Август, воскресенье, вечер

— Я не знаю, кому верить, — продолжает Илюха чужим хриплым голосом. — Все какое-то гнилое, и только ты меня понимаешь. Я всю неделю умирал, тупо лежал на диване и не видел ни в чем смысла. И вдруг понял кое-что… — он подается ко мне и шепчет прямо в губы: — Я ведь в последнее время только ради тебя и просыпаюсь…

Меня прошивает здоровенная иголка ужаса.

— Илюх, нет! — я отталкиваю его и отшатываюсь: — Это будет большой ошибкой!

— Я все решил. Не будет это ошибкой! — он больно хватает меня за руки, присасывается к губам, но я изворачиваюсь и заряжаю ему звонкую оплеуху. Вытираю ладонью рот, смахиваю злые слезы и, заикаясь, шиплю:

— Т-ты решил? Без меня?! Да п-пошел ты!!!

Вылезшие из воды Ринат и Влад с сожалением пялятся на нас, под побледневшими щеками Рюмина гуляют желваки, взгляд стекленеет. Еще мгновение — и он точно ударит меня… Но его кулаки разжимаются, и пустое лицо искажает безжизненная улыбка:

— Понял. Принял. Вопросов больше не имею.

Он проворно встает, раздает товарищам подзатыльники и, разбежавшись, с шумом забуривается в воду.

* * *

Глава 34

Я запираю дверь на три оборота замка, в потемках спотыкаюсь об оставленные мамой резиновые тапочки и громко матерюсь.

Меня трясет — от омерзения, ужаса и закипающей в венах ярости. След мокрых губ слетевшего с катушек Илюхи отпечатался на губах, левый бок, побывавший в его каменной клешне, наливается тупой болью.

Опрометью бегу в ванную, встаю под душ, выворачиваю оба крана и старательно натираю мочалкой горящую кожу. Раз за разом споласкиваю лицо, смываю пену и наношу ее заново, но навязчивые манипуляции не помогают вытравить из подкорки мысли о дерьмовом дне.

Что со мной, это всего лишь Илюха. Недавно он уже «заплывал за буйки», но, нарвавшись на мою возмущенную отповедь, клятвенно пообещал, что больше не полезет с поцелуями. Он прикрылся лучшими побуждениями, холодностью Волкова и нашей старой дружбой и был прощен, но сегодня повел себя как озверевший кретин.

Да, он и раньше был таким, но с другими. С теми, на кого я с улыбочкой указывала пальцем.

В младшей школе Илюха часто плакал и жаловался, что пьяный отец обзывает его тюфяком, изводит упреками и глумится, якобы другой сын на его месте мог бы быть намного злее и круче. И Илюха прилежно себя ломал и старался соответствовать абсурдным требованиям родителя. Совсем как я.

Дядя Толя давно умер, Рюмин — вырос и превратился в здоровенного парня, но несчастный, обделенный любовью и справедливостью мальчик все еще живет в его душе и копит обиду на весь мир, особенно сильно заводясь при любом упоминании о покойном отце.

Но даже его бедой нельзя оправдать неадекватную реакцию на тот лютый кошмар, что он рассказал мне у пруда.

Несговорчивых принуждают. Слабых уничтожают. Эмпатия и доброта — удел неудачников. Это его реальность и норма.

Я опускаюсь на корточки и прикрываю ладонями уши. Шок гулко пульсирует в голове, на висках проступает холодный пот.

Рюмин был со мной другим — чужим, агрессивным, ужасным, он испугал меня и мгновенно подавил волю. Бойцовый пес сорвался с поводка и напал на хозяйку…

А еще… теперь я знаю, что окончательно подкосило Анну Игнатовну.

Я, Илюха, наши родители и их друзья — просто гребаные чудовища. Воспитанные ею на разумном, добром и вечном, но не впитавшие и сотой доли ее любви. Все мы, — равнодушные, пустые, злобные, безнаказанно творившие насилие — ее бывшие и настоящие ученики.

