Арин

Путь по Тропе до Спалхэ мы опять проделали молча. Лес на выходе встретил нас последними лучами угасающего солнца. Едва сойдя с седла, я бросила Сеть. Чисто. Керт сразу же от Мигора повернул направо и теперь находился в Аскодeе. Хоть я и не могу назвать себя истинно верующей, но Святую Aхну, покровительницу несправедливо обиженных, возблагодарила от всего сердца. Похоже, маг до сих пор уверен, что Орри плавает в пруду Ские. Значит, у нас ещё есть время. Немного – день, два, как повезёт. К тому моменту, надеюсь, мы будем в Эрлинге.

«А что потом? – язвительно поинтересовался мой недремлющий внутренний голос. – Ты пойдёшь сражаться с Кертом? Минут на десять тебя, пожалуй, хватит».

Голос разума звучал мерзко, а что ещё противнее, говорил правду. Но я обошлась с ним так, как поступала всегда, – заставила заткнуться. Кто знает, что случится с нами через день? Тогда и будем рассуждать.

Мы выбрали поляну в Лесу, словно специально созданную для ночлега. Посередине её росла лиона, ветви которой спускались до земли и врастали в неё корнями, образуя зелёный шатёр. Лошадей привязали с одной стороны, сами расположились с другой. Разожжённый костерок прибавил сходства с жильём, одновременно показав нам, насколько стемнело. Поколебавшись с секунду, я подвесила вверху яркий огонёк, осветивший полумрак. Заклинания давались мне на удивление легко. Сеть вызвала лишь лёгкое головокружение, Заклинание Света вообще прошло бесследно. Может, я начинаю вступать в силу? Так сказать, вхожу в возраст. Рановато, пожалуй, для моих-то лет. Настоящим магом человек становится годам к сорока, если не позже. А, леший с ним, потом разберусь.

Ужинали мы под аккомпанемент первых Лотиных впечатлений о Тропе. Уж в чём-чём, а в замкнутости кузину не упрекнёшь. Как только она умудрялась болтать и есть, не представляю. Я прятала улыбку за бутербродом и наслаждалась неповторимым вкусом илинорской колбасы.

Вопли в Лесу заставили меня поперхнуться прежде, чем сработали развешенные вокруг лионы обереги. Вскочив, я мгновенно сплела заклятие. Лошади, почувствовав силу, нервно заржали. Но уже через миг я опустила грозно заведённые руки и расслабилась. А вскоре к нам на поляну вышла пара, вызвавшая у меня неудержимое желание ущипнуть себя за локоть, дабы убедиться, что они мне не мерещатся.

Первым выступал испуганный паренёк с вытянутой шеей и широко распахнутыми глазами. Его одежда вызвала воспоминание о безвинно сгинувшем столичном наряде Орри. Тот же немыслимый фасон платья, те же щегольские сапожки на каблуках, явно не пригодные для прогулок по Лесу. Парень вытаскивал одну ногу из кочки, тут же уходя второй чуть ли не до щиколотки, затем другую – с тем же плачевным результатом. Невероятно, как он вообще продвигался. Окоченевшей рукой он держал повод великолепнейшего коня – вороного, холёного, тонконогого, надменно глядящего на тащившего его вперёд человека, как на досадное насекомое, не стоящее, впрочем, того, чтобы обращать на него внимание.

На коне восседала девица. Сказать, что она была хороша собой, – значило не сказать ничего. В отличие от парнишки, она являлась итлунгом чистых кровей и обладала внешностью, подтверждающей расхожие басни об итлунгских чарах. Лота рядом с ней превратилась в дурнушку. Вдобавок на незнакомке было расшитое золотом пышное одеяние, словно она только что находилась в бальной зале, а в Лесу оказалась по чистому недоразумению. На ухоженных руках, груди, шее красавицы переливались драгоценные камни – любимые итлунгами сапфиры, лиловые орины, кроваво-красные рубины. Даже блестящие серебристые волосы украшала сетка с россыпью крупных бриллиантов.

Лота всхлипнула, вцепившись в мой локоть.

– Какое счастье! – проворковало прелестное создание, оценив нас с высоты своего положения (и коня), узрев Орри и снизойдя до улыбки. – Счастье, что я встретила вас, мой лорд! Я уж думала, придётся ночевать одной в этом ужасном лесу, прямо на этом мокром безобразии!

При упоминании «безобразия» её аж передёрнуло. Я удивлённо перевела взгляд на мох, мягкий, тёплый, баюкающий лучше любой перины. Красавица грациозно протянула руки, Орри не оставалось ничего иного, как снять её с седла. Паренёк не мешкая отвёл коня в сторону и привязал рядом с нашими лошадьми. Конь, в отличие от своей хозяйки, смирно склонил голову и скромно встал бок о бок с Огоньком. Иное дело – девушка. Усевшись на одеяло, словно сделав нам одолжение, она брезгливо поджала ноги и соизволила представиться:

– Я Ирасмэль, дочь лорда Грeна. Мы ехали из Гары в Илпон, но эти балбесы, моя свита, куда-то подевались! Я оказалась в полном одиночестве, без охраны, в лесу, ночью!

