Бедные углы большого дома

— Къ теб все идетъ, душка, — поцловала Ольга Васильевна кузину Софи.

Она точно такъ же должна была поцловать и кузину Фани, кузину Жени, такъ какъ вс равно требовали и равно заслужили поцлуевъ. Въ сущности, это были не три существа, но одно, — кузина Фани говорила и длала только то, что могла бы сказать и сдлать кузина Жени или Софи, и наоборотъ. Вся разница была въ тон, и это объяснялось очень просто: у кузины Жени были хорошенькія губки, и она надувала ихъ и говорила будирующимъ тономъ; у кузины Фани были прелестныя плечики, и она рзко передергивала и выставляла ихъ изъ-подъ открытаго лифа, произнося фразы дтскимъ тономъ; у кузины Софи была чудная рука, и кузина Софи была меланхолична, — ахъ, какъ хорошо было это задумчивое протягиванье руки впередъ, dahin, dahin! Говоря это, конечно, я смю утверждать, что это были сильные, недюжинные характеры и что для измненія ихъ нужна была нечеловческая сила, такъ какъ губки, плечики и ручки, при всхъ постороннихъ вліяніяхъ, оставались попрежнему прекрасными, тогда какъ какой-нибудь будто бы сильный характеръ, сложившійся подъ вліяніемъ постороннихъ обстоятельствъ, измняется чрезвычайно легко съ измненіемъ этихъ условій жизни, но плечики, губки, ручки, — о, ихъ не уничтожатъ никакіе перевороты, надъ ними сильно одно всемогущее время.

— Полноте, вы совсмъ заговорили Ольгу, — вступилась тетушка, слушая лепетъ дочерей. — Ну, что ты думаешь, Ольга, насчетъ мста? Я пріхала къ теб съ предложеніемъ отъ генерала Семенова…

— Ахъ, душка, душка, онъ въ одномъ дом съ нами живетъ, къ намъ будешь каждый день ходить, — вздернула плечики Фани.

— Его ма-лютки про-сто удивленіе! — провела въ воздух рукою Софи.

— Я тебя къ нимъ ревновать буду, — надула губки Жени.

— Нтъ, тетя, благодарю васъ, но я… — смшалась Ольга Васильевна, точно ее поймали въ какой-нибудь страшно! шалости.

— Право! браво! Ты, врно, нашла мсто? Я знала, что кузина не будетъ безъ мста, — весело передернулись шаловливыя плечики, — А вотъ Фани со мною спорила, что ты не найдешь мста до моего рожденія и что я останусь безъ маленькаго cadeau! Браво! браво!

— Ахъ, перестань! — перебила тетушка. — Егоза! У васъ все глупости на ум. Настоящія вы дти!

— Ничего, ничего, тетушка! Фани такъ наивна, — вступилась Ольга Васильевна, не зная, что говорить насчетъ своего положенія, и радуясь, что разговоръ можетъ принять другое направленіе.

— Нтъ, нтъ, надо говорить о дл,- настаивала тетка. Ты ихъ избаловала. Он только и толкуютъ о твоихъ cadeaux. Соня до сихъ поръ носилась съ твоимъ портмоне, но — вообрази ея несчастіе, — у нея его вытащили третьяго дня у обдни; бдная чуть не захворала. Вотъ грховодники-то, гд воруютъ, — въ храм Божіемъ! А вдь ты знаешь, что я не могу дтей баловать, мн невозможно покупать имъ эти мелочи.

— Бдная кузина! — воскликнула Ольга Васильевна.

— Да, и у меня сломали твою брошку. Стали на балу салопъ снимать и сломали: теперь хотла отдать починить, мама говоритъ, что заплатить не можетъ, — надулись просящія поцлуевъ губки.

— Я заплачу, — сказала Ольга Васильевна.

— Не надо, не надо, мой другъ! Не балуй изъ, — строго замтила тетка. — Будь бережливе, душа моя, не обращай вниманія на ихъ вздохи, — повздыхаютъ и перестанутъ. Нужно же учиться переносить маленькія непріятности…

— Мама вотъ всегда такая! — роптали губки.

— Однако, мы все же не кончили разговора о мст,- промолвила тетка. — Итакъ, ты нашла мсто?

