Азбука для побежденных

— Попрошу бабулю Меланию дать мне померить эти очки, — сказала Аполлинария. — Может быть, она позволит? Мне ведь действительно интересно, что же это за беспощадная истина такая, и как она может выглядеть.

Наверное… Аполлинария остановилась и оглянулась. Вот, к примеру, дерево. Большое, старое дерево, и что получилось бы, посмотри на него Аполлинария через эти очки? В чём беспощадная истинность дерева? Что могло бы её напугать, причем до такой степени, что её покинул бы рассудок? Росток, который пробился сквозь камни когда-то очень давно? Молодой, пока ещё тонкий, юный дуб? Шум листьев под дождём? Ей стало смешно, но потом смех пропал, потому что Аполлинария подумала — может быть, я буду видеть и то, что происходило рядом с этим деревом? А ведь происходить могло многое. И происходило, это точно. Может быть, здесь кого-то казнили. Может быть, мимо этого дерева пролетела, рассыпаясь на части, балерина? Может быть, Петрикор делал что-то недостойное со своими адептами в его кроне? Может быть, мадам Велли поймала под этим деревом свою первую мышь, и унесла в лабораторию, чтобы мучить? История этого дерева, и того, что его окружает — и есть та самая истина, и, кажется, ей, Аполлинарии, лучше действительно этой истины пока не видеть и не знать.

* * *

— Дерево? — переспросила бабуля Мелания. — Нет, Поля, это не истина. Это просто память. Ты сейчас перепутала.

— Да? — Аполлинария огорчилась. — Видимо, действительно перепутала. Но всё-таки, какой может быть истина, если смотреть на дерево?

Бабуля Мелания положила сверток с очками себе на колени, и принялась развязывать бечевку — почему-то ножницы для этого она использовать не стала, и это показалось Аполлинарии немного странным.

— На дерево-то? — переспросила тётя Мирра. — Разное может быть. Например, корни дерева так сильно вросли в канализационные трубы, что ни трубы, ни дерево теперь раздельно существовать не могут. Дерево закрыло дырки в обветшавших трубах, и берет за это плату, пьёт потихоньку воду из этих же труб. Сложно сказать, кому от этого хорошо, но уж как есть.

— Это когда двое терпеть друг друга не могут, а друг без друга никак, потому что одной веревкой повязаны, — хихикнула баба Нона. — И дерево радо бы чистую воду пить, а не из труб, и трубы рады бы целыми быть. Поля, детка, ты пойми — истина, она не всегда такая страшная, как Велли тебе показала. Она разная бывает.

— Но при этом она беспощадная, — покачала головой Аполлинария. — Я всё никак не могу перестать думать о тех мышках в лабиринте. Они же ни в чём не виноваты, а она с ними так жестока.

— Жалость, моя дорогая, сродни глупости, — серьезно произнесла тётя Мирра. — Ты мышей жалеешь? Правда? А что они вредными могут быть, ты не подумала? Отпусти на волю этих мышей, и они наделают дел, уж поверь мне. Изгрызут проводку, провоняют весь дом, испортят продукты. Если где-то в селе, то зерно потравят, заразу разнесут. Вот и думай, стоят ли эти мыши твоей жалости.

— Мне кажется, — осторожно начала Аполлинария, — что вы, тётя Мирра, говорили сейчас вовсе не о мышах. Это ведь так?

— Так, — согласилась тётя Мирра. — Мадам Велли, может, и не самая добрая, но дело своё она знает. И беспощадную истину видала не один раз.

Бабуля Мелания развязала, наконец, бечевку, и развернула бумагу — перед ней лежали сейчас самые обычные очки, круглые, в тонкой металлической оправе.

— Ой, — сказала Аполлинария. — Я думала, они какие-то особенные будут, а они самые обыкновенные. Но почему же свёрток был такой тяжелый?

— Потому что истина, она тяжелая, — вздохнула бабуля Мелания. — Понимание истины, знание, это всегда тяжкий груз. Или думаешь, что большинство предпочитает обходиться без истины просто так? Нет, конечно, нет.

