Ашт. Призыв к Жатве

Я даже отвечать не стала. Молча вышла. Не слушала, что мне вслед кричали. И что про меня кричали, не слушала.

Бегом юркнула за угол, показалось, что вслед за мной выскочили... Не знаю, оставаться проверять не хотелось, хотелось уйти быстрее от неприятного места, и вот, с размаху налетела на какого-то дяденьку в юбке. Сильно налетела, чуть с ног не сбила.

Наверно, дело в моем маленьком росте. Дяденька в юбке пастором оказался. И вот, пастор этот в сиреневой рясе, принял меня за ребенка. Иначе как объяснить, что больно схватил меня за ухо и рванул вверх.

Я вообще плакать не люблю, не привыкла, и что-то не то каждый раз происходит, когда я плачу.

Но тогда так обидно стало. Вот до слез обидно.

А еще как назло шапка с головы слетела, коса выпала.

– Так ты еще и девка?
– пастор не торопился отпускать ухо, но хотя бы не тянул так, словно оторвать собирается. Но все равно обидно.
– А я думаю, какая нежная нынче пацанва пошла.

Я хотела отмолчаться, как всегда, поворчал бы и отпустил. Ну, может, пару раз дернул бы за ухо, для профилактики. Но тут некстати вспомнилось, что со вчерашнего дня ничего не ела, и как ночью еле спаслась от стаи бродячих собак, после того, как чудом унесла ноги от толпы страшных, пьяных, поющих неприличные песни, людей - один в один "гости" Кэтти...

Стоило ради такого счастья в городок сбегать, чего-чего, а такого непотребства и в родном поселении предостаточно.

Не думала, что запинаясь, захлебываясь в слезах, слово за слово, выложу незнакомому пастору все - и то, что вторую неделю в городе, а работу никак не найти, и про все эти преследования, и что какой уже был трактир по счету, а и там обязательно спать с "гостями"...

А деньги давно, почти сразу же, закончились, и заработать негде, а ведь вся надежда была на городок.

– А в поселении твоем что?
– пастор отпустил ухо, можно было убежать в любой момент, но почему-то не бежала.
– Ты откуда, девочка?

– Из Верхней Невады, - соврала я.
– Как самая старшая из семьи, решилась на заработки. У нас с работой туго. С оплатой еще хуже.

– Да, я был в обеих Невадах. Где ты там жила?

– На пересечении центральной и южной улиц, Мэйн и Шорт. У нашей семьи небольшой, но крепкий еще дом такой, с красной крышей, - на этот раз легенда была продумана куда лучше.

– Старшая, говоришь?

– Мне шестнадцать, - прибавила себе год.

– Ишь ты, - кивнул он.
– А что умеешь?

Я з н а л а, что не из спортивного интереса спрашивает, и честно перечислила свои обязанности по дому. Немного преуменьшила, не стала говорить, что я сильная - двухэтажный дом вымою, и еще на парники сил хватит, и на ужин на двадцать человек.

– Как тебя зовут?

– Раки, - ответила я.
– Решила, что так будет проще, и на вранье не подловить.

– Пойдем-ка, Раки, - позвал он.
– Да не бойся ты. Вижу, что девчонка не испорченная, если не притворяешься. Меня, кстати, мистер Смолл зовут. Можешь звать пастор Смолл.

Так я встретила пастора Смолла.

Мистер Смолл не злой совсем, как могло показаться с первого раза. Он потом признался, что отодрал меня за ухо тогда потому, что "адски болел сустав", в который я впечаталась со всей дури. Его выражение, если что, не мое! Но стоило мне начать "свое мокрое дело", как боль чудесным образом прошла, и пастору стало стыдно. Ага, чудесным, как же!

Никогда не знаю, что случится, если заплачу. Каждый раз сюрприз. Один раз дождь идет, другой - цветы во всем доме вянут. Я не связывала раньше слезы и происшествия. Но все-таки стараюсь плакать только в самых непредвиденных ситуациях.

Мне кажется, когда я плачу, то исчезаю и срочно ищу, куда войти, чтобы появиться.

Так себе объяснение, но это правда.

Вот и тогда, когда больно было и обидно, и этот пастор, такой большой, толстый, горячий... Такой злой. И так несправедливо злой. Я тогда сильно о нем подумала, а у него сустав выкручивать перестало. Целых двадцать лет бедро болело, он и пастором стал из-за этого, а не фермером, как отец хотел. Но на ферме сила нужна. А где ее взять.

В общем, он вылечился тогда. Много раз меня расспрашивал, как я это сделала. Я усиленно включала поселенскую дурочку, благо и стараться сильно не надо, говорила, понятия не имею, о чем он.

Кэтти меня пугала в детстве - буду реветь, скажет старосте, что в доме ведьма. И меня сожгут.

Это после того, как я слезами настоящее наводнение на кухне устроила. Кэтти единственная, кто знает обо мне правду. О том, что что-то такое, чего надо бояться, во мне есть. Спасибо, кстати, что так запугала своим угрозами, что волей-неволей, а научилась держать дурь при себе.

Пастор Смолл тогда привел в аббатство, сам пошел со мной на кухню, проследить, как накормят. Или не терял надежды выведать все-таки, что произошло - и вправду ли я сотворила чудо, и как это получилось.

– Пастор, - сказала тогда.
– Наверняка это сделал ваш Лорд. Вы же пели ему псалмы много лет.

– А в какого Лорда веришь ты, Раки?

Я пожала плечами. Не помню, чтобы у меня вообще было время ходить в поселенскую богомольню и читать приходские книги.

Я до дома Полстейнов читала чуть ли не по складам.

В аббатстве оставаться было никак нельзя. По половому признаку. Такие у них правила.

Оказалось, одна из прихожанок искала няню и помощницу - четверо детей, скоро должен родиться пятый, вот ей и понадобилась подмога. Когда пастор сказал о месте, я скакала от радости.

Но радость была недолгой.

Хозяйка, полная, преждевременно увядшая женщина, чем-то на Селену похожа и на Кэтти одновременно, только в длинном белом платье, очень в пышном, и в чепце с лентами, даже не взглянула в мою сторону.

Из пятерых претенденток выбрала женщину лет сорока, сутулую, немного хромую, с чуть скошенным на сторону лицом.

Пастор расстроился за меня немного, но и ему было понятно, почему так.

– Что ж, - развел толстыми руками.
– Больше мест сейчас нет. В женский монастырь пойдешь?

– Монашкой?
– ахнула я.

– Так тебя и взяли монашкой, - покачал головой пастор.
– На кухню работать. Только там почище, чем в твоем поселении будет, смотри.

Чище чем в моем не будет, решила я.

И согласилась.

К слову, я оказалась единственной, кто согласился из четырех оставшихся кандидаток. И вскоре узнала, почему.

Работы на монастырской кухне оказалось даже больше, чем дома у Кэтти. Подъем совсем ранний, задолго до первых петухов. Отход ко сну - сильно за полночь.