Бару Корморан, предательница
Шрифт:
— Я знаю, кто это. И я приняла меры.
Бару сказала правду. Где–то далеко Чистый Лист сиял от счастья повиновения, охотясь за жертвой, а может, вспоминая ее смерть. Унузекоме предали его собственные иликари, но Бару распознала шпионку еще в Хараероде и отправила за ней своего человека.
Ни в чем нельзя полагаться на случай.
А затем Бару занялась князьями.
— Мы должны разбить Каттлсона и Хейнгиля на Зирохской равнине и развернуться навстречу морской пехоте, идущей на нас по Инирейну. Возможно, это лучшие солдаты Фалькреста. Но у них нет кавалерии. Понимаете? Если завтра мы
— Она никогда не вела нас к поражению, — вымолвил Отсфир, буравя взглядом лампу в центре столе. — Таково мое мнение.
В его голосе прозвучала новая сила, появившаяся и возросшая по весне. С недавних пор он стал истово верить Честной Руке, хотя, возможно, он просто имел на то веские основания.
Бару сообразила, что мысли о собственном положении отошли для него на второй план.
Игуаке, облеченная величием, словно плащом, уставилась на Бару.
— Никогда не вела к поражению? — ехидно переспросила она. — Разве она когда–нибудь вела вас в бой? Хотя бы раз?
— Я убила для тебя трех князей, — оскалилась Бару. — Благодаря мне все твои ненасытные мечты сбылись в одну ночь.
— Бахвальство, — шепнул Зате Олаке. — Осторожнее.
— Хватит! — рыкнула Бару и вскочила из–за стола, вытянувшись в струну. — Я могу в одиночку пойти на поле битвы и встретиться с врагом, имея лишь рассвет за спиной. Ясно вам?
— Я с тобой. — Тайн Ху встала, ее губы кривились в усмешке, и она почти встретилась с Бару взглядом (впервые за столь долгое время!). — И Каттлсон вспомнит, как мы вдвоем схлестнулись с ним в прошлый раз.
— Значит, завтра выступаем, — подытожил Отсфир и посмотрел на Лизаксу. — Какая мужчине разница, где умирать, не так ли, дружище?
— Да, перспективы убийственны, — вздохнул Лизаксу. Куда же сбежал прятавшийся в нем лис? Где его задор и кураж? — Куда ни кинь — всюду клин.
Наконец заговорил и Пиньягата. Сам он был суров, как кремень, а голос его звучал жестко, как чепрачная кожа [30] .
— С рассветом выступаем, — отчеканил он. — До вечера не сбавляем темпа. Движемся быстрым маршем. Ударим в сумерках — лошади утомились, люди измождены. Быть по сему. Но кто командует нашим новорожденным волком? Лагерь хочет знать. Кто наш генерал?
30
Прочная кожа, получаемая путем традиционной выделки.
Взгляды устремились на Бару.
— Фаланги я отдаю Пиньягате. Лучников — Отсфиру. Дзиранси, твои воины пойдут за воинами Пиньягаты — в резерве. Зате Олаке! К утру его ягата должна выучить наизусть сигналы наших барабанов. «Шакалы» могут сами выбрать, кто возглавит их разведчиков и велитов.
— А главное? — пророкотала Игуаке, и в ее голосе послышался топот копыт ее бесчисленных стад. — Эти должности вторичны. Все зависит от действий наших конников. Кто поведет кавалерию? Кто проломит их строй?
— Генерал у меня только один, — ответила Бару.
Тайн Ху встрепенулась. В свете лампы ее кожа блеснула золотом.
— У нее нет княжеской кавалерии, — возразила Игуаке, скрестив руки на
груди. — Нет чувства движения конного строя. Я мшу предложить лучшего. Моего сына, Игуаке Ро.Верно.
Но, взвесив все за и против, Бару приняла решение.
— У Тайн Ху есть несомненное достоинство, — сказала она. Сердце ее ликовало, но в горло словно залили расплавленное стекло. — Мое доверие.
Оставшись одна, Бару задула свечи и, спрятавшись таким образом от самой себя, хотела заплакать от страха. Однако не получалось. Чересчур крепки оказались выстроенные ею плотины, слишком безупречно отполированы внутренние механизмы.
Не говоря уже об условиях сделки, которую Бару давно заключила с собой.
Теперь, сидя в темноте, она падала и падала в бесконечную пустоту своей души. Потом появилось беспокойное осознание собственной беспомощности. Тревога заставила ее подняться и покинуть шатер.
Бару сразу направилась к границе армейского лагеря, минуя костры и буквально продираясь сквозь запахи горелого мяса и хвори.
В ночи перекликались авдотки. Какая–то птица пронеслась над головой. «Козодой, — подумала Бару. — Белобрюхий. Или белохвостый». Она не смогла разобрать. В реестр вкралась неточность.
Вскоре она обнаружила, что бредет вверх по склону холма на север, высматривая крутые каменные выступы. Возможно, ее вел некий таранокийский инстинкт, засевший в крови каждого островитянина. А может, она просто знала, где отыщет Тайн Ху.
Княгиня устроилась на холме, скрестив ноги, и смотрела на галактику костров, раскинувшуюся на лугах Зироха.
Заметив Бару, она склонила голову.
— Ваше превосходительство.
— Вультъяг…
Бару облизнула пересохшие губы.
— Вы удостоили меня своим доверием. Завтра я не подведу вас.
И сейчас — более всего на свете! — Бару захотелось говорить искренне. Странно, но это желание оказалось сильнее ее жажды власти над Маскарадом и сильнее ее детского порыва счесть все звезды на небе.
Но язык ей не подчинялся. Свою искренность она уже сожгла дотла, переплавила на металл, превращая себя в машину.
Голос ее прозвучал хрипло, придушенно:
— Я не заслужила этого. Ничем не заслужила.
— Чего? Почтения? Пиетета? Нашей армии и тех, кто следует за ней? Наших храбрых воинов, разбивших лагерь внизу? — Единым мощным движением Тайн Ху поднялась и встала рядом с Бару. Кольчуга на широких плечах сияла, окутав ее мантией из звездного света. Но взгляд ее был беспокоен. — Как к тебе обращаться? Подруга? Сестра? Либо ты — моя королева, либо нет. Я дала клятву. Сомневаясь в себе, ты сомневаешься во мне. Ответь, ты сомневаешься во мне?
— Мне нужно тебе кое–что сказать, — выдавила Бару. Голос ее дребезжал и шипел, совсем по–другому обстояло дело, когда она лгала. Ложь, вскормленная ее плотью и смазанная ее кровью, слетала с языка гладко, спокойно, уверенно. Откровенность — причиняла боль. — Я…
Еще совсем немного и… Как близко, но как далеко! Точно в парадоксе человека, прошедшего половину Арвибонской дороги, затем — половину оставшейся половины, половину оставшейся четверти… И как бы он ни приблизился к цели, до нее неизменно оставалась многоступенчатая бесконечность.