— А ещё есть истины ложные, — добавила тётя Мирра. — Они почти как настоящие, только не весят ничего. Вот такие многие в охотку таскают. Вроде как у тебя есть истина, но при этом делать ничего не надо, и легко. Они этим даже козыряют иногда. Мол, смотрите, я познал истину, и стало мне легко-легко. Да как же. Если слышишь про «легко», сразу знай — это не истина, это фальшивка.

— То есть настоящая всегда тяжелая, — полуутвердительно произнесла Аполлинария.

— Тяжелая, — подтвердила бабуля Мелания, водружая очки себе на нос. — А иной раз и неподъемная. Отличные очки, молодец, Велиал, хорошая работа.

— Велиал? — переспросила Аполлинария.

— Демон, — хмыкнула бабуля Мелания. — Не самый крупный, местный, локальный, так сказать. В нашем районе Города подрабатывает. А Велли, она дочурка его. Думаешь, истина просто так называется беспощадной? Он жалости не знает, по его природе ему так положено, поэтому и может он такие штуки делать. Другой бы кто не справился. Он отливает из особого стекла линзы, а Велли доводит их до ума, полирует, в оправу вставляет. Ну и добавляет от себя чутка жалости, разумеется. Для баланса и гармонии. Она всё-таки женщина, а женщины, они по природе своей жалостливы. Велли не исключение.

— Как-то это страшно звучит, — сказала Аполлинария. — К тому же мадам Велли показалась мне как раз безжалостной.

— Была бы она безжалостной, эксперименты свои не на мышах бы ставила, — хмыкнула тётя Мирра. — Эх, Поля, Поля. Учись смотреть шире, девочка. Не видала ты, кажется, безжалостных. По крайней мере, пока.

— Не знаю, — Аполлинария вздохнула. — Может быть, и так, а может, и нет. Бабуля Мелания, я хотела сперва попросить у вас очки померить, но сейчас раздумала. Кажется, я ещё не готова к такому. Вы все правы: я себя чувствуют совершеннейшей дурой, которая опять проиграла по всем параметрам. Даже про истину, и то не поняла.

— Ты не дура, — покачала головой баба Нона. — Ты не доросла ещё просто до этого. Дай-ка угадаю — ты сейчас ощущаешь себя побежденной и подавленной из-за того, что не распознала истину, ведь так? Я права?

Аполлинария кивнула.

— Может быть, если бы у меня были очки, я бы сумела, — сказала она.

— В очках любой сумеет. А ты без очков попробуй, — посоветовала тётя Мирра. — Бабуле Мелании очки нужны сейчас для скорости, чтобы работать быстрее, а тебе, Поля, пока что торопиться некуда. Поэтому ты без всяких очков обходись. Просто будь повнимательнее, постарайся замечать то, что на первый взгляд неочевидно. Как с мышами, поняла?

— Вроде бы да, — кивнула Аполлинария. — Я попытаюсь.

— Вот и умница, — похвалила тётя Мирра. — А теперь ступай к своим подругам в кафе, заждались уже, поди.

— Вы же меня сами ругали за кафе, — напомнила Аполлинария.

— И в мыслях не было, — помотала головой баба Нона. — Просто гулять тебе побольше надо, не всё же на одном месте обретаться. Город большой, погода хорошая, вот и броди себе на здоровье.

— Мне немного страшно, — призналась Аполлинария.

— Это потому что ты не навострилась пока менять категории, — непонятно сказала тётя Мирра. — Но ничего, научишься. Не так это и сложно.

* * *

Когда Ит вошел в кухню, он увидел, что Лийга сидит за столом, а перед ней стоит нетронутая чашка чая, причем уже совершенно остывшая. Минут двадцать назад Лийга ушла из комнаты, чтобы не мешать ему читать, и сказала, что будет пить чай, вот только чай она себе налила, а пить почему-то не стала.

— Лий, чего такое? — спросил Ит, садясь напротив. — Задумалась?

— Да, — кивнула Лийга. Посмотрела на чашку, взяла, отпила глоток, и поставила обратно на блюдце. — Да, Ит, задумалась. Я в последнее время много думаю, если ты не заметил.