Ба
Шрифт:
"Потом расскажу. Ты собираешься праздновать?"
"Не, заданий много. У тебя всё в порядке?"
Мне так хотелось написать, что нет, не в порядке! Что дух моей много-раз-прабабки или моя шизофрения заставили меня прийти на пляж с незнакомой девкой, которая теперь раздевается передо мной! И что я вообще на другом конце света против своей воли! Но серьёзно, как бы это выглядело для Пети? Для кого угодно? Я давно научилась держать проблемы при себе.
– Эй, собралась плавать в одежде?
– крикнула мне Никки.
"Убери чёртов телефон!" - приказала Алёна.
"Да ты представляешь, как
– мысленно возмутилась я.
– Он же мне три раза звонил!"
"Большой мальчик, потерпит, - равнодушно думала Алёна.
– Убирай телефон и раздевайся!"
Я последовала указаниям родственницы, чувствуя себя ужасно неловко, раздеваясь перед человеком, которого видела впервые в жизни. Телефон вибрировал, принимая сообщения, и я пыталась краем глаза взглянуть на дисплей, но Алёна пресекала попытки на корню.
Тело Никки оказалось покрыто татуировками с ног до головы, но в темноте было сложно разобрать, что они изображали. Девушка разделась догола и, кажется, ей не казался этот факт странным, а я уговорила Алёну оставить хотя бы бельё.
То ли правда, то ли показалось, но вода была ледяной! Мы забежали в неё с разбега, и у меня перехватило дыхание, захотелось выбежать и растереть тело, чтобы не свело мышцы.
– Как вода?
– весело спросила Никки, резвясь в невысоких волнах.
– Отличная!
– прошептала я, борясь со сведённой челюстью.
– Помочь согреться?
– загадочно спросила Никки, подходя так близко, что я почувствовала её дыхание, кажущееся огненным на контрасте с холодной водой.
– Не откажусь, - услышала я в своих словах пошлые интонации Алёны.
Родственница заставила меня наклониться к Никки и поцеловать её в губы. Девушка жарко ответила на поцелуй, обнимая меня за шею и прижимая ближе. Я чувствовала вкус солёной воды и пива.
"Что ты творишь?
– орала я Алёне, понимая, что руки и ноги окончательно перестали слушаться и теперь подчиняются родственнице.
– Хватит! Слышишь?! Ба, прекрати! Это отвратительно!"
Я или Алёна трогала Никки намного откровеннее, чем бы мне хотелось. Вот уже не только Никки, но и я оказалась совсем без одежды, стоя по пояс в холодной воде и чувствуя пирсинг Никки в губе и в языке.
– Скажи что-нибудь с русским акцентом, - попросила Никки, пока Алёна заставляла меня целовать шею девушки.
"Что за бред!?" - орала я на родственницу.
"Скажи что-нибудь, - приказала Алёна.
– У тебя акцент сильнее".
"Не собираюсь!"
Алёна говорила что-то, пытаясь изобразить мой акцент, и Никки довольно улыбалась.
Мне было удивительно, как меня до сих пор не стошнило в океан, и я старалась не думать о происходящем. Невольно я представляла, пришли ли мне новые сообщения от Пети, но мысли о нём делали только хуже.
– Пошли на берег, - прошептала Алёна Никки, а я бы не отказалась схватить сердечный приступ в туже секунду.
***
Сны Алёны стали настолько реалистичными, что я в первые мгновения не могла понять, видела ли я сон или взаправду оказалась в старом деревенском доме, пахнущем смолой и протопленной печью.
Алёна сидит у закрытого ставнями окна и через щель смотрит, как три маленьких расплывчатых пятна играют во дворе с собакой. Низкое
серое небо, осыпавшиеся деревья, но ещё не покрытая снегом голая земля выдают позднюю осень средней полосы России.Перед Алёной горит лучина, и она пытается ткать то ли рубашку, то ли платье грязно-серого цвета, но вдруг останавливается, и я вижу, как кровь стекает по пальцам. Родственница засовывает палец в рот и пытается быстрыми движениями очистить испачканную ткань.
– Золовка!
– слышу я знакомый голос из сеней.
– Эй, золовка, отзовись!
– Таня, я тку у окошка!
– отзывается Алёна.
Расплывчатая фигура девушки показывается перед глазами родственницы, и я могу заметить добрую улыбку на располневшем лице.
– Голубушка, зачем снова надрываешь глаз?
– Таня отбирает у Алёны рукоделие.
– Скоро зима, а у Фёдора рубашонки тёплой нет, за братом да сестрой донашивает исхудавшую до нитки, - вздыхает Алёна.
– Выходит, не зря я пришла, - грустно говорит Таня, а Алёна пытается всмотреться в её выражение лица.
– Нынче так порешим... Забираю я вязание твоё, да сама дома доделываю...
– Нет уж!
– упрямится Алёна.
– Али тебе самой работы не сыщется? А я год хожу без глаз да ещё десять лет прохожу!
– У меня-то одно дитятко, а не три, вот и работы поменьше. Не упрямься, золовка, я справлюсь. А у тебя скотина не кормлена. Слышу, как гуси кричат, да на всю деревню. Как бы снова молодой барин не ходил по дворам, да не учил крестьян крестьянскую работу делать.
– Умора!
– смеётся Алёна, что-то вспомнив.
– Помнишь, как Морей барина учил редьку полоть, да тот навернулся прямиком в навозную кучу!
– Да, было диво!
– смеётся Таня.
– Да Морею не до смеха было, когда барский лакей его хворостиной обхаживал по спине!
– Наша крестьянская доля, - почти весело говорит родственница.
– Да, молчи да помалкивай, такая доля - вздыхает Таня.
– Пора идти мне, золовка, забираю рубаху.
– Помоги тебе господь, - благодарно говорит Алёна.
Таня исчезает, забрав, судя по звукам, больше, чем одну рубашку.
Я вижу, как Алёна закутывается в тёплый платок, надевает меховую тужурку и выходит на улицу. Мелочей не разглядеть, но я слышу, как грязь раскалывается под ногами словно лёд, и ноги Алёны проскальзывают.
– Ниночка, Никитка, Федорка!
– зовёт Алёна.
– Домой скорее, пока не задубели!
– Но мама, нынче тепло!
– отвечает звонкий мальчишеский голос.
– А ну быстро, не то бате расскажу!
– грозит Алёна, и дети тут же залетают в избу.
Алёна заходит то ли в сарай, то ли в погреб, и даже сквозь сон я чую ужасающую вонь. Родственница роется в навозе или в испортившихся овощах, но в итоге она нагружает этим доверху тележку и вывозит на свет.
Я могу разобрать небольшие загоны скота, мимо которых ходит Алёна, чтобы покормить животных. Вот она останавливается у коровы и вываливает в корыто перед ней кучу субстанции, взятой из подвала. Далее мы встречаемся с десятком или больше свиней, обступивших Алёну визгливым кругом и хватающих её сарафан за подол. Потом нам попадаются куры, клюющие ноги родственницы. И на десерт - стая огромных гусей, норовящих покусать Алёну за руки.