— Нтъ, но я…

— Ну, если ты только надешься получить его, то лучше согласиться на предложеніе Семенова; это тмъ боле пріятное предложеніе, что мы знакомы домами и живомъ рядокъ

— О, кузина, намъ бу-детъ такъ отра-дно, мы каждый день будемъ видться, говорить, мечтать, — томно провела въ воздух рукою «меланхолія».

— Ты меня, можетъ-быть, будешь учить на фортепьяно играть; а такъ плохо играю, — вздулись губки «недовольства».

— Душка, душка, согласись! Я съ тобой буду въ коляск кататься, когда ты подешь съ дтьми Семенова! — заегозило безпечное «ребячество».

— Добрыя мои, я не могу согласиться покуда ни на что, — воскликнула Ольга Васильевна.

— Это отчего? — воскликнули разомъ примадонна и хоръ.

— У меня, вотъ видите ли…

Ольга Васильевна смшалась; ей на языкъ напрашивалась сотни разъ слышанная отъ Скрипицыной фраза: у меня есть святыя обязанности! И именно потому, что эту фразу затаскала Скрипицына, Ольга Васильевна не могла ее произнести, и ей казались какъ-то неподходящими эти высокія слова къ ея простенькому, доброму длу и къ ея столь же простенькой особ.

— Что у тебя? — кричали между тмъ примадонна и хоръ.

— Я живу здсь съ одной двушкой, съ бывшей пансіонеркой Скрипицыной, и не могу ее оставить.

— А-а! — многозначительно выговорила тетушка, и шепнула:- хорошо она теб платитъ?

— А-а! — протянули кузины и, вытянувъ лица, съ неудовольствіемъ отошли къ окну.

— Это та! — бысто пролепетала на ухо сестрамъ бойкая Фани, косясь на Варю.

— Н-да, э-то она! — вздохнула Софи, опустивъ въ отчаяніи руки.

— Какое же сомнніе, это та самая! — надула губки Жени. Хоръ смолкъ на мгновеніе, исподлобья, издалека оглядывая врага; вдругъ онъ мгновенно отвернулся къ окну и сошелся еще ближе въ кружокъ, замтивъ что-то.

— У нея въ ушахъ Ольгины серьги! — дернуло сестеръ за платья «ребячество».

— А-а! А-а! — протянули сестры.

— Я надюсь, что ты, Ольга, все разсчитала и не отталкиваешь отъ себя предложенія по пустому капризу, — сказала тетка. — Мн очень пріятно будетъ видть у насъ въ дом тебя съ твоей воспитанницей.

— Merci, тетя.

— Нтъ, теперь маленькая кузина забудетъ своихъ бдныхъ кузинъ, — отозвался хоръ изъ своего добровольнаго изгнанія, и мрачный тонъ этихъ словъ дошелъ до глубины души Ольги Васильевны.

— Нтъ, нтъ, мои милыя; я васъ не забуду, никогда не забуду! — взволновалась Ольга Васильевна, и ей очень хотлось заплакать, но, странное дло, она почти не понимала во все это время, что ей говорили, и слезы навертывались на глаза просто отъ какого-то нервнаго раздраженія.

Тетушка и кузины стали собираться домой. Жени оставила свою сломанную брошку и просила отдать ее въ починку.

— Я бы никакъ не отдала ее теб для отдачи въ починку, но ты иначе не прідешь къ намъ, забудешь своихъ кузинъ, а это заставитъ тебя вспомнить о нихъ, пріхать къ нимъ, — будировала она.

Кузина Фани очень, очень, совсмъ по-дтски, залюбовалась платочкомъ Ольги Васильевны, и когда та хотла подарить его Фани, то Фани обидлась и не хотла его брать; Ольга Васильевна настаивала; Фани отговаривалась, вслдствіе чего десять разъ повторилось съ каждой стороны:

— Ты меня обижаешь!

Посл двадцатаго повторенія этихъ словъ, платочекъ перешелъ въ карманъ Фани, уврявшей, что она беретъ его «въ залогъ» затмъ, чтобы отдать его Ольг Васильевн при первомъ ихъ свиданіи. Когда гости ухали, Ольга Васильевна возвратилась въ комнату, проводивъ ихъ, и сла на диванъ. Варя тихо подошла къ ней и положила ей на плечи свои руки; он взглянули другъ на друга и вдругъ об заплакали. О чемъ? Ни та, ни другая не могла дать себ отчета, но ихъ грудь давилъ какой-то гнетъ, и слезы, подступавшія подъ самое горло, вылились при первомъ слов, а это слово было слдующее: