Авдотья, дочь купеческая

— Смотри-ка, вон наши герои, — сказал он, кивая на вывозящих с холма пушку Тихона и пушкарей.

Тихон, которому с непривычки заложило уши, потряхивал головой. Один из пушкарей вёл в поводу лошадей, везущих лафет с орудием. Встречены они были одобрительными выкриками и дружескими похлопываниями по спинам и плечам.

— Тихо, черти, не от выстрелов, так через вас оглохну, — шутливо отбивался Тихон.

К Михайле Петровичу подошла Аграфена, вид она имела обеспокоенный.

— Чего с пленными-то делать, Михайла Петрович? — спросила она, кивая на сбившихся в группу разоруженных французов, с опаской смотревших на окруживших их крестьян и крестьянок. — Это ж докука какая! Кормить, поить, опять же, охранников выставлять.

— К нашим войскам доставим, они теперь куда ближе, — ответил Михайла Петрович.

— Михайла, а что с убитыми французами будет? Не дело их тела вот так бросить, — сказала Глаша.

— Не заботься, сударушка. Земле предадим, мы ж не нелюди какие. Там на поляне, где бивуак стоял устроим кладбище французское. Позже и из сада Дунюшкиного имения туда же перезахороним.

Не успел Михайла Петрович закончить, как к нему подбежали Евсейка с Андрейкой и братьями. Их в бой не брали, ребятишки следом сами увязались.

— Дядька Михайла, дозволь в городище ехать, о победе нашей рассказать! — попросил Андрейка.

— Езжайте, — разрешил Михайла Петрович, рассудив, что без ребятни, путавшейся под ногами, дело быстрее пойдёт.

Назад отряд направился по дороге, не скрываясь, не прячась. Не от кого было прятаться, враг отступал, да что там, бежал без оглядки.

Глава тридцать шестая. Возвращение домой

День битвы народного отряда с французскими егерями ознаменовался ещё двумя выдающимися событиями.

Победители возвращались после боя, ведя перед собой пленных, которым связали руки для надёжности. До поворота к городищу оставалось немного, когда впереди на дороге показались идущие маршем пехотинцы. В русских мундирах, с русскими знамёнами.

— Наши!!! — завопил Оська.

— Родненькие, наконец, мы вас дождались! — заголосила Аграфена.

Их поддержали не только те, кто шёл рядом, но и выбежавшие с просеки на дорогу язычники и крестьянки с детьми. Они торопились встретить свой отряд, а тут — двойная радость.

Гарцующий на белом коне впереди строя генерал, скомандовал:

— Привал. Разойтись!

После чего направил коня к выехавшим ему навстречу народным командирам. Генерал находился в ставке главнокомандующего, когда туда доставили Чёрного колдуна, потому поздоровался с Михайлой Петровичем, Дуней и Глашей как со старыми знакомыми. Заметив пушку, генерал даже по лбу себя хлопнул.

— А мы-то голову ломаем, кто здесь огонь ведёт. Говорите, наголову егерей разгромили? Ай, молодца!

Михайла Петрович быстро договорился с генералом о передаче пленных. Пленные радовались чуть ли не больше окружающих. Французские егеря почувствовали облегчение, когда солдаты их забрали от суровых бородатых мужиков и их воинственных жён.

Крестьяне смешались с пехотинцами, им тоже было что друг другу рассказать.

Долго задерживаться войска не могли. Вскоре пехотный корпус, усиленный артиллерийской ротой, маршировал по дороге дальше. К артиллеристам прибились и пушкари с трофейной пушкой. Артиллерийский поручик принял их с радостью. Пушкари звали с собой Тихона, но у того на шее повисла жена, причитая на всю округу:

— Тишенька, родненький, не пущу! На кого ты меня оставишь? Двойнят ведь ношу, Ворожея сказывала!

— Оставайся, Тихон, видать, не судьба тебе с нами пойти, — сказал один из пушкарей.

Второй лишь обнял Тихона, похлопав по спине.

Попрощаться с пушкарями много народу захотело. Вдоволь наобнимавшись, служивые поспешили догонять уже свою роту.

— Но, родимые! — крикнул один из пушкарей, дёргая поводья, лошади послушно повезли лафет.

— Никак, правда, двойнята? — подозрительно спросил Тихон довольную жену.

— Правда, — ответила Ворожея и добавила: — Парнишки.

— Вот, Оська, учись! — гордо сказал Тихон, хлопнув стоявшего рядом друга по плечу. От радости он даже забыл о том, что Оське только сняли с руки повязку. Тот сморщился, но виду не подал. Сам на такую радость и вовсе в пляс бы пошёл.

Дуня, глядя вслед уходящим войскам, сказала:

— Вот теперь можно и по домам. Навоевались и будет.

Роспуск народных отрядов и возвращение домой и стало третьим знаменательным событием этого дня. Захар переписал всех крепостных, воевавших в отряде Дядьки Михайлы, с тем, чтобы выкупить вместе с семьями, как только хозяева вернутся. Мальчишек, что попались в магическую ловушку Николая Николаевича, Михайла Петрович при себе оставил.

— Мы с Глашенькой под опеку Ванятку с Васяткой берём, — пояснил он Дуне. — С соседом твоим опосля порешаем. Думаю, он не только ребятишек, но и Алексеевку согласится продать.

В переселении покровским и обитателям имения помогали язычники. Разумеется, с разрешения Волхвов. Старший Волхв с удивлением понял, что испытывает не радость, что чужаки уходят, а грусть. Он подошёл к отцу Ионе и неожиданно поклонился, со словами:

— Благодарствую за науку.

— Какую науку? — с растерянностью спросил старый священник. — Я ведь в свою веру не манил, проповедей не читал.

— За то спасибо, что указал, как хорошими соседями стать с теми, кто иной веры. Свои обычаи не навеливать, чужие почитать.

— И тебе спасибо, старче, за приют и терпение, — ответил отец Иона и поклонился в ответ.

Особняк и деревенские дома оказались не особо сильно разграблены. Сработали суеверные слухи, ходившие среди французов, да ещё то, что генерал Жюно, в отличие от многих других, в своём корпусе мародёрство жёстко, а порой и жестоко, пресекал. Чёрного колдуна из ставки переправили в столицу, как сообщил встреченный командир пехотного корпуса, чтобы там его дальнейшую судьбу определил сам император Александр I.

В комнате Платона, которую занимал Чёрный колдун, первым делом сняли тёмные шторы и распахнули окна. Пока служанки убирались, Ворожея обошла покои, шепча заклинания и раскладывая по углам пучки трав.

— Священник ваш пусть тоже дом своими молитвами очистит, лишним не будет, — посоветовала она Дуне.

— Пойдём, подруженька, съездим в Покровку. Мельницу и кузню восстановить надо. В имении амулеты я зарядила, — позвала Дуню Глаша.

Выглядела она оживлённой, радостной и полной сил. Дуне же, заглянувшей в комнату супруга, слегка взгрустнулось, хоть и думала она совсем не о Платоне. Но кто же даст меланхолии предаться? Как только они с Глашей стали спускаться к выходу по лестнице, к ним подошла Аграфена.