Я глянула на паренька, которого дочь лорда Грена, судя по её словам, за спутника не считала. Паж, не иначе. Он смущённо топтался в стороне, не решаясь приблизиться. Ирасмэль совершенно о нём забыла. После первого поверхностного осмотра она обращалась преимущественно к Орри, иногда удостаивая взгляда Лоту и Рэя. Меня из-за моей невзрачной внешности она отнесла к той же категории, что и её слугу, посему я была избавлена от выслушивания пространного рассказа о злоключениях высокородной леди и обязанности вставлять сочувственные реплики. Вместо этого я решила нарезать ещё бутербродов. Паренёк, которого звали Моник, пришёл мне на помощь. Как я и предположила, он оказался пажом Ирасмэль и во всём, кроме манеры одеваться, в чём, убеждена, не было его вины, расторопным и смышлёным малым. Говорил он забавно хриплым, ломающимся баском, и это его смущало и заставляло шептать, то и дело заливаясь румянцем.

Чуть повысив голос, я предложила гостье перекусить, но, очевидно занятая беседой, она не обратила на меня ни малейшего внимания. Нимало не расстроившись, я дожевала свой кусок булки с колбасой. Моник, сначала из вежливости себя сдерживающий, вскоре уминал за обе щеки. Из его пояснений (гораздо более похожих на правду, чем полный страсти рассказ Ирасмэль) стало ясно, что дочь лорда со свитой в сопровождении придворного мага отвлеклась на что-то при очередной остановке и не встала на Тропу с остальными. Вместо того чтобы спокойно дожидаться, пока за ней вернутся, Ирасмэль погнала пажа через Лес, где они окончательно заблудились и бродили до темноты, пока не наткнулись на нас. Хмыкнув, я представила себе отчаяние несчастного мага, потерявшего вверенную ему бесценную особу. Ну, ничего, кинет Сеть – найдёт своё сокровище.

Я, как могла, объяснила пареньку, что волноваться не стоит, но, вполне возможно, ночевать придётся в Лесу. Паж философски пожал плечами, снял с вороного седло, пристроил его между двумя кочками мха и удобно умостился с намерением спокойно поспать, здраво рассудив, что хозяйка в окружении старающейся всячески ей угодить компании вполне обойдётся и без его услуг.

Мои спутники наперебой утешали и успокаивали девушку, наконец-то обрётшую благодарных слушателей. Орри суетился, усаживая её поудобнее, Рэй раздувал костёр и втыкал в землю свеженаломанные ветви, чтоб нежную дочь лорда ненароком не просквозило, Лота предлагала ей свои туалетные принадлежности, дабы Ирасмэль могла, по выражению прекрасной леди, «привести себя в порядок». Не знаю, что можно поправлять в такой совершенной внешности, но после получасовой возни она примирилась с результатом своих действий.

Я, подобно Монику, решила, что во всей этой суете отлично обойдутся и без меня, оттащила одеяло в дальний угол образованного усилиями Стража шатра и собиралась заснуть, но при таком гвалте мне это не удалось. Понимая, что мой одинокий голос, призывающий к тишине, будет вряд ли услышан, я сгребла в охапку свои плащ и одеяло, отогнула ветки и выскользнула наружу. Никто не обратил на меня внимания. Понятно, я же не великолепная Ирасмэль, чтобы притягивать все взгляды.

Ночь была такая тихая, что пришлось порядочно отойти, чтобы умолкли голоса. Неожиданно я натолкнулась на речку – спокойную, широкую, плавно несущую свои воды под сомкнутыми сводами Леса. Сев и укутавшись в одеяло, я слушала едва различимое журчание, смотрела на дальний тёмный берег. Мох укутал меня почти целиком. «Безобразие»? Сама она безобразие! Будет такая распоряжаться Корсоланом, даже не ведая, чем владеет. Хотя ей всё простят. При такой внешности, какую бы чушь она не несла, все мужчины, да и большинство женщин, будут смотреть ей в рот. Наверно, наше зрение может подавлять слух – иначе, как объяснить, что любой бред из прекрасных уст воспринимается словно мудрейшая из истин? Вот только тоцу будет считаться мерзостью. Вздохнув, я встала и спустилась к воде. После бутербродов хотелось пить. Вода казалась сладкой. Я окунула в реку лицо, руки. Между пальцев проплывали рыбки, невидимые в темноте, ощущаемые только по лёгкому движению крошечных тел.

Трудно привыкнуть к тому, что ты уродина. Что ты всегда будешь интересовать противоположный пол лишь как средство разбогатеть или добиться определённой цели. Что никто и никогда не простит тебе оплошность только за то, что твой облик совершенен, а голос полон очарования. И можно сколько угодно убеждать себя, что тебе и так неплохо. Ты будешь уважаемой владелицей обширных земель, добрым другом всем соседям и магом, которого станут побаиваться. Но никогда на тебя не взглянут с обожанием и…