Белая река. Гримерша

Когда-то она задавала себе те же вопросы, стоя перед дверью московской квартиры Лешки Суздальцева. Правильно ли он ее поймет и не сочтет ли ее решительный поступок за непростительную наглость. Тогда, как и сейчас, Даша Громова решила признаться в любви. Как это было давно и как недавно!

Тогда она решилась. Совсем недолго потопталась перед входной дверью, а затем резко надавила на кнопочку звонка. Кстати, как потом выяснилось, Лешка все это время стоял по ту сторону двери, прильнув к глазку, и с любопытством за нею наблюдал.

— Ну, ты мать, даешь, — такими словами он ее приветствовал, — топчешься на лестнице уже пятнадцать минут. Губы зачем-то красила. Не могла, что ли, у меня покрасить? Свои же люди все-таки. Или нет?

— Как раз об этом я хотела с тобой поговорить, — промямлила она. — Леш, ты меня любишь?

Суздальцев так и замер — с ее курткой в руке. — Ты чего это вдруг?

— Да так. Просто интересно, — улыбнулась она, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

— Ну… люблю. И что?

— Тогда… может, поженимся? — Даша чувствовала себя полной дурой. Нс так все должно было быть, не так. Это он, Лешка, должен был сделать ей предложение. Припасть на одно колено и застенчиво протянуть нарядную коробочку, в которой покоилось бы бриллиантовое кольцо. А потом он с замиранием сердца ждал бы ее ответа. А она… ну а она, конечно, помялась бы — как и положено приличной девушке. А потом, разумеется, согласилась бы. Он бы заключил ее в объятия, и с тех пор они бы жили долго и счастливо, а если повезет, и умерли бы в один день — конечно же в глубокой старости… А еще у них родились бы замечательные, красивые дети — двое, нет, лучше трое, а потом у этих детей появились бы свои дети, а у этих самых, очередных детей…

— О чем задумалась-то? — ухмыльнулся Суздальцев, привычно опрокидывая ее на диван.

— Рисую перспективы семейной жизни, — вяло пошутила Даша.

— А… ты все об этом. Ну… раз тебе так этого хочется… давай поженимся… как-нибудь…

— Даш! Даш, ты чего здесь стоишь с таким странным выражением лица? — перед ней стоял Гриша Савин.

Надо же, она так глубоко задумалась, что совсем забыла, где находится. И это происходит с ней не в первый раз. Так недолго и с ума сойти. Бедный Гриша Савин — у обеих его девушек не все в порядке с головой!

— Я… А я к тебе вот пришла.

— С ума сошла? — неожиданно грубо спросил он. — А если бы Машка здесь была? И так ты зачем-то села с нами за один столик в столовой. Хочешь, чтобы у меня были проблемы?

— Но. Гриша… Я думала… Сегодня ночью… — Даша никак не могла сообразить, с чего начать столь волнующий для нее разговор. Гриша, конечно, заметил ее смятение и немного смягчился.

— Дашута, я тебя обожаю. Ты супер, и сегодня ночью у нас все было замечательно. Уверен, это была не последняя наша ночь.

Ее лицо просветлело.

— Но, Дашенька, мы должны быть осторожными.

В Москве, конечно, можно будет немного расслабиться и иногда появляться вместе на людях. Не на громких премьерах, разумеется. Но здесь, когда Машка всегда рядом…

— Об этом я как раз и хотела поговорить… Гриш, ведь теперь ты се бросишь?

Уголки его губ медленно поплыли вниз, за одно мгновение он, казалось, постарел лет на пятнадцать.

— Даш, я думал, что мы прояснили этот вопрос. Я заранее тебе обо всем рассказал, и у тебя был выбор.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты все знала, — спокойно объяснил он, — знала, что Маша больна и что я несу за нее ответственность. Я ее никогда не брошу, я же тебе говорил. И дело тут не в любви, а в чувстве долга.

— Но нельзя же так! Ты давно искупил свою вину. Нельзя же портить себе жизнь из-за душевнобольной! — возмутилась Даша.

