Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Ой, леса-боры и луга-разлоги! Через вас идут все пути-дороги. Как-то хлопца я очень любила И к нему тропинку проложила. Шла тропинка — дошла до разлуки. Я возьму и вновь по ней похожу, Снова на тропинку я погляжу. А на ней-то трава-мурава, И крушинник разрастается, Ветками дороженьки касается: Ни проходу, ни проезду тут нет. Из-под зарослей криничка течет, И колышется гнездышко в них. Потому и колышется, Что там пташка-певунья заливается: «Ты не будешь, криниченька, От разводья полней весной; И полюбишь ты, девушка, Да не так, как любила той порой!» <1915>

«Темной ночью лучина догорала…»

Темной ночью лучина догорала, Я сорочку Артему вышивала: Посередке — солнышко, А вокруг него — звезды малые. Только входит тут в хату сестричка, Белый, чистый лист у нее в руках, Бело личико всё в слезах: «Ой, убили Артема, убили, В стороне незнакомой зарыли; Ой, убили Артема шрапнелью, Занесло его могилу метелью…» Как услышала я, уразумела, Мои ниточки все помешались, Солнце яркое закатилося, А в очах помутилося… Для чего ж я на свет уродилася? <1915>

«Я хотел бы встретиться с вами на улице…»

Я хотел бы встретиться с вами на улице В тихую, синюю ночь И сказать: «Видите эти яркие звезды, Светлые звезды Геркулеса? К ним летит наше солнце, И несется за солнцем земля…» Кто мы такие? Только путешественники — попутчики среди небес. И зачем на земле Ссоры и распри, боль и горе, Если все мы вместе летим К звездам? <1915>

МУШКА-ЗЕЛЕНУШКА И КОМАРИК-НОСАТИК Очень жалостная история, рассказанная в согласии с правдой

Возле речки Самотечки комары толкутся, Распевают «толкача» и друг за дружкой рвутся: «Гей, гоп, толкачики, Гей, гоп, осиновые, Работы Максимовой…» А Максим лежит на травке, сонно так моргает, И комар за комариком к нему подлетает; Вот их песенник завзятый зазвенел над ухом, Как комарика-бедняжку погубила муха.

1

Закачалася сосенка боровая, Закручинилась девчина молодая, Закручинилась певунья и резвушка — Мушка, по прозванью зеленушка: «Ой, да в чем же я настолько виновата, Что никто не шлет ко мне, девчине, свата. И приданым ведь немалым я владею — Целый куст шиповника имею, Щелку в яблоне — от ветра хорониться, Лист ольховый — от дождя укрыться, Медом полную кадушку пребольшую — Желудовую скорлупку золотую, А когда тот мед на блюдечко кладется, В рот слюна наверно наберется». Как услышал эти жалобы комарик, Сильно призадумался сударик: «А пошто бы мне на ней и не жениться? Знать, пойдет, чтоб больше не томиться. Хоть носатый я, и тощий, и нескладный, Так зато скакать умею ладно». И ударился комарик как из пушки Кликать сватов к мушке-зеленушке.

2

Прилетела мушка до хаты, Видит: в доме комарик носатый, Сватовья-жуки заседают, Важно с батькой о чем-то рассуждают: «Мы — охотники, ходим за куницей, Не куницей — девицей-молодицей». Больше часа сваты гомонили, А потом у девчины спросили: «Ну, по вкусу ли гость наш богатый?» — «А узнайте у мамы и таты». Тут горелкой они подкрепились, А комарик с резвушкой обручились. Брал жених от мушки-девчины Дорогой ручник из паутины, Что она на травке стелила И на ясном солнце белила. В воскресенье свадьба-веселье, Заходил комар, как с похмелья, Начал петь и приплясывать тихо, А потом как хватил «шерстяниху»: «Шерстяниха, шерстяниха моя, Полюбила комара-гультяя, А комар и не глядит на нее, Всё летает да песни поет!»

3

Загудела, расшумелася дубрава — То про свадьбу разнеслась по свету слава. Как венец на муху сватьюшки надели, Все вокруг аж очи проглядели. А когда с родными мушка расставалась, Тут гостей до слез прошибла жалость. «Кланяюсь я батюшке и матушке, Иль постыла я в родимой хатушке? Ой, зачем меня растили, миловали Да в семейку чужую отдали!..» В каравайницы улиток попросили, И они квашню на диво замесили. Овод у комарика был старшим дружкой, Дробным маком рассыпался перед мушкой. Мотыльки-бояре, пчелочки-боярки, Прыткие на редкость, особенно до чарки. А как старшая боярочка-шмелиха Затянула, всем боярам стало лихо: «Ой, богаты бояре, богаты, Только дома забыли деньжата. Хоть деньжат они мало имеют, Так зато выхваляться умеют. Кто копейку дает — гривной числит ее, А кто гривну поклал — будто рубль даровал!..» Тут как музыка поддала жару-пылу, Сразу гулом жутким всё покрыла. Шмель пузатый на басу играет ловко, А на скрипочке подыгрывает пчелка. И нашелся мушененок некий малый — Славно так позванивал в цимбалы. Во всю мочь кузнечики скакали, Вверх взлетали, звонко припевали: «Комары плясать Зарекаются: Ножки длинные — Поломаются». Этак пляшут кто помалу, кто помногу, А один так отдавил шмелихе ногу. Гости дружно пьют-едят да рассуждают, Музыканты же веселья подбавляют. Всех достойно мушка пригласила, А еще-то лучше угостила. Всё, что надо, на столах стояло чинно, Даже мед был и шмелиный и пчелиный. Жук огромный так горелки нализался, Что свалился и под лавкой отсыпался. Осы в черных платьях с желтыми каймами Прямо ели мушку злостными очами. А она близ мужа скромненько сидела И зеленой юбкой шелестела. Муравьиха низко свесила головку — Затянула чересчур она шнуровку,— А потом как закричит истошно, дико: В капле дождика тонула муравьиха. Всё стемнело, капли часто застучали И в дупло к зеленой мушечке попали. Гости вмиг попрятались в кусточки — Под кору забились, под листочки. Утром же, очухавшись с зарею, К комару пошли догуливать толпою… А потом и перезовы были, Чтоб родню худою славой не покрыли.

4

Облетели цветики На юру. Ой, не сладко серому Комару. Как с резвушкой-мушкою Стал он жить — Довелося бедному Потужить. Не умеет мушечка Работать, Лишь умеет с хлопцами Хохотать. Не умеет ткать она И пошить, Никакого кушанья Наварить. Почесал он голову, Сам не свой. «Как мне жить, несчастному, С такой женой? Где глаза я, братики, Потерял, Как ее, бездельницу, В жены брал?» Полетел он плакаться В синь-лесок, Сел на дуб зелененький Под листок. Сел на дуб развесистый И вздохнул, Песню грустно, жалостно Затянул: «Выйду в поле да развею свое горе, Горе горькое, бездонное! Гей ты, полюшко зеленое, Широко ты, поле, протянулося, Глубоко ты, сердце, всколыхнулося! Где я смерть теперь повстречаю — В море, в речке, в озере ли темном, Что, ступая, конь пробил копытом И что буйным дождиком налито?..»

5

Что за шум в бору учинился? А комарик там с дуба свалился. Будет спать он теперь на погосте — Поломал и побил свои кости… Столяры тут дуб распилили, А из досок гроб смастерили. Весь китайкой обили проворно, А по краешку лентою черной. Гей, кладут комара в домовину, Созывают родню и дружину. Комары над гробом затрубили, Светляки ярче звезд засветили. «Музыканты, потише дудите, Мое сердце на части не рвите!» Горько мушка-вдова голосила, Скорой смерти у бога просила: «Муженек ты мой, свет комарочек, Ты из гроба подай голосочек… Ах, никто над тобой не заплачет, Только облачко частыми дождями, Только мушечка горькими слезами». Понесли комара на холстинах По лесам, по холмам и долинам. Близ дороги могилу копали И в нее комара опускали. Как в сырую земельку зарыли, Сверху холм большой навалили. Люди добрые мимо проезжают, Шапки сняв, меж собой рассуждают: «Не иначе — проезжий сановник: Генерал, иль майор, иль полковник…» — «Нет, лежит тут комар-комарочек, У которого с локоть носочек». <1915>

МАКСИМ И МАГДАЛЕНА

Гей, пойду я по улице Да в то поле за околицу, У околицы плетень и огород — Вьется хмель там, завивается. Ой, зачем твои кудри зеленые Градом-дождиком не выбило? Хмель-хмелинушка веселый мой, Раскудрявый ты хмелинушка, Загубил ты буйну голову, Буйну голову Максимову. Максим у шинкарки гуляет, Он гуляет — крест пропивает Да товарищей своих зазывает: «Пиво-мед в ковши наливай, Чтоб лилось через край, через край, Песню громкую пой-заводи Да цимбалами позванивай!» Гей, как грянули друзья гопака, Заходили даже стены кабака. Струны звонко говорят из-под руки, Частой дробью отвечают каблуки,— Их подковки стальные звенят… У порога люди добрые стоят, Подпевают, приговаривают Да Максима всё похваливают. Он сидит — не помалу пьет, Под цимбалы он в ладони бьет. Захмелела у Максима голова, Говорит он такие слова: «Магда, Магдочка, Мой цветочек, моя ласточка! Не любиться мне, хлопцу, с тобою — С воеводскою дочкой-красою. Нынче с войтом тебя обручают, Ручники вынимают, Русу косу твою пропивают. То не травка-повилика расплетается — Наша верная любовь с тобой кончается. Уж не будешь гулять, как бывало, Целовать, как всегда целовала, В темный сад выходить с полночи И глядеть ненаглядному в очи. Твое личико — снега белей, Бровки — доли сиротской черней, Не забуду их, хоть больше не увижу, Хоть до смерти тебя не услышу. Лейся, брага, теки, как река, Ой, упала на сердце тоска!» Во хмелю Максим болтает, заплетает жарко, Да услышала те речи старая шинкарка И к хоромам воеводским быстро побежала, Воеводе при народе всё пересказала. Гей, как грянет воевода о крыльцо ногою: «Ты заплатишь мне, собака, буйной головою!» Услыхали это слуги, быстро побежали, Кандалами хлопу ноги заковали. Повели его к площади торговой — На помост высокий, сосновый. Люди добрые вокруг стоят: Он идет — не идет, спотыкается, Белы рученьки по бокам висят, Ноги резвые подгибаются. Да не плачется людям на долю Максим, Только молвит он о цимбалах им. Захотелось ему на прощаньице В этот смертный час, Уж в последний раз, Услыхать их рокот-играньице. В миг единый цимбалы достали, На помост на высокий поклали. Гей, тряхнул Максим кудрями — хватит плакать, будет!.. Песню горькую заводит — все притихли люди: «То не ветер ночной повевает, Тихо в горницу сон заступает, Очи крыльями мне смежает, застилает. То не пташка в гнезде встрепенулася — Мое сердце содрогнулося. Снилось мне: я межою иду, Сбоку нива колыхается, Сбоку нива колыхается, Крупной светлой росой осыпается. Ох, исполнился тот недобрый сон, Нынче сбылся он через девять дён. Сбылся сон, моя отрада-краса, Слезы катятся, что крупная роса…» Тихо всё, только струны звенят, Только песня разливается, Люди добрые молча стоят, С горя сердце разрывается. Лучше было б тебе не любиться, На вельможную дочку не дивиться! Вновь тряхнул Максим кудрями — хватит плакать, будет! И опять заводит песню — и притихли люди: «Магда, Магдочка, Моя зоренька ясная, Мое солнышко прекрасное! Ой, от солнышка На земле цветы расцветают, От него же они и высыхают. А ты в небе светишь-пылаешь И про то не знаешь…» Тихо всё, только струны звенят, Только песня разливается. Люди добрые молча стоят, С горя сердце разрывается. Лучше было б тебе не любиться, На вельможную дочку не дивиться! Вновь тряхнул Максим кудрями — хватит плакать, будет! И опять с помоста песню услыхали люди: «Мои деточки, мои малые, Вы наплачетесь, нарыдаетесь, Остаетесь на свете без батюшки! Кто вас будет кормить, одевать, От холодных ночей укрывать? Станете вы, детки, бедняками, Пойдете лесами-лугами Да путями-дорогами; А дороги те без конца лежат — Без конца вам, детки, горе горькое терпеть». Тихо всё, только струны звенят, Только песня разливается. Люди добрые молча стоят, С горя сердце разрывается. А как смертью Максима казнили, Белы руки к воротам прибили На торговой площади просторной, А головушку к башне дозорной, Чтоб дожди ее кудри мочили, А ветра бы сушили, Чтобы вороны летали да очи клевали, Да чтоб люди видели и не забывали. <1915>

«Среди улицы у нас хоровод…»

Среди улицы у нас хоровод, Не иду я в круг веселый гулять, Как тот мак на гряде, стоять, Красотой своей подружкам докучать. Выдает меня всё белое лицо: Только миленькое имя назовут, Мои щечки разгораются, А девчата усмехаются. <1915>

«Как Василий в бою умирал…»

Как Василий в бою умирал, Всё сторонку свою вспоминал: «Вы прощайте, прощайте, поля, Вы прощайте, непаханые! Мне вас больше уже не пахать, Зерном чистым на заре не засевать. Не увижу я тебя, темный луг, Поле чистое, раздольное! Мне по вам уж больше не ходить, Мне зеленой травы не косить. Расстаюся я с тобой, светлый бор, Пуща темная, дремучая! Мне твой шум уже не услыхать, Мне высоких сосен не срубать. Ой, прощай ты, семейка моя, Вы прощайте, товарищи! Не придется мне вас к сердцу прижать, Посидеть, повеселиться, погулять. Бью челом тебе, челом, Беларусь, Вся сторонушка бездольная! Не забыл твой сын тебя, родную, За тебя он в землю лег сырую». Как Василий в бою умирал, Всё сторонку свою вспоминал. <1915>