Бесконечность любви, бесконечность печали

–  Катя, ты не права. Это не грязь. Это называется «раскрыть гла­за на правду».

–  И кому она нужна?
– посмотрела на него Катя.
– Пусть живут... Я хочу лишь одного: поскорее забыть ту историю. Так что ты ока­зался прав: кое-кто для меня сегодня умер, - заключила она уже на ступеньках.
– Считай, плакала я... на похоронах... Тепло-то как!
– Катя вдруг улыбнулась, подставив лицо солнечным лучам.
– Если не передумал ехать - догоняй. Дома есть чем подзаправить эскорт, - пошутила она, направляясь к машине...

Нервно одергивая халат, Валерия Петровна спустилась на этаж, быстрым шагом дошла до туалета, расположенного в темном за­кутке коридора, ведущего в терапевтический корпус. Медперсо­нал, а уж тем более сотрудники администрации заглядывали сюда крайне редко: и далеко, и тесно, и не по рангу. Санузлом в основ­ном пользовались санитарки, о чем свидетельствовали сохнущие на батарее тряпки, пустые ведра и швабры в углу. Место укромное, позволявшее вдалеке от чужих глаз спокойно привести себя в по­рядок. Тем более в конце рабочего дня.

Первым делом Лежнивец вытащила из сумочки зубную щетку и зло и неистово принялась чистить зубы. Была бы возможность, с удовольствием приняла бы душ. Отнюдь не из-за весенней жары: сделать так хотелось после каждой встречи с Обуховым - потным, липким, неприятным до омерзения, до тошноты.

«Совсем оборзел!
– негодовала она, брезгливо сплевывая в ра­ковину.
– Награды, видите ли, захотел здесь и сейчас. Нет чтобы результата дождаться... Как же я его ненавижу! Не хочу ни повы­шения, ни этого мерзкого типа... Боже, Лера, до чего ты докати­лась? В строительной пыли, среди старой мебели... Готова убить его в такие минуты, удавить, рука бы не дрогнула!.. Как только закреплюсь на новом месте, я его уничтожу... Но первым делом я уничтожу Вадима!
– злорадно усмехнулась она отражению в зер­кале.
– И журналистку за компанию! «Не звоните мне больше», -передразнила она.
– Да больно надо! Не захотела помочь - свое по­лучишь! Но оставим ее на десерт... На первое - Ладышев! Развели с Балай семейственность...

«Молодая и красивая», - скривившись, передразнила она теперь уже Вадима.
– Посмотрим, надолго ли ее хватит, когда придется передачи в тюрьму носить!»

Зло сплюнув последний раз в раковину, Валерия Петровна стя­нула с себя запылившийся халат, поправила прическу, подкрасила губы. Следовало успокоиться и пораскинуть умом, кто еще мог бы подтвердить участие Балай в травле профессора Ладышева. На­верняка такие есть.

Скрипнула дверь.

– Ой, Валерия Петровна... Извините, - сконфуженно пробормо­тала секретарша Полина и, проскользнув за ее спиной, закрылась в кабинке.

Проводив в зеркале девушку недовольным взглядом, Лежнивец спрятала щетку и помаду в сумочку, гордо выпрямила спину и вышла в коридор.

«Чертов ремонт - ни спрятаться, ни скрыться!.. И почему при­перлась именно сюда?
– с подозрением оглянулась она на дверь санузла.
– Впрочем, ничего удивительного: конец дня, ремонт в административном корпусе, могли воду перекрыть или еще что... Надо же, дверь забыла закрыть!
– вставив ключ в замок, обнаружи­ла она.
– Странно, вроде запирала...
– удивилась она, зайдя в ком­нату совещаний, заменившую на время ремонта кабинет.
– Устала, хочу в отпуск. Ото всех подальше - ничего не видеть, не слышать... Так, не раскисать! А ведь я забыла сообщить Обухову, что госпо­жа Балай и бизнесмен Ладышев вот-вот породнятся!
– вспомнила Валерия Петровна.
– Вот он, явный плод коррупционной связи!..»

...Людмила Семеновна вновь и вновь перелистывала пожелтев­шую от времени медицинскую карту. Да, дорого обошлись ей эти бумаги. В финансовом плане дорого, но компенсацию за них она надеялась получить куда большую.

