Бесконечность любви, бесконечность печали

Но интуиция не подвела: лучше держаться от нее подальше.

Снова раздался звонок.

«Городской», - идентифицировал он высветившиеся на дис­плее цифры.

– Да, слушаю.

– Вадим Сергеевич, рекомендую не бросать трубку, - изменив­шимся до неузнаваемости голосом грозно предупредила Балай.
– Вы знаете, что у вас был сын?

–  Прекратите мне звонить!
– не выдержав, рявкнул Ладышев.

–  Не желаете узнать, что случилось с вашим ребенком? А то, что мать...

–  Да пошли вы!..
– отключил он связь.

Стараясь сохранять спокойствие, Вадим взял телефон и нашел номер Зайца. Он был уверен, что Балай перезвонит: такие, как она, на полпути не останавливаются, и следует ее опередить.

–  ...Извини, не мог говорить, - без вступления повинился он пе­ред другом и заметил на дисплее параллельный вызов: номер тот же, с которого звонили предыдущий раз.

«Придется заблокировать», - подумал он.

–  Секунду...
– сказал кому-то Андрей и через мгновение зашеп­тал в трубку: - Дуй сюда прямо сейчас! Сосед рядом, только что сам пришел: уточняет, приедешь ли. Я тут еще кое с кем поговорил. Ты прав: оказывается, он уже с полгода продает дом через каку­ю-то риэлторскую контору. Потенциальных покупателей негусто, потому что не хотел сбрасывать цену. Сейчас вроде созрел. Мы с ним поутру даже чайку попили. Он все пытался выведать, что за покупатель объявился. Хитрый жук... Понятное дело, я о тебе ни слова... Мол, знакомый знакомого интересовался, есть ли в нашем поселке дома на продажу, - хихикнул он.
– Так что давай, не откла­дывай в долгий ящик. Только представь: снова соседями будем!

–  Уже представил, - улыбнулся Вадим.
– Ладно, уговорил, буду через полчаса.

–  О'кеюшки! Пойду сообщу!
– обрадовался Заяц.

Не делая паузы, чтобы не дать прорваться Балай, Вадим быстро набрал следующий номер.

–  Зина? Добрый день!

–  Ой, Вадим Сергеевич! Как хорошо, что вы позвонили! Как до­летели?

–  Нормально, спасибо! В Колядичах был...

–  Я знаю, - перебив шефа, проявила осведомленность секретар­ша и тут же смущенно пояснила: - Я с Андреем разговаривала... Ой, извините, с Андреем Леонидовичем, - окончательно смути­лась она.
– Я ему звонила, надо было кое-что спросить.

–  Зина, не оправдывайся, - слегка раздраженно оборвал ее Ла­дышев.
– Мне все равно, с Андреем или Андреем Леонидовичем. Как дела в офисе? Есть что-то срочное?

–  Нет, - секретарша все еще чувствовала себя неудобно.
– Все в рабочем порядке. Вот только... не знаю, как сказать...

– Что?

Тут вас периодически какая-то женщина добивается.

–  Лежнивец?
– уточнил Ладышев.

–  Да. Достала уже.

–  Еще раз позвонит, смело клади трубку, - дал указание шеф и добавил: - То же самое с Балай, если объявится. Что еще?

–  Ничего... То есть с остальным все в порядке!
– бодро отрапор­товала секретарша.
– График отпусков с Красильниковым уточня­ем, - вспомнила она.
– Вы когда планируете?

–  Мне теперь не до отпусков, Стройка. Ладно, Зина, я, скорее все­го, не попаду сегодня в офис. Справитесь без меня?

–  Обижаете! Тем более Андрей... ой, то есть Андрей Леонидович скоро подъедет. Занимайтесь своими делами, не волнуйтесь. И у Нины Георгиевны я вчера была, хлебушек любимый завезла. Она вроде повеселела... Весна, на природу тянет, все дачу вспоминала, - вдруг сменила тему Зина.
– Может, вам ее в санаторий отправить?

–  Может. Я подумаю над этим. Все. Звони, если что.

Ладышев отложил телефон на соседнее сиденье, добавил гром­кости динамикам, прислушался: Стинг. Композиция грустная, на­вевает не самые лучшие воспоминания.

«Хватит хандрить!
– скомандовал он себе и перезагрузил диск. Попалась инструменталка, под которую хорошо думалось. Первая композиция называлась «После дождя». Слушая мелодичный пе­рестук, напоминавший падающие капли, он обратил внимание на сгустившуюся у горизонта дымку: - Утром по радио грозу обеща­ли. Очень похоже...»

8.

Нина Георгиевна досмотрела сериал, выключила телевизор, сняла очки и взглянула на часы на стене: пора на прогулку и ей, и Кельвину. Подышать свежим воздухом, пройтись вдоль Свислочи. Может, встретится кто из знакомых: после того как вышла на пенсию и перестала заниматься репетиторством, она ощущала де­фицит общения. Если бы не сын, Галина и забегавшая иногда Зина, ей и словом перекинуться было бы не с кем. Соседи по площадке днем работают, вечером занимаются детьми да хозяйством. И в подъезде в последние годы поубавилось знакомых лиц - кто вые­хал, кто отправился в мир иной... Всю жизнь она была в коллекти­ве, со студентами, а сейчас словно в вакуум попала.

Потому и обрадовалась, когда у Вадима появилась Катя. Надея­лась: все у них сложится, даст Бог, внуки появятся. Но увы... И вот теперь запрет наложен не только на упоминание ее имени, но и на выяснение причин такой категоричности.

«Катя, Катя... Что же ты такое еще натворила, если мой сын, умеющий прощать даже врагов, не желает о тебе слышать?
– в ко­торый раз с горечью послала в пустоту вопрос Нина Георгиевна.
– Не могла же я так в тебе ошибиться...»

Глянув на суетившегося под ногами Кельвина, всегда чуявшего приближение прогулки, она вышла в прихожую и присела на бан­кетку. Так легче обуваться.

Рядом зазвонил домашний телефон, да настолько громко, что Нина Георгиевна вздрогнула от неожиданности. С некоторых пор она стала от него отвыкать. Тех, с кем общалась по городскому, осталось немного: объявятся иногда бывшие ученики или сослу­живцы и все. Кто бы это мог быть?

Разволновавшись, хозяйка сняла трубку.

–  Добрый день! Это квартира Ладышевых?
– уточнил незнако­мый женский голос.

–  Да. Добрый день!

–  Я так полагаю, Нина Георгиевна?

–  Да, я. Простите, а вы...

–  Людмила Семеновна Балай, - представилась собеседница.
– В прошлом - ученица и коллега вашего супруга...
– она сделала па­узу.
– Одно время надеялась, что мы станем родственниками. Но, видимо, не суждено.

–  Извините, не поняла...
– Нина Георгиевна неизвестно зачем снова надела очки.

Что-то много родственников в последние дни обнаружилось.

–  Все очень просто: у моей дочери были отношения с вашим сы­ном.

–  Простите... Вы - мать Кати?..
– растерялась Нина Георгиевна, но тут же сама себя поправила.
– Ой, нет, ее мама умерла...

–  Катя? Какая Катя? Вы имеете в виду журналистку Проскури­ну? К счастью, я не ее мать, - фыркнула звонившая.

–  Простите... Но я первый раз о вас слышу...
– растерянно про­бормотала Нина Георгиевна.
– Мой сын не делится со мной под­робностями личной жизни.

–  И напрасно... Но если вы знаете о Кате, то в ваши слова мне трудно поверить.