Барин-Шабарин 4

Вечером информация была мне доставлена. Как и предполагалось, в польско-венгерском войске расхлябанности было никак не меньше, как бы ни больше, чем в русских войсках. Конечно, посты были, даже караулы имелись, но служба велась из рук вон плохо. Венгерские солдаты, половина из которых и солдатами не были, службу знали плохо, это и раньше было понятно. Кроме того, я ещё не знал в истории ни одного примера, когда бы поистине революционная армия была бы дисциплинированной и организованной.

Можно много говорить о том, что Красная Армия в девятнадцатом году следующего столетия стала организованной силой, разбила белогвардейцев. Вот только, я считаю, что в девятнадцатом году Красная Армия перестала быть поистине революционной, она стала армией нового государства, пусть войска и были идеологически накачены. У меня было такое убеждение, что что революция — это порыв, а на энтузиазме выиграть войну невозможно, армия же — это сложнейший организм на службе у государства. Это логистика, комплектование, и не хаотичное, это тыл… Революционно настроенной русская армия была, когда формировались солдатские комитеты на фронте Первой мировой войны, и солдаты решали, идти ли им в бой, или лучше поспать.

Ну а мы чуть за полночь выдвинулись к венгерскому лагерю. Сделали это так, чтобы не быть замеченными и своими.

Что-то в последнее время мне нравится сидеть в засаде. Хватает времени подумать, многое переосмыслить. Как сейчас, когда два десятка моих лучших бойцов расположились всего в трёх с лишком сотнях шагов от поста венгров на въезд в их полевой лагерь. Мы дожидаемся у вражеского лагеря так называемого «волчьего часа». Именно в предрассветное время организму спится крепко. Даже в дисциплинированных и обученных армиях в предрассветный час караульные могут уснуть. Что уж говорить про простых венгерских повстанцев.

Я уважаю венгров. Они сражаются отчаянно, если бы не Россия, то смогли бы австрийцев даже и победить. Вот только эта победа была бы не из-за того, что венгры сильны, а потому что слабы австрийцы. Ведь часть венгерских повстанцев — это дезертиры, которые сбежали с австрийской службы и поддались националистическим идеям. Австрийскую армию лихорадило, она разлагалась, при этом подкашивалась и финансовая нога этого колосса. Была и другая проблема. Император в Австрии был молодой, он далеко не сразу взял себя в руки и стал действовать.

И как же всё это плохо для России! Казалось бы, победа — это ведь хорошо! Престиж русского оружия, восхваление русских генералов, императора — в этом не могло быть негатива. Кроме того, внутри страны нет никаких брожений, потому что все видят, сколь сильна и величественна нынешняя власть. Одни купаются в лучах славы, другие застряли и блаженствуют в полусонном состоянии. А если и найдётся тот человек, который скажет, что нужно извлечь ошибки из Венгерского похода, то его просто заклюют, уничтожат, распнут, сочтут идиотом, заслоняющим солнце, под лучами которого греются «великие».

В истории сложно найти примеры, когда победители начинают системные реформы в своей стране. Чаще всего всё начинается только после серьёзных провалов. И поражение в Крымской войне в той, иной реальности стало таким провалом.

Так, может быть, я не прав, и не стоило влезать во всё это, а нужно пустить ситуацию на самотек, чтобы было как и в прошлой истории? Если Россия не потерпит поражение, то не будет отмены крепостного права, а ведь она нужна, пусть и вышла такая ублюдочная, непродуктивная и несправедливая реформа. Тогда не случится и реформы в армии.

Нет, сомнения прочь! Взялся за гуж — не говори, что не дюж. А то, что я пока не вижу, как быстро победить в Крымской войне, только подтверждает, как сложна обстановка. Может, только мои действия здесь и сейчас, на венгерской земле, хоть как-то найдут отклик военных, и они уже не будут столь скептически относиться к моему отряду через лет пять, когда я рассчитываю вновь действовать. А уж тогда я соберу не отряд, а целый полк.

— Что? — спросил я почти неслышно подползшего ко мне Тараса.