«...Доставлена... воды отошли, схватки прекратились...
– Балай водила пальцем по строкам и восстанавливала хронологию собы­тий многолетней давности.
– Тяжелые роды, это понятно... Ново­рожденный: мальчик. Три семьсот, пятьдесят два сантиметра... Клиническая смерть... На следующий день мать отказывается от ребенка... Выходит, на момент отказа младенец был жив... Есть!» - сопоставила она записи, ликуя, вскочила с кресла и тут же ощу­тила зверский приступ голода.

Такое с ней случалось в минуты сильного волнения. А уж если оно вызвано предвкушением скорой победы, аппетит просто зашкаливал! Вытащив из шкафа пакет с купленной в буфете провизией, она отломала кусок колбасы, хлеба и принялась жадно жевать.

«По пути домой хорошо бы заскочить в супермаркет. В холо­дильнике шаром покати! Ни молока, ни сыра, - думала Балай меж­ду делом.
– Вот она, хваленая загородная жизнь: на своем горбу приходится таскать продукты из города. А сколько их привезешь на маршрутке?»

Пользоваться служебной машиной Балай разрешалось в рабо­чее время и желательно в пределах кольцевой. Пока жила в горо­де, такое положение дел ее устраивало. Но с перездом за город воз­никало множество неудобств, и главное - как добраться до работы и вернуться обратно: до маршрутки далековато, утром и вечером в нее не вбиться, на такси туда и обратно - дорого. А ведь еще надо что-то купить, привезти домой.

Потому незадолго до переезда Людмила Семеновна решила заполучить личного водителя в лице дочери: отправила ту на курсы, купила машину. Но, увы, расчет не оправдался. Под любым предлогом Кира норовила увернуться от «почетной обязанности» доставить мать к месту назначения: то у нее голова болит, то не успевает, то машина «не на ходу, какой-то шум и стук в двигателе».

А в последнее время дочь совершенно отбилась от рук!

Все началось с последней встречи выпускников, на которую примчался из Германии и бывший ухажер Артем Захаревич - скромный очкарик-отличник, еще на первом курсе влюбивший­ся в ее красивую, яркую дочь. Но «гений» происходил из рабочей семьи, и Людмила Семеновна категорически запретила дочери с ним встречаться. Голодранец, что ему светит? Место школьного учителя? Даже если возьмут в аспирантуру, что дальше? Прозя­бать на зарплату преподавателя вуза? Словом, не стоит попусту время тратить.

Кира легко согласилась - на тот момент они были солидарны. 11 нот на тебе, вдруг сейчас заартачилась. Оказалось, молодой че­ловек окончил магистратуру в Германии и получил предложение не только продолжить там учебу, но и преподавать. Почему бы те­перь не выйти за него замуж? Можно выехать - пожить за грани­цей, присмотреться и, даст Бог, устроить жизнь с кем подостойнее.

Людмила Семеновна восприняла такой довод дочери в штыки: как это - выехать и пожить за границей? Для чего она родила, воспитала ее, для кого строила дом? Чтобы на старости лет остаться одной? Где и на какие деньги они будут там жить? В общежитии, на заработок мужа? Молодым ученым платят немного даже в Гер­мании, а саму Киру вряд ли сподвигнешь на труд. Родители Арте­ма ничего дать не могут, и она, Балай, помогать не собирается: вон еще участок надо облагораживать, а пенсия не за горами.

Наверняка Кира в первый же год сбежит от такого мужа, так как привыкла ни в чем себе не отказывать. Надеется встретить мил­лионера? Ха! Можно подумать, они там толпами по улицам рыщут в поисках такого счастья, как ее дочь!

Словом, Балай даже слушать не захотела о ее так называемых планах, и на какое-то время эта тема заглохла. Пока мать не заподозрила: что-то здесь не так. Уж слишком уступчивой стала Кира, послушной, перестала посещать ночные клубы, ходить на фитнес, все больше сидит дома с ноутбуком и с кем-то переписывается. Узнать с кем у матери получилось не сразу: дочь никогда не оставляла ноутбук и телефон без присмотра, тут же все закрывала и выключала. И все же Людмиле Семеновне удалось подсмотреть: Артем!