Бег времени. Тысяча семьсот

– Я знаю Ваше отношение к любви, граф Сен-Жермен, - вы разрушили однажды все то, чем я грезила. Вы дали ему повод стать тем, кто разбил мне сердце, - К сожалению, мне уже пришлось выслушать вас однажды. Это был не самый приятный разговор, смею заметить.

Граф, однако, лишь рассмеялся.

– Я что-то не припоминаю этого разговора.

– И не припомните. Он состоится лишь в 1787 году. 30 лет спустя вас ожидают весьма интересные вещи, милорд.

Например, осознание, что я обводила вас вокруг пальца все это время вовсе не в своих попытках убедить, что я – Рубин. Шарлотта Монтроуз выглядит совершенно по-другому.

– Ваши попытки убедить меня в том, что вы последняя из двенадцати не увенчаются успехом, милая. Вы лишь мошенница. И не думайте, что ваше замужество сможет долго скрывать вас. Рано или поздно ваша голова окажется на плахе.

В тот вечер мне совершенно не спалось. Я лежала на кровати, распластав руки в разные стороны, и считала линии на бордовом балдахине, стараясь не думать о будущем и о прошлом. Но мысли все равно пробивались сквозь мою защиту, внушая мне лишь страх. Я думала о том, как продолжали жить все те, кого я когда-то знала. Скучали ли они по мне так же яростно, как я? Смог ли Гидеон собрать кровь всех путешественников? Сильно ли менялся мир по другую сторону учебника истории, с каждой секундой обновляя базу данных всемирной сети?

Настигнутая этой ностальгией, я бросилась к тумбе, где хранила свой старый школьный рюкзак – единственное напоминание о жизни, что у меня была. Что не давало мне усомниться в том, что это не сон, что 21 век вовсе мне не приснился.

В нем лежали мои старые тетради с эссе, цветные ручки, крем для рук, парочка заколок и резинок и, конечно же, мой телефон, так уютно поместившийся в тайном кармане. Я поместила его туда в первый же день, понимая, что технологии скорее сойдут за магию, а значит, меня тут же отправят на костер.

Я держала его в руках, как драгоценность, словно он был необычайно тонким хрусталем. Боялась, что вот еще секунда, и он растает в воздухе, как будто его никогда не было. Боялась и того, что он сломался, что экран не загорится, освещая темный угол, в котором я сидела, но вот приятный свет оповестил меня о том, что телефон всего лишь нужно разблокировать. Зарядки оставалось процента на два меньше, чем когда я его отключала – 75 %, хватит на весь день, при жесткой экономии даже на полтора. Но мне нужны были лишь фотографии. Все мои воспоминания. Мама, Лесли, Ник, Кэролайн. Тетя Мэдди. Шарлотта и тетя Гленда. Гидеон.

Он даже не подозревал о том, что я его фотографирую. На его лице безмятежная улыбка, он лежит на софе в подвале 1956 года. Глаза закрыты – он слушал музыку.

Прекрасен, как всегда.

Такой далекий, совершенно не мой.

Забыл меня, как и следовало, ведь я раскусила его план – план, который подсказал ему сам граф Сен-Жермен. Я по уши влюбилась в Алмаз, совершенно забывая, что Алмаз еще и Лев -хищник, что бросается на жертву, совершенно об этом не предупреждая. Я пала, как пала до этого Шарлотта. А я то, глупая, верила в то, что чувства искренни!