— Можем начинать, все готово, — сказал главный разведчик моего отряда.

— Начинаем. Покажем сегодня, чему научились и как умеем воевать, — решительно сказал я.

Глава 18

— Двое там не спят, разговаривают, гогочут, как те гуси. Можно подойти и взять в ножи, — предложил Тарас.

— Возьмёшь с собой Петро и Федоса, — сказал я, и даже в потёмках рассмотрел недовольство на лице Тараса.

Он предпочитал проводить операции только с десятком, с которым лично тренировался. Несомненно, подобрал он себе ещё тех головорезов, в том числе из бывших полууголовных элементов. Но ведь мне и не надо всех победить. Нам, прежде всего, нужно обкатывать своих бойцов, приучить их не бояться крови и быстро принимать решения. На войне, в схватке побеждает не тот, кто лучше готов физически, а тот боец, который готов пойти ради победы на всё. И вот для этого нужно не бояться крови. Теория без практики в этом деле ничто.

Я грозно взглянул на Тараса, и он потупил взор. Не только монеты мотивировали моего десятника. У меня в поместье рос и воспитывался его сын. Причем Маша взяла попечительство над мальчиком и чуть ли не заменила ему мать. Тарас прекрасно все понимал и желал своему наследнику только добра, осознавая, что сам не может дать мальчику всё то, что нужно. Так что Тарас впервые за последние месяцы проявил сомнение в моем приказе — и теперь согласился лишь под давлением.

Когда глаза привыкли к потёмкам, возможно стало рассмотреть, как семь продолговатых бугорков медленно двигаются в сторону венгерского лагеря. Я почти уверен, что в этих маскхалатах бойца было бы нелегко распознать и при дневном свете. Тем более, когда подобного не ожидаешь. Кто же додумается до подобной маскировки? А ищем мы глазами только то, что уже видели.

Венгерские караульные разговаривали громко, я даже видел, как в лучах от большого костра один показывал на себе внушительных таких размеров грудь, очерчивая округлости чуть ли не вытянутыми руками. О чём ещё могут разговаривать мужики у костра? О бабах. Причём я не оговорился, когда называл их мужиками. Будь это солдат, он исправно бы нёс службу. Их должно было не спать как минимум пятеро, был бы распределён периметр, вдоль которого должны ходить часовые, но такой службы не велось.

Сняли говорунов так, что и мне с трудом было заметно, что именно там произошло. Подползли со спины, а они оба сидели в одном направлении, перерезали горло, прикрыв при этом рот, чтобы даже хрипов не было слышно, оттащили в сторону, в высокую траву. Буднично, словно на учениях. Хотя нет, на учениях было намного тяжелее подобное проделать. Ведь там все, кто отыгрывал караульных, примерно знали, что может произойти, и у них была задача обнаружить диверсантов. Так что чаще всего получалось выигрывать именно караульным, но не всегда.

— Федос, контроль! — сказал я, а сам пополз вперёд, в венгерское логово.

Слово «контроль» ввел также я. Емкое, рабочее слово. Хотя сколько же в этом слове жесткости!.. Но война — это не на балу дамочкам пошлости на ушко шептать.

Мы двигались по венгерскому сонному лагерю, где было удобно прятаться за темно-серыми палатками от тех одиночек, которые все же не спали. Внутренний караул был встречен нами только один — и то солдат было всего двое. Поразительная беспечность! Да ведь и через сто лет хватало расхлябанности даже в регулярных, профессиональных войсках.

Конечно, в потёмках даже отличный стрелок мало что увидит и распознает, но уже в ста пятидесяти метрах было более чем достаточно костров, а где именно находится склад, знали теперь все бойцы моего отряда. Кроме того, чтобы не перепутать нас с венграми, на рукавах каждого была нашивки, под которой пряталась фольга. Её отблеск даст отличить своего от не своего. Не знаю, наверное, фосфор уже есть и для чего-то применяется. Нужно будет и этот момент позже выяснить. Систему «свой-чужой» нужно вот для таких, ночных, операций прорабатывать четко. Ну а пока работаем с тем, что есть.