоял не шелохнувшись, не порываясь ни уйти, ни заговорить, пока следователь разворачивал и читал безликие, выведенные нарочито никаким почерком буквы.

«Хочу помочь в вашем расследовании. Опасаюсь возмездия. Приходите один сегодня через два часа после заката к старому амбару на сенном рынке».

— Майстер Гессе, а вы разве не расспросите меня про того, кто передал записку? — едва дождавшись, пока он дочитает, спросил мальчишка. — Я все-все запомнил!

— Ну, рассказывай, — хмыкнул Курт, несколько удивленный такой предусмотрительностью.

— Это было около часа назад. Я бродил у мясного рынка, искал… ну… чем бы поживиться, в общем. Торговля-то уже почти закончилась, но, может, где какие остатки, обрезки, или… — мальчишка неловко замялся и затараторил снова, спеша уйти от опасной темы: — И тут ко мне подошел человек и предложил колбаску за то, что я отнесу сюда записку и отдам ее лично вам в руки. С чесноком… Она так пахла! Я согласился. Он дал мне колбаску и пообещал завтра дать еще, если все сделаю. В завтра я не верю, конечно, но я и за одну сегодняшнюю еще и не так побегал бы. А человек сам был невысокий, навроде вас по росту, волосы светлые до плеч, он в капюшоне был, но я специально разглядел, у него прядь выбилась. Вроде не курчавые… Лицо было так себе видно, только что усы знатные, рыжеватые такие, мощные. И нос большой, аж торчал из-под капюшона. Это он, стало быть, в плаще был. В черном. А под ним еще куртка темная и сапоги. Хорошие сапоги, не бедного крестьянина. В таких и зимой не околеешь. Голос низкий такой, раскатистый слегка, а руки ловкие, не очень крупные, но и для воровства негодные. Грубоваты движения для такого дела. Ну и все, наверное… Вы спрошайте, если я забыл чего.

Судя по постоянным паузам, заминкам и непроизвольно морщащемуся лбу, мальчишка из кожи вон лез, чтобы изъясняться на нормальном языке, а не как беспризорник на помойке. И тот факт, что у него это пусть с усилием, но выходило, говорил о том, что на помойке он оказался не так давно и падать ему пришлось довольно высоко. Либо же парень просто с рождения наблюдателен и легко копирует чужие манеры. Pro minimum своего нанимателя он описал весьма толково. Всем бы свидетелям такую память и умение обращаться со словами.

— Ты очень хорошо запоминаешь и толково рассказываешь, — похвалил Курт. — Мне пожалуй что и спросить тебя больше не о чем. Разве только откуда такие умения?

— Так это ж первое дело для следователя — все подмечать! — подхватился мальчишка и тут же сник, замявшись. — Я, понимаете, майстер инквизитор, очень хочу в эту вашу академию. Чтоб следователем быть. У нас сейчас многие мечтают… Кто не заливает про потерянного в детстве отца-дворянина, тот болтает, что за ним непременно ваши вербовщики придут. Ходят ведь слухи, что инквизиторов как раз из таких вот, как мы, голодранцев делают. Кому ж не охота, чтоб с холодной улицы забрали да кормили досыта? А я ничего не болтаю. Я просто смотрю везде и все запоминаю. Вдруг и правда… Я когда понял, куда мне с запиской бечь, тут же и принялся все запоминать внимательно. Потому что это шанс мой на хорошую жизнь да с настоящим смыслом. Может, я вам приглянусь, да вы за меня словечко замолвите…

— Хорошую, значит, жизнь… — криво усмехнулся Курт и медленно потянул с руки перчатку. — Как тебя звать?

— Хельм (Helm — шлем (нем.), в данном случае также сокращение от имени Willhelm)… То есть Вильгельм я, — быстро поправился он. — Я как-то впотьмах лестницу своротил, а на ней ведро стояло. Оно мне на голову и наделось. А сверху еще кирпич, ведро помялось, а мне хоть бы хны. Вот и прозва… Ох ты, ничего ж себе!

Он осекся, уставившись на покоробленную застарелыми шрамами кисть руки.