Аврора. Заря сгорает дотла
Шрифт:
Как по Ро — обычный городок эпохи вроде Ренессанса: она видела таких довольно и в кино, и в старых европейских городах, доживших до наших дней. Приятнее, конечно, было бы в безлюдные проулочки свернуть, но с галереи дворца она видела, что лучше не стоит. Во-первых, там самые трущобы, во-вторых, это просто не по дороге.
Прохожих по сравнению с современными мегаполисами — кот наплакал, к тому же, ведут себя вполне социально адекватно. Никто не смотрит в смартфон, рискуя влететь прямо в тебя, не болтает в наушник во весь голос, размахивая руками, не мчится на электрическом самокате по тротуару. Нет, люди идут по своим делам, если и болтают, то друг с другом, что естественно и понятно, здороваются, но не глазеют. Похоже, в Стольный город таки стекаются иностранцы, потому что
Одно слово - столица.
Барти обрадовался дородному буканбуржцу в цветных штанах, рубахе и треуголке, как родному:
— Доброе утро! Я...
Буканбуржец только выставил ладонь в немом приветствии, как делают маршруточники на трассе, и отправился дальше по своим делам.
Барти такой игнор не понравился.
— Да чтоб тебя медведи морские порвали! — крикнул он вслед самое смачное ругательство скалистого побережья.
Вот так защитник — нечего сказать. Ему бы самому научиться себя вести для начала. Не на корабле чай. Приставил дознаватель своего человека.
— Вы на драку не нарывайтесь, пожалуйста, — дернула Ро своего сопровождающего за рукав.
Барти попытался оправдаться:
— Да он!.. Вы видели?!.
— Барти, мы пока здесь — гости. Чужестранцы. Не стоит нападать на других, пока хотя бы не узнаешь местных правил поведения. Да и вообще нападать — оно дело не очень.
— В Буканбурге проигнорировать товарища в беде — повод к дуэли.
Ро вздохнула.
— А я слышала, вам на товарища и напасть не зазорно. И ограбить, и в рабство сдать. Вон, «Аузония» была пиратским судном, но «Искатель» не имел ничего против того, чтоб взять ее на абордаж. Я не права?
Барти поджал губы.
— Это другое. Мы знали, что «Аузонию» конфисковали мятежники. В награду за помощь Вестланд разрешил нам взять преступников в рабство. А там оказались только гребцы, которым переключили волю. Знать бы, как - не так уж это и просто... В общем, ты ничего не знаешь про Буканбург!
Вот так они и перешли на «ты».
— А ты ничего не знаешь про Вестланд. И я не знаю. Просто признаем это и идем дальше.
Рабы. На которых и Вестланду плевать. А она так надеялась забыть, как дурной сон. Тем не менее, Аврора понимала, что и слова, которые она только что сказала Барти, и те, что Барти сказал ей — истина, о которой ей самой нельзя забывать. Она всего лишь чужестранка, она ничего не знает, она не может их судить по своим меркам, будто бы ей известны добро и зло. Пока ты не знаешь подробностей, какое у тебя право осуждать? Да и знающие не могут изменить мир так, чтоб без... побочек. Поэтому она промолчала. И снова помечтала о чае. Отчаянно помечтала. О безопасном собственном мирке, который она создаст, и где будут существовать только ее законы.
Где добро и зло будут понятны так же, как день и ночь. Ее личные добро и зло, потому как добро и зло других — потемки.
— Улица Третьего луча, — прочитал Барти табличку на доме на площади и сверился с картой. — Нам сюда. Ищем шестьдесят четвертый дом.
Ро делала вид, что разглядывает витрины. На улице Третьего луча процветала торговля, за что, вероятно, Тильда и назвала ее хорошим местом для лавки Мерчевиля. Шляпник, портных дел мастер. Сапожник. Ювелирных дел мастер — ого. Люди, посещавшие магазины, выглядели богато. Тут же рестораны, кафе. И все — высшего класса.
Не главная ли это улица? Престижная, вроде тех, куда устремляются все, у кого есть деньги? И вот это ей... придется с такими людьми иметь дело, да? И отвоевывать место под солнцем?
Сделалось страшно. Подошло под горло вот это вечное «уберите от меня этих людей». Но люди никуда не убирались. По сути, чем дальше, тем больше их становилось.
— Вы в порядке, госпожа Бореалис? — поинтересовался Барти, заметив, как его спутница поежилась.
Экспедитор снова вернулся к уважительной форме обращения. Аврора устало покачала головой.
