Барин-Шабарин 4

В какой-то момент я привстал, поднялся и, пригнувшись, побежал вперёд. На этом участке больше караулов быть не должно, а издали заметить меня было непросто, да и перемещался я относительно бесшумно. Отряд последовал за мной.

— Все, здесь разделяемся! — сказал я Тарасу, забрав с собой Мирона, одного из донских казачков, не по годам развитого парня.

Петро тоже последовал за мной. Он будет главным носильщиком.

Нельзя было упускать момент проникновения в венгерский лагерь, такой спящий, беззащитный. Нет, патрули всё-таки какие-то ходили, но их только и услышишь, если из какой-нибудь палатки не доносится оглушительный храп. В следующий раз, я уверен, провернуть диверсию будет куда сложнее. Если противник не глуп, то уже завтра поймет, что к чему, и усилит бдительность.

— Кто отработал ножом? — спросил я бойцов, когда мы, где ползком, где перебежками, где прячась за палатки, подошли к одному командирскому шатру, где должен был обитать венгерский генерал.

Оказалось, что Петро взял на себя первую кровь, поэтому он и оставался прикрывать, а мы с Мироном отправились открывать свой счёт на этой войне. Хотя в сражении под Прешовым и я, и Мирон загубили не по одной польской душе. Но то дистанционно, а отрабатывать ножом — это совсем другое тело с точки зрения психологии.

Двадцать метров… Десять метров до караульных, которые, вопреки ожиданиям, даже не болтали, а всматривались в только-только начинающийся рассвет.

— Вжух, — арбалетный болт впился в грудь венгерского солдата.

Тот захрипел, но я успел подскочить, прикрыть бедолаге рот и аккуратно положить его, уже мёртвого, на вытоптанную рядом с палаткой землю. Солдата убил не я, его убила антисанитария и настигшее ночью желание облегчиться. Был бы оборудованный туалет, не пришлось бы прятаться караульному за палаткой. Мы продвигались вперёд и будто бы вынырнули прямо на опешившего не меньше нашего венгра. Хорошо, что он был шокирован и не стал поднимать тревогу, лишь моргал распахнутыми глазами.

И зря всё-таки люди отказались от такого оружия, как арбалет. Может и спасти всё дело, когда проникнуть надо тихо. Хотя хлопок срывающейся тетивы был достаточно отчётливым, но всяко тише, чем выстрел. Может быть, в средневековье уже и поднялась бы паника, им-то не был в новинку арбалетный хлопок — сразу бы опознали и всполошились, но вряд ли в венгерском нынешнем войске сегодня найдутся те, кто быстро почувствовал бы в таком звуке опасность.

Я поднял два пальца вверх и направил их в сторону цветастой палатки. Она резко выделялась среди других. Причём была не просто большой, а больше даже, чем у русского командующего князя Паскевича. Палатка, или, скорее, шатер, была в замысловатых узорах — листочках и цветочках, а ещё получилось разглядеть надпись на арабском. Явно что-то из Корана. И ведь даже не из Османской империи хозяин… Хотя за то, что хозяин военно-полевых хоромов был этническим венгром, я тоже не поручусь. Да, по сути, без разницы.

Караульные у палатки командира не спали. Однако и не несли свою службу исправно. Трое караульных сидели на поваленном дереве, принесённом под командирскую палатку, и угрюмо молчали. Переругались, что ли? И никто теперь не примирит сослуживцев. Если я и психолог, то в период профессионального выгорания, когда хочется не мирить, а пристукнуть своих клиентов.

Я жестами показал, что беру на себя одного, а моим ребятам оставались два других бойца.

— Вжух, вжух! — в полёт отправились два болта.

Промахнуться с пятнадцати шагов — это постараться нужно. Так что двое караульных как сидели на бревне, так и свалились с него на спину, но уже прошитые болтами насквозь. Если один венгерский боец не подавал признаков жизни, то стал хрипеть. Ему стрела угодила в горло, и теперь хрипы умирающего разрывали тишину.

Третий караульный подхватился и с криком, равнозначным слову «тревога», сделал пару шагов в сторону сложенных пирамидкой ружей. Запоздало, но арбалетный болт достал и его, свалив вражеского бойца на землю.

— Контроль! — прошептал я.

Петро и Мирон, выхватив ножи, устремились добивать подранков.

Я же быстро переместился к палатке, встал сбоку от входа. И оказался прав. Не прошло и десяти секунд, как из палатки выбежал один венгр, вероятно, адъютант — не похож на того, на кого у меня нынче была охота. Нет, полноватых солдат в венгерской армии встретить ещё можно, но чтобы они были в шёлковых пижамах? Вряд ли. Может, и не адъютант, а какой-нибудь секретарь — воинской выправки нет как нет.

Я бью вышедшего из палатки ладонью в шею, предполагая, что он тут же и свалится. Слегка промахиваюсь, попадая в ключицу. «Шёлковый заспанец» недоуменно поворачивается в мою сторону, я пробиваю ему прямым в нос. Нокаут.

— Мирон, смотришь вход, Петро — со мной! — прошипел я.

Задачей минимум было зайти в палатку к одному из венгерских командиров, чтобы взять карты или какие-нибудь документы. Неплохо было бы разжиться и деньгами. Однако, войдя в шатёр, я обнаружил, что на краю кровати сидит ещё один человек. Стало ясно, что теперь можно приняться за задачу максимум — взять генерала с собой. Знатный венгр, или все же турок, но воюющий за венгров, также был в шёлковой пижаме. Мужик протер глаза, будто бы желая прогнать наваждение.

Но я не призрак, испаряться не собираюсь.

— Вы говорите по-французски? — спросил я.

— Да, — растерянно отвечал Дьердь Кмети.

Да, это был именно он. Генерал венгерских войск турецкого происхождения. Каратель сербов и русинов. Уже в ходе венгерской революции он успел отметиться, измазав себя славянской кровью. Удивительно, но далеко не все славяне приняли венгерскую революцию, как благо. Вообще-то венгров через лет сто вполне могли бы назвать нацистами. Австрийцы были для них оккупантами, а любые славяне — рабами.

И это я удачно зашёл. Кмети, этот венгерский генерал, для историков и людей, занимающихся в будущем изучением Крымской войны, больше знаком, как османский полководец Исмаил-Паша. Так что, наверное, он больше турок.

— Мсье, прошу проявлять благоразумие, и тогда я доведу вас до русского командующего светлейшего князя генерал-фельдмаршала Паскевича, — сказал я, особо, впрочем, не рассчитывая на его содействие.

— Как вы вообще посмели?.. — попробовал возразить генерал.

— Если вы будете повышать голос, я вас убью, — холодным голосом сказал я.

Я окинул взглядом шатёр генерала. Золото, золото и ещё раз золото. Я думал, что революционеры, являются если и не бессребрениками, то, как минимум, не выпячивают жажду наживы — хотя бы поначалу. Но даже палатка Паскевича могла показаться крестьянской хатой в сравнении с этим вот барским домом.

А ещё мне было сильно интересно, кому же это я там, у входа в шатёр, в нос-то вмазал. Неужели это… представители запрещённого в будущем в России сообщества? Не знаю, разочаровался ли я или, напротив, с облегчением выдохнул, когда увидел вторую кровать у выхода из шатра. Спал тот в пижамке отдельно, может, денщик.