Мое сердце вновь горело, оно иссыхало, рассыпалось пеплом и казалось, огонь распространяется и дальше по всему телу. Мне хотелось срастись со стеной, больше никогда ничего не чувствовать, стать никем, ничем и всем одновременно. Но огонь распространялся на весь этот мир, становясь для меня ядом. Убивая себя и дальше, я отыскала в рюкзаке наушники и включила на всю громкость единственное, что было сильнее простых воспоминаний. Закрыв глаза, я слушала Hallelujah, все сильнее убеждаясь в собственной беспомощности. До боли знакомые звуки песни, яркой вспышкой напомнили мне 21 век: с его вкусами, запахами, огнями, скоростями и родными мне людьми. Знаете, словно я была в темноте и глянула на свет, и увидела прекрасный мир, где много-много красок. И от этой красоты стоит адская резь в глазах, будто она ввинчивается через зрачок и глазное дно в самый центр моей головы, словно пытается запечатлеться там навсегда. Но стоит закрыть глаза, и я снова вижу образы, снова скучаю по свету и снова привыкаю к темноте…

Я спала, когда кто-то аккуратно вытащил у меня из ушей наушники и тут же отбросил их в сторону.

– Милая моя, что же случилось? – приятный голос, так похожий на голос Гидеона, окутывал меня словно теплое одеяло. Я открыла глаза, чтобы иллюзия рассеялась и увидела перед собой обеспокоенное лицо Бенедикта. Он чуть ли не с ужасом смотрел на включенный мобильный.

– Будущее, - просто ответила я. Понимание озарило его лицо.

– Но почему Вы плачете?

– Потому что будущее мне больше не принадлежит, - я выключила телефон и забросила его в рюкзак, оставляя себя беззащитной. Чтобы не рассыпаться на части, я обняла себя руками. Было безумно холодно. Моей душе было невообразимо холодно.

Бенедикт же просто убрал с моего лица выбившуюся прядь волос и улыбнулся так тепло, словно никогда и не было мороза. Его прикосновения были приятными. Они действовали на меня словно анестетик – все словно отходило на задний план, оставляя лишь эту гармонию между ним и мной.

– Все что Вы пожелаете, будет принадлежать Вам.

Удивительно, но сил хватило на то, чтобы усмехнуться в ответ на его слова. Как же все-таки самоуверенны мужчины этого века – все было в их власти.

– Думаю, Вы, вряд ли, в этом веке сможете достать для меня капучино или зарядку для Iphone, а потом розетку. Или же шоколадный батончик, шампунь, машину. Ничего из этого не в Ваших силах, мой граф.

– Шарлотта, - Бенедикт сел рядом, облокотившись о стену, и посмотрел на меня так, что на мгновение страх тут же вернулся ко мне. Таким голосом обычно сообщают о смерти, неудачах или же не очень приятном диагнозе.

– Я знаю, все это воспринимается как бред безумной девушки, - поспешно сказала я, уповая на то, что страшная правда так и не будет высказана вслух. Я отчего-то была уверена, что она лишь усугубит мое состояние, что дальше я уже не смогу сопротивляться этому противному чувству собственной беспомощности.

– Нет, я хотел сказать не об этом. Шарлотта, - и снова этот тон, - что думают в Вашем времени о путешествиях в будущее?

Вопрос застал меня врасплох. А я-то ожидала поучительную тираду о том, что пора прекращать витать в облаках.

– Я не… - хотелось ответить, что «не знаю», но это бы враз испортило мою легенду о Рубине, не просто пренебрежительно относившемуся к урокам «сверх важного и секретного», а и вовсе ничего не знавшего о делах Хранителей.

– Я не помню.

Кажется, когда-то Гидеон и вправду что-то говорил об этом. Что мы не можем путешествовать в будущее, потому что оно еще не случилось. Что это наша временная линия. Именно поэтому, самая ближайшая дата, в которую мы можем отправиться, это за год до нашего рождения.

– Мы можем попытаться. Я могу провести Вас к хронографу и мы сможем проверить эту сумасбродную идею, - голос графа, однако, совершенно не изменился. Он словно рассказывал мне о том, что я скоро умру.

– Безумцы всех умнее?
– я постаралась улыбнуться, но потом вспомнила, что граф никогда в жизни так и не увидит фильм Тима Бертона. И это было своего рода отправной точкой для отчаянной надежды.

Без пятнадцати десять мы уже стояли у тайного входа в Темпл и постоянно испуганно озирались, завидев кого-нибудь особо подозрительного у поворота, который был скрыт за каретой, оставленной специально с этой целью.