Блэквинг сверился с картой, поискал номер дома. Тот отсутствовал. Ро глухо отозвалась:
— Не переживай, не заблудимся...
Улица ведет к самому куполу театра, а дом Фаррела будет где-то рядом.Как же хочется тишины и темноты, а. Улицу же Третьего луча, как назло, нещадно заливало солнце, а возле одной из лавок кто-то с кем-то удачно начал ругаться, и толпа зевак заполонила проход. Ро сцепила зубы и начала протискиваться вперед, мимо, подальше отсюда.
Барти догнал ее и коснулся локтя.
— Точно все хорошо?
Ро хмыкнула, насколько могла иронично.
— Поведешь к Квилле?
— К Квилле?..
— Это местный лекарь. Фаррел грозился, что она меня «вылечит».
— Его светлость говорили о вас... Будто вы больны странной болезнью, той, которую насылают сирены в море Белого Шепота на забывших надеть охранку. И очень сожалел, что не может отвести вас в новый дом сам, а должен отправлять меня. Присмотреть.
— Весьма мило с его стороны, но Фарр ничего не понимает. У друидов это состояние называют «забытое дитя леса», в моих краях — высокой чувствительностью. Считается, будто это дар. И это правда — я ни на что не променяю способность чувствовать буквально все. Это же жизнь в высшем проявлении, понимаешь? Жить жизнь — что может быть лучше? Вдыхать полной грудью, становиться с ней одним целым, растворяться с солнечном свете, пропускать через себя, у самого сердца... — Ро не хватило воздуха от внезапно налетевшего возбуждения, и она запнулась. Глаза Барта выражали крайнюю степень непонимания. Пришлось вздохнуть и умерить пыл: — Так что я не хочу это «лечить». Это часть меня, это то, без чего я и мыслить себя не собираюсь. Но в плохие дни — знаешь, Барт — в плохие дни я думаю, что это и правда — проклятие. Куда удобнее жить, ничего не чувствуя. Ведь когда случилось слишком много, и оно все случается и случается, и не хочет перестать, ты больше не вмещаешь. Вот как в последние три дня. Происходящее разбивается, словно о стену, о самое сердце, его стенки истончаются; все пережитое, но так и не осмысленное, не устаканенное, не разложенное по полочкам, так и витающее внутри взрывным коктейлем, разрывает стенки организма и души, рвется наружу истерикой, яростью или оцепенением... Ты кажешься окружающим сумасшедшим, психопатом, смертельно больным, да и сам поверишь во что угодно, ведь и сил держаться на ногах не остается... Отправляясь спать, ты возвращаешь себе лишь два-три процента заряда, которые заканчиваются, едва сделаешь пару шагов и примешь пару решений... Но худшее в том, что я предпочту умереть, чем позволить кому бы то ни было вырвать это из меня.
Аврора умолкла и сглотнула вязкий комок слюны. Рассмеялась неловко.
— Тебе я тоже кажусь сумасшедшей? Фаррел меня за такое на «Искателе» собирался бросить за борт. Если бы не... свечи чистых душ, как вы это называете.
Барти Блэквинг пожевал щеку и указал на купол впереди.
— Мы дошли, госпожа Бореалис. Этот купол?
Вот так всегда. Никто ничего не поймет, и тебе жить с этим, Ро. Ты даже объяснить внятно не можешь. Ей казалось, Фаррел ее понял тогда, на корабле, защищая от пикси, разгадал ее побег в Мерчевиле, а он... как же, «ценит».
— Да, этот.
Купол взлетал высоко кверху в голубое, ослепляющее блеском солнца небо. Аврора задрала голову, пытаясь найти, где он тут недостроен. Леса — да. Но дыры отсюда не видно. Любопытно... Как там внутри? На дверях висела табличка «закрыто» и чуть ниже закаляканная афиша «следующая премьера первого орботто, название скажу позднее».
Через две недельки, значит. Интересно, Гаррик Тенор уже написал что-нибудь или у него творческий кризис, и потому «название скажу позднее»?..
— Но, госпожа Бореалис, — прозвучал голос Барти будто из другого мира, — его светлость вас слишком уважает, чтобы вырывать из вас то, что вы хотите оставить.
Аврора вздрогнула и обернулась. Блондин в вестландской темной форме, такой же, как Фаррелова, выглядел серьезным и сосредоточенным. Откуда ж такие выводы?...
— Почему же?
— Ну, он... — Барт вроде как смутился, — очень хорошо о вас отзывается. И защищает ведь всегда. Это... просто видно. Может, я ошибаюсь, но мне так кажется...