Аттестат зрелости

– Ви-ка...

Настя вскочила, с грохотом опрокинув табурет, кинулась к двери. Больше всего на свете она теперь боялась, что Окунь проснётся и увидит её: бахвалистый Васька всё разболтает ребятам в школе, и тогда хоть беги от насмешек одноклассников. Всем в классе было известно, что Окунь запросто рассказывает о своих девчонках, и не раз он хвастал, что любая за ним побежит, стоит ему только захотеть. Вот и Настя прибежала... Ой, как стыдно! И зачем она только пришла сюда?!

Настя в дверях столкнулась с Агриппиной Петровной. Та входила в бокс, держа в руках ампулы с лекарством и металлическую коробочку, где лежал шприц.

– Куда же это ты, девонька?

Настя тревожно оглянулась и увидела изумленные, полные недоумения, голубые глаза Окуня.

– Ты погоди немного. Мы сейчас Васятке укольчик сделаем, и всё, - запела Агриппина Петровна. Но Васька натянул до горла одеяло и шевельнул ногами, подбирая под себя другой конец одеяла.

– Ну-ну, сердешный мой, без капризов. А ты, девонька, отойди-ка к окну.

Настя подняла опрокинутый табурет и отошла к окну. И не повернулась до тех пор, пока не услыхала голос медсестры:

– Ну, вот и всё. Мы управились с работой. Ты, Настя, посиди немного и иди. Слаб ещё Василек.

– Хорошо, Агриппина Петровна.

Медсестра вышла, а Настя переставила табурет поближе к дверям и села на самый его краешек. Окунь молчал, разглядывая, как Настя теребит пуговицы халата. Она упорно не смотрела на Окуня.

Окунь нарушил молчание первым:

– Как твоя нога?

– Нормально...

– Нормально!
– передразнил её Окунь.
– И говоришь-то, как Рябинина. Подружка называется, а тебя в лесу бросила! Сухарь ржаной, а не человек!

– Светки не было в лесу, я же тебе говорила, - тихо возразила Настя, не глядя на Окуня, - она со своими пионерами уехала в Волгоград...

– Откуда ты узнала, что я здесь?

– Брат твой рассказал...

– Валерка? Он у меня парень молоток, самостоятельный, - загордился Окунь.

– Он так и сказал, что самостоятельный, - несмело улыбнулась Настя, почувствовав, что самая лучшая тема разговора с Окунем - о его брате.
– А сколько ему лет?

– А, пацан ещё совсем. Шесть лет. Матери всегда помогает, посуду моет.

– Напугал ты всех своей болезнью. Бредил даже. Мать твоя плакала очень.

– Плакала? Не может быть!
– категорично отрезал Окунь.

– Мне Агриппина Петровна сказала. Ты же не чужой ей, как не плакать. И моя бы заплакала.

– Не может она плакать обо мне! Она меня не любит, потому что я на отца похож! Как и он... легкого поведения.

– Глупости какие!
– возразила Настя.
– Глупости. Как это мать тебя не любит? Ты ведь сын её!

– Не знаешь ничего - не говори! А я - знаю!
– чуть не закричал Окунь, зашёлся в кашле.

– Молчал бы уж, - покровительственно сказала Настя, удивляясь своей смелости.
– Ладно, пойду я.

– Иди! Я тебя не держу!
– огрызнулся Окунь, и Настя засмеялась. Совсем как в лесу, только помощь теперь необходима Окуню, а не ей.

Она выложила из сумки яблоки, пирожки, испечённые сегодня матерью. Потом посмотрела прямо в глаза Окуню и спросила:

– Осиповой сказать, что ты заболел? Ведь не поправишься до конца каникул.

Она ожидала, что Окунь ответит утвердительно, а он, отвернувшись к стене, произнес:

– Не надо. Поссорился я с ней. Думаешь, из-за вашего агитпохода в лес пошёл?
– он резко повернул голову обратно.
– Наплевать мне на ваши агитки!

– Ну, а мне-то зачем это говоришь?
– тихо спросила Настя.
– Мне-то ведь всё равно. Я просто «спасибо» тебе сказать пришла, что в лесу помог. И всё, - она придвинула к стене табурет и вышла.

– Ты тоже не приходи!
– крикнул ей вслед Окунь.

Настя плакала. Подушка давно уже была мокрёшенька, а слёзы лились и лились сами собой. Ну, почему она такая несчастная? Ещё ни разу не дружила с мальчиком. На её круглое веснушчатое лицо ребята не обращали внимания, а пригляделись бы, то, наверное, увидели, какие симпатичные ямочки на щеках у Насти, когда она улыбается.

На горе своё Настя выделила из всех знакомых мальчишек Васю Окуня. И всё, что не нравилось в нём другим девчонкам в классе, она старалась оправдать и объяснить. Хвастун? Так мальчишки все хвастуны, только одни меньше, другие - больше. Много у него подружек? Так это потому, что не любил ещё Василий никого по-настоящему, не знает, как больно, когда тебя бросают. И всё-таки чувствовала Настя всем сердцем, что несёт в себе Окунь какую-то боль, беду. Может, оттого и стал такой злой? И вот теперь, кажется, Настя знала о беде Окуня - его бросил отец. Конечно, из-за такого затоскуешь. Они ведь с Илюшкой тоже без отца. Жизнь - не сахар.

На следующий день Настя вновь приехала в больницу. Окунь вяло поздоровался, но по тому, как он живо повернулся на звук открываемой двери, Настя поняла: он кого-то ждал. Витку-Инфанту? Настя почувствовала ревнивый укол, но заставила себя улыбнуться;

– Жив?

– Жив. Ты же не хотела приходить, - усмехнулся Окунь.

– Сначала не хотела, а потом решила прийти. Ты же больной, в помощи нуждаешься. А на больных не обижаются.

– Может, ещё и в жалости нуждаюсь? Не нужна мне твоя жалость, - разозлился он, опять закашлялся.

– Может, и в жалости нуждаешься, - спокойно ответила Настя.
– А разговаривать тебе, особенно кричать - вредно.

Она твёрдо решила не обращать внимания на грубость Окуня.

Но Окунь ничего не ответил. Ему почему-то стало приятно, что Настя Веселова пришла вновь.

А Настя мысленно твердила, словно заклинание: «Окунь в беде, я не могу его бросить. Моё отношение к нему тут ни при чём. У меня вообще нет к нему никакого отношения».

Окунь наблюдал, как Настя ловко запихивает в тумбочку принесённые с собой свертки.

– Здесь яблоки, - приговаривала она, - здесь - пирожки, а тут в баночке варенье малиновое. У нас малина своя, с дачи.

От её деловитости и заботы в сердце Окуня разлилось неведомое раньше тепло.

– Да сядь ты, - не выдержал он.
– Не суетись. Расскажи, что там, на воле.

– Ребята из агитпохода ещё не вернулись. Погода хорошая, солнечная. Морозец, правда, а всё равно - хорошо. Других новостей нет.

– Настя, - осторожно поинтересовался Окунь.
– А ты никому не говорила, что я в больнице, ну, мало ли, кого видела из наших...