Бандит Ноубл Солт

– Поспите. Я пригляжу за ним. Если ему будет тяжело дышать, я усажу его и дам еще порцию сиропа. Я не позволю, чтобы с ним что-то случилось. Или с вами. Обещаю.

Она хмуро взглянула на него, а потом закрыла глаза, словно молилась или собиралась с силами. Ресницы темными веерами легли на бледные щеки.

– Красть у меня нечего. Оливер – мой муж – держит при себе все деньги и оплачивает счета. У меня есть лишь платья, – вам они вряд ли подойдут, – и мой сын. Если вы хотели нам навредить, то наверняка уже нашли бы для этого подходящую возможность.

Он рассмеялся ее вымученному остроумию, не понимая, что заставило ее стать столь подозрительной.

– Я не краду детей и платья, – произнес он.

Она улеглась в постель рядом с мальчиком и закрыла глаза. И мгновенно уснула. Она была так измучена и так хороша, что его переполнило сострадание. При встрече за сценой он решил, что лысый мужчина – ее импресарио. Весть о том, что это муж, его удивила. Ему показалось, что Джейн неоткуда ждать помощи, да и в комнате не чувствовалось мужского присутствия, а в узкой постели, где мать и сын, судя по всему, спали вместе, не было места для мужчины.

Бутч придвинул к кровати кресло и сел, решив сделать все, что пообещал, хотя и сам не знал почему. Он вытащил из кармана свои новые часы размером с двойного орла [11] , которые купил у Тиффани сразу после приезда в Нью-Йорк, и вгляделся в циферблат, определяя, сколько у него осталось времени, сколько часов он мог еще посвятить певчей птичке и ее сыну. Корабль отчаливал в пять, вещи он уже собрал. Он мог провести с Джейн Туссейнт хоть всю ночь.

11

Двойной орел – золотая монета номиналом в 20 долларов, диаметром 34 мм. Чеканилась в США с 1849 по 1933 г.

– Как ваф фовут? – спросил тихий голосок.

Мальчик смотрел на него без всякого страха.

К черту все. Не станет он врать маленькому ребенку. Он и не стал.

– У меня много имен.

– Правда?

– Да.

– У меня тофе много имен. – Он так трогательно выговаривал некоторые особо сложные звуки.

– Неужели? Назови мне все свои имена.

– Огафтеф Макфимилиан Туффейнт.

– Максимилианом зовут моего отца, – удивленно заметил Бутч. Он никогда не мог взять в толк, отчего его тоже не назвали Максимилианом. Может, окажись он не Робертом Лероем, а Максимилианом, жизнь его сложилась бы совсем иначе.

– Огастес Максимилиан Туссейнт – огромное имя. Можно мне звать тебя Гасом?

Мальчик начал было отвечать, но вместо «да» издал хрип, и Бутч посадил его в кровати.

Бедняжка Джейн тоже села, держа руку на спине сына, но с благодарностью позволила Бутчу взять на себя заботу о ребенке.

– Мне придется дать тебе еще сиропа, Гас. Знаю, тебе этого не хочется. Знаю, это неприятно. Но нам не нужно, чтобы горло у тебя забилось мокротой.

У мальчика дрогнула нижняя губа, и Бутч отдал ему свои часы:

– Умеешь определять время?

Огастес мотнул головой:

– Нет.

– А считать умеешь?

Мальчик кивнул.

– Если будешь крепко-крепко держать часы, то почувствуешь, как идет время, – пообещал Бутч.

Огастес сжал часы в ладонях.

– Чувствуешь?

Мальчик кивнул, и Бутч продолжил:

– Считай, сколько раз они тикнут. Все закончится прежде, чем ты досчитаешь до десяти.

– Ладно, – храбро отвечал мальчонка, а потом раскрыл рот и без слез и возражений принял ложку сиропа. Он тут же закашлялся, задрожал и выплеснул все, что накопилось у него внутри, в ведерко, которое ему подставила Джейн.

– Вот и все. Прости, малыш. Прости, – проговорил Бутч.

Третья порция сиропа и рвоты возымела нужное действие, и спустя час и пару десятков вопросов – маленький Огастес Туссейнт любил поболтать – мальчик смог выпить стакан воды и проглотить два кусочка хлеба, которые Джейн обмакнула в суп. А потом он уснул, прижав к своей бордовой щеке часы. Мать свернулась рядом с ним на постели. Их так никто и не проведал.

Много позже, когда уже давно рассвело, Джейн резко, с криком, вскочила, и Бутч, задремавший в кресле, с записной книжечкой на колене, мгновенно очнулся.

– Огастес? – простонала она, приподнялась на локте, отвела от лица сына пряди волос, чтобы получше разглядеть.

– Тсс, – успокоил ее Бутч, растирая уставшие глаза. – Он в порядке. В полном порядке. Теперь он крепко спит.

Она опустилась на постель, прижимая руки к груди, дыша резко и отрывисто:

– Простите меня. Я долго спала?

Он потянулся было за часами и понял, что мальчик по-прежнему сжимает их в кулачке. Ну и ладно. Бутч мог купить себе другие. Он убрал книжечку в карман пиджака и потянулся. У него болела спина. Оказалось, что сидеть в кресле много часов подряд куда неудобнее, чем в седле.

– Не слишком долго, – соврал он. – Наверное, я тоже уснул. А где мистер Туссейнт?

Она пожала плечами и мотнула головой:

– У него отдельная комната. Оливеру нужно свое пространство. Уверена, он спит.

– Он не станет тревожиться за сына?

– Огастес не его сын.

Он изумленно взглянул на нее, и она поморщилась, но ничего не прибавила, не стала объяснять.

– И за вас он тоже не станет тревожиться? – не сдавался он.

Вместо ответа она проговорила:

– Оставьте свою карточку и скажите, сколько вы берете за лечение. Я прослежу, чтобы он вам заплатил.

Карточки у него не было, и на оплату он не рассчитывал, так что просто кивнул, соглашаясь на то, чего делать не собирался. Она была так молода – лет на десять младше него, – но ее голос и карие глаза, казалось, знали мир с самого начала времен.

– Вы говорите не как француженка, – мягко заметил Бутч.

– Если я захочу, то могу говорить как француженка, – возразила Джейн с таким сочным, мелодичным акцентом, что он тут же почувствовал себя в парижском кафе перед тарелочкой с круассанами.

– Вы это взаправду? – спросил он. Ему хотелось знать о ней все, но он знал слишком мало.

– Все не взаправду, – тихо ответила она.

Он склонил голову к плечу:

– Нет, я так не думаю.

– Вы и сам не взаправдашний, – парировала она, и он застыл, решив, что она его раскусила, но она лишь устало продолжала: – Мужчин вроде вас на самом деле не существует.

– Как вы это поняли?

– Вы пробыли здесь всю ночь и ничего не попросили взамен. – Она ни слова не сказала о его выдуманном докторстве, и он тоже об этом не вспомнил, хотя мог. Должен был. В одном она была права: он ничего не просил взамен.