— Тебе легко говорить, — вздохнул он, — все, Даш, не будем об этом. Надеюсь, ты меня правильно поняла.

Он отвернулся и принялся нарочито медленно запирать входную дверь, тихонько насвистывая при этом какую-то популярную мелодию. Видимо, такое поведение должно было означать, что этот разговор окончен. Даша немного постояла рядом, наблюдая за движениями ключа в замке, потом развернулась и медленно пошла прочь — она все же надеялась, что Савин закончит наконец возиться у двери и догонит ее. Но никто не стремился за ней следом…

Быстрой тенью проскользнула она мимо гостиничного крылечка — только бы самонадеянный Максим Медник ее не заметил.

Что же делать? Неужели ее опять обманули? И почему она все время вляпывается в подобные ситуации? Говорят, что есть Бог, который все видит и распоряжается — кого наградить, а кого наказать. Вот Верка Агеева свято в него верит, и, если у нее что-то не клеится в личной жизни, она непременно идет в церковь — поставить свечку за собственное благополучие.

Даша Громова тоже в Бога верит, правда, вот в церковь никогда почему-то не ходит. Может быть, дело в воспитании — коммунисты родители были, конечно, атеистами. А сейчас идти в церковь как-то неудобно — ведь она не знает даже, как себя там вести, чтобы особенно не выделяться из толпы. Кажется, надо голову повязать платком, и еще надо надеть юбку — только, конечно же не мини…

О чем она думает? Сейчас не время думать, надо действовать. Ее судьба зависит только от нее самой. Кто знает, будь она порешительней, может быть, сейчас гордо звалась бы мадам Суздальцевой!

Ясно одно — Гриша Савин — слабохарактерный и инфантильный субъект. Он не способен принять самостоятельное грамотное решение. А ее, Дашу Громову, угораздило в такого типа влюбиться. Логика проста — она должна принять это самое решение за него, причем сделать это как можно быстрее. И тактика тут может быть одна — надо поговорить с Машей Кравченко. Пусть будет скандал, пусть у красотки случится истерика, Даша все равно откроет ей глаза. Причем сделает это немедленно.

АЛЛА

Не клеился фильм. Определенно не клеился.

Снимали последнюю сцену — герой Гриши с помощью тупого ножа убивал героя Максима Медника. Макс явно нервничал — не мог он забыть полученный фингал, никак нс мог. II Гриша тоже нервничал — только виду не подавал, но Алла все равно заметила — да и нельзя было не обратить внимания на его натянутую веселость, на изобилие плоских шуток и нервный смешок. Хотя, может быть, эта нервозность продиктована другими причинами. Зря Григорий думает, что никто не замечает его курортного романа с гримершей Дашей Громовой. То есть, конечно, так оно и есть — никто не замечает, но от нее, Аллы Белой, таких вещей не скрыть.

Бедная Машка, ходит такая счастливая, с пленительной улыбкой смотрит на своего Гришеньку, а он ей давно изменяет, и с кем!

— Если ты меня поранишь ножом, подам на тебя в суд! — шипел Максим. А Даша Громова в этот момент закрепляла на его груди мешочек с бутафорской кровью.

— Что я, дурак? — улыбался Савин. — Синяк поставить — это я могу, хоть сейчас. За синяки срок не дают.

— Идиот! — возмутился Макс. — Так ты еще и гордишься тем, что поставил мне синяк? Но это была нечестная драка. Я-то играл по сценарию, а ты напал на меня со спины.

— Почему же со спины? — удивился Григорий. — Попал-то в рожу!

— Я с тобой еще после съемки разберусь! — театрально сверкнув глазами, пообешал Медник.

— Конечно. Давай после съемки, ладно? А то вдруг я опять испорчу твою физиономию и ты не сможешь играть? — миролюбиво согласился Гриша.

— Да что ты о себе возомнил? — Максим толкнул приятеля в грудь, и Гриша повалился на землю, словно кегля.

Еще минута — и Макс оказался на нем. Мужчины самозабвенно колотили друг друга, не обращая внимания ни на включенные камеры, ни на истошные крики режиссера.