Авдотья, дочь купеческая

— Матушка барыня, ты только посмотри, как эти французы криворукие мне чугунки да сковородки закоптили! — воскликнула она. — Вели, чтоб мальчишек деревенских в помощь прислали, нам со Стешей и в три дня не вычистить.

— Возьми амулеты, не мучайся, — посоветовала Глаша.

— Эх, Глафира Васильевна, амулеты до блеска не очистят, не то, что речной песочек, — возразила кухарка.

— Хорошо, Аграфена, мы сейчас в Покровку едем, пришлю тебе помощников, — пообещала Дуня.

Когда вышли из дома на парадную лестницу, к ним кинулись Демьян с Кузьмой.

— Авдотья Михайловна, — сказал Кузьма, — наши карета и коляска в целости, да и ещё и карета колдуна здесь осталась, чёрная, с бесовскими знаками. Что с ней делать-то? Мужики кричат, что сжечь надобно, плюются и крестятся, когда мимо проходят.

— Раз надобно, сожги, — спокойно ответила Дуня, подумав, что никакая сила не заставит её в этой карете ездить.

— Это мы быстро, — оживился Кузьма, — за имением в овраге как раз местечко удобное.

— Демьян, запряги нам коляску, в Покровку поедем, а то всё верхом да верхом, — попросила Глаша.

— Это мы быстро, — повторил Демьян за Кузьмой и кинулся на конюшню.

— Глаша, не знаешь, что за кутерьма в саду? — спросила Дуня.

Опираясь на перила, она встала на цыпочки, чтобы разглядеть. Из-за деревьев, до конца не сбросивших листву, видно было плохо.

— Михайла распорядился, чтобы из сада прах перенесли, да и егерей сегодняшних похоронить надо. Они с Николаем Николаевичем на поляне, где бивуак был, помогают могилу общую рыть, магией землю отогревают, — ответила Глаша и, вдохнув прохладный воздух, добавила: — По всем приметам конец осени и зима ух и холодными будут.

— Ну, нам не привыкать, а враги пусть промёрзнут хорошенько! — воскликнула Дуня и звонко рассмеялась.

В этот же день в столице тоже произошло одно событие, не столь выдающееся, но тоже значимое. Старшая тётушка Платона обратила внимание, что прислуга в доме смотрит на хозяина как-то косо, шушукаясь по углам. Заподозрив неладное, она отправилась на поиски дворецкого. Климентий Ильич обнаружился в хозяйском кабинете, в который Платон, к слову сказать, не часто заглядывал, и читал газету «Петербургский вестник». При виде тётушки графа, он вскочил и протянул газету.

— Вот, сударыня, хотел вам нести, а вы сами пришли. Тут о нашей Авдотье Михайловне статейка напечатана, — быстро сказал Климентий Ильич.

Тётушка быстро пробежала статью глазами, охнула, и поспешила к сёстрам, в это время, по обычаю, чаёвничавшим в Голубой гостиной. Пока поднималась по лестнице, не прекращала ворчать:

— Нам он нести газету собирался, как же! Только сначала всей прислуге вслух почитал. Если правда, позор-то какой!

Последние слова относились отнюдь не к Дуне, о которой в статье рассказывалось в самых восторженных выражениях. Тётушку повергла в шок фраза: «После того, как граф Лыков трусливо сбежал, оставив жену на захваченной врагом территории, юная графиня не растерялась. Вместе с подругой они образовали из крепостных крестьян народный отряд, чтобы дать отпор французам».

Средняя сестра и Платошина маменька после того, как старшая прочла вслух статью, и вовсе служанку послали за нюхательной солью, а Климентия Ильича — за Платоном.

— Платоша, мон ами, скажи, что это неправда, что Дуня в Ярославле, у папеньки, — попросила Платона маменька, обмахиваясь веером. Она даже не назвала невестку купчихой, как обычно.

Но Платон не заметил этого.

— О чём вы, маменька? Разумеется, моя жена гостит у своего отца, — ответил он, раздумывая, что за муха маменьку и тётушек укусила. Правду им неоткуда узнать было. Ну, это он так думал.

— Хватит врать! — резко сказала старшая тётушка и сунула в руки Платона газету.

Настала его очередь бледнеть. Платон опустился на диванчик и пробормотал, вчитываясь в текст:

— Жива, хвала Господу.

Его слова окончательно убедили маменьку в правдивости написанного. Она всхлипнула и прошептала:

— Как же теперь нам в салонах показаться? Люди пальцами вслед указывать будут, сплетен не оберёмся.

— Сонюшка, ничего, как-нибудь, — принялась успокаивать её средняя сестра. С месяцок дома посидим, скажемся больными. Платоша в клуб свой джентльменский пока ходить не будет, а там всё и забудется.

— Придётся пожить затворниками, — с трагическим видом произнесла маменька. Платон несколько раз кивнул.

Старшая тётушка окинула их взглядом.

— Вы что, совсем ничего не понимаете? — спросила она. Встретив недоумённые взгляды, продолжила: — Денно и нощно молиться нам надо, чтобы Авдотья Михайловна, когда вернётся, Платона не бросила. И нас иже с ним.

— Так ведь Синод против развенчаний, — робко возразила средняя сестра.

— Вспомни, какими миллионами отец Дунин ворочает! Вот то-то! — отрезала старшая тётушка и повернулась к Платону: — А ты, племянничек дорогой, готовь слова нужные. Когда жена вернётся, в ноги кидайся, коли снова в нищете жить не хочешь. А нам лишь молиться остаётся.

Климентий Ильич, беззастенчиво подслушивающий под дверью, поспешил к выходу, бормоча:

— Одной молитвой тут не обойтись. Пойду-ка в соборе свечку поставлю, да молебен во здравие нашей хозяюшки закажу.

Под «хозяюшкой» дворецкий имел в виду Дуню. В отличие от Платона и его маменьки с сёстрами, слуги ожидали возвращения новой хозяйки не с опаской, а с нетерпением. Слугам тоже хотелось жить в сытости и тепле, не страдая от задержки жалования. Да и отношением человеческим Дуня их с первого дня подкупила. Редко кто мог такой хозяйкой похвастаться.

После тяжёлого разговора с маменькой и тётушками, в котором Платон, как на духу, рассказал обо всём, что произошло на самом деле, он поднялся к себе в комнату. Там налил бокал вина и выпил одним махом. За первым бокалом последовал второй, но опьянение, а вместе с ним облегчение не наступало. Платон только недавно сумел убедить себя, что не мог поступить по-другому, но проклятая статейка вновь разбередила душу и разбудила совесть. Он прилёг на кровать, но тут же подскочил от неожиданно пришедшей в голову мысли: а вдруг Дуня вспомнит о чеке, выданном ему на ремонт особняка.

Платон кинулся к шкафу и достал припрятанный в вещах кошелёк. Пересчитав банкноты, он перевёл дух, думая о том, какое счастье, что ничего не сказал об этих деньгах маменьке, тогда точно не досчитался бы половины. А так лишь малость не хватает. «Уж такую-то мелочь Дуня простит. Душенька добрая», — решил Платон.

Глава тридцать седьмая. Награждение

В порядок имение и деревню привели меньше, чем за неделю. И не удивительно, во столько-то рук. Ещё через пару недель Михайла Петрович собрался с Глашей съездить в Ярославль, там проверить, как идут дела, да собрать обоз с зерном для Дуниных крестьян. После чего он думал вернуться и отправиться вместе с дочерью в столицу, по его словам, «с зятьком разобраться».