* * *

Стрелка на часах подползает к девяти, мама задерживается в салоне, и я, шмыгая распухшим носом и путаясь в растянутой длинной футболке, готовлю простецкий ужин из фарша и отварных макарон. Отбрасываю их на дуршлаг, заправляю кетчупом, перемешиваю и попутно ломаю голову над складным обоснованием моего утреннего обмана. Бесполезно — в общении с Ваней не прокатит ничего, кроме правды. Но правда сейчас гораздо опаснее, чем милая ложь во благо.

В прихожей щелкает замок, раздаются шелест целлофана и тихие шаги. Разбавив изнуряющую духоту комнат вечерней прохладой, на кухню вбегает мама.

Кажется, мы внезапно поменялись ролями — я хандрю и прячу покрасневшие глаза, а она широко улыбается и водружает на стол два огромных пакета с продуктами.

— Лера, привет! Погляди, что я принесла! — она суетливо выкладывает на салфетку картонные коробочки, мешочки и контейнеры, и я удивленно шепчу:

— Во дела… Ты «Магнит» ограбила?

— А вот и нет! Получила первую оплату! Два часа маялась с дизайном, но клиентка ушла довольной! Конечно, это не экопродукты, все намного бюджетнее, чем раньше, но теперь мы точно не пропадем! Ну, кто тут молодец? — она сияет от гордости, празднует маленький, но такой грандиозный успех, личную победу над собой, над обстоятельствами и над отцом, и я, захлебываясь от слез, бросаюсь на ее шею.

— Ты, конечно же ты! — я реву и зарываюсь носом в пахнущий грустными духами, сигаретами и теплом воротник.

И вопрос о взятках учителям уже не кажется важным.

Даже если мама об этом знала, все равно не смогла бы перечить отцу. Ну а если нет — гнусная правда о моих липовых оценках ее сокрушит.

Раскаленная сковорода хищно шипит, и я, отпрыгнув от мамы, сбавляю огонь на конфорке.

Мама прячет покупки в холодильник и шкафчики, подает мне плоские тарелки и ждет, когда я наполню их своим подгоревшим кулинарным шедевром.

На удивление, вышло неплохо, и мы с аппетитом съедаем добрую половину, но распирает меня не от плотного ужина, а от потрясения, гнева и острейшего любопытства.

— Мам, а правда, что… — я откашливаюсь и осторожно откладываю вилку. — Что… отец Рюмина был с тетей Мариной Волковой против ее воли, и там присутствовал наш отец?

Мама вздрагивает, хватается за ручку прозрачного кувшина и чересчур долго, до самых краев, наполняет стакан фильтрованной холодной водой. Терпеливо жду, когда она его осушит, барабаню ногтями по подоконнику и ни за что не позволю ей сменить тему.

— Мутная история, — морщится мама. — Правду знает только Марина. Зачем тебе это?

— Мам, пожалуйста, не увиливай. А что знаешь ты?

Она глубоко вздыхает, откидывается на витую спинку стула и скрещивает руки на груди.

— Лер, важно понимать: на дворе был разгар нулевых, а в Сосновом и девяностые еще не думали заканчиваться. В юности Толя Рюмин очень нравился Марине, она так трогательно краснела, подслушивая разговоры нашей компании на набережной. Потом он ушел в армию, через два года демобилизовался и скоропостижно, по залету, женился на Тане. А потом увидел, как расцвела Марина, и словно с ума сошел. Как одержимый ее добивался, заваливал подарками и запугивал, но она упорно и гордо отказывала. Сама посуди: девочка из хорошей семьи, только что закончила школу, впереди маячило поступление в университет, а тут женатый мужик прицепился. Папа твой, Димка, остальные кореша рассудили, что девка просто ломается, и… ну, знаешь, обеспечили другу приятный вечер, — мама хлопает себя по карману в поисках сигарет, но картонная пачка оказывается пустой и, пролетев через всю кухню, падает в мусорный пакет. — Думали замять дело деньгами, но Марина… молчать не стала. В милицию она не пошла — обо всем рассказала Тане и швырнула деньги Толику в лицо. Разразился скандал, но никто не встал на сторону Волковой, и она уехала. С тех пор и до этого мая мы не виделись, хотя она точно бывала здесь еще один раз… Лер, ты только Ванечке ее ничего не говори! Ни к чему вся эта грязь хорошему и светлому мальчишке.