Бесконечность любви, бесконечность печали

Опущенные плечи, лихорадочный, болезненный блеск в глазах. На секунду в ней даже проснулась жалость.

– Чаю хочешь?
– предложила Валерия.

Но, погруженный в себя Вадим, ее уже не слышал.

Как зомби, направился к выходу, нажал на дверную ручку, на секунду застыл в проеме и, не оборачиваясь, вышел...

– Куда едем?
– спросил Веня, выруливая с больничной улочки.

– На Чкалова, - после паузы среагировала Катя.

В голове будто заело два видеоряда: Вадим несет Леру на руках вверх по лестнице, и он же наблюдает за Катей из окна. И опять рядом - Лежнивец. Она же - Валерия Гаркалина... В прошлом - любимая женщина.

Вот только в прошлом ли?

Отрешиться от этого вопроса не было никакой возможности. И никаких мыслей в голове, одна гулкая пустота.

– Ты будто и не рада, что выписалась, - с удивлением заметил Потюня.

– Хорошо себя чувствуешь?
– тут же встрял сидящий сзади Генрих.

– Все нормально, - успокоила Катя.

Разговаривать не хотелось. Ни с кем. И видеть никого не хотелось.

– Волнуешься за отца? Операция началась?
– догадался Потюня.

– Да. Идет.

– Тогда понятно, - вздохнул он.

– А телефон там есть? Можно позвонить, узнать, как дела, - снова подключился Вессенберг.

– Позвонят, когда закончится, - механически ответила Катя.

Заерзав, Генрих снова попытался что-то вставить, но, поймав в зеркале заднего вида предостерегающий взгляд Потюни, быстро закрыл рот.

– Приехали, - припарковался во дворе Катиного дома Веня.
– Тебе ключи сейчас отдать или в квартире?

– Давай, - протянула она руку.

– Э-э-э... Так не пойдет. Ты совсем никакая... В квартире отдам. Все равно надо пакеты занести.

Катя молча открыла дверцу.

– Я могу помочь, - оживился Генрих, выходя из машины.
– Я могу побыть вместе с тобой, в магазин сходить...

– Мне никто не нужен, - невежливо оборвала его Катя.
– Сама справлюсь. Спасибо за заботу. Генрих, лети домой.

– Катя... Я хотел... А цветы?

– Гена... Я тебя очень прошу: оставь меня в покое...

Она подхватила один из пакетов и побрела к подъезду. Бросив красноречивый взгляд - «что я тебе говорил?!» - на удрученного Вессенберга, Потюня закрыл авто и заспешил следом.

Отобрав на ходу пакет, он протянул Кате ключи от квартиры, дождался, пока она наберет код, и скрылся вместе с ней в подъезде...

В полной растерянности Поляченко ждал шефа в машине. Несколько минут назад в сопровождении двух не понравившихся ему типов Екатерина Александровна села в свою машину и уехала. А где Вадим Сергеевич? Неужели разминулись? Его так и подмывало выйти из машины и сообщить Кате, что в больнице ее ищет Ладышев. Он приехал за ней!

Поляченко так и сделал бы, если бы не цветы в руках Проскуриной. Они о многом говорили.

Сам Андрей Леонидович редко дарил цветы женщинам. И супруге - лишь в обязательных случаях: на день рождения, на Восьмое марта. Он до сих пор помнил все моменты ухаживания за будущей женой, свадебное торжество, ее выписку из роддома с дочерью. Тогда еще были живы чувства и хотелось хоть чем-то порадовать любимую. Пусть даже купленным на последние деньги скромным букетиком.

Но жена к его романтическим причудам относилась в лучшем случае равнодушно. Могла и упрекнуть: купил бы чего посущественнее, а не этот никому не нужный букетик - через пару дней все равно зачахнет. Только мусор в квартире. Затем чувства угасли, и потребность в таких знаках внимания естественным образом отпала. Правда, иногда, наблюдая из окна машины за влюбленными парами с цветами, Поляченко ностальгически вздыхал: счастливые!..

Потому и обрадовался, когда шеф отправил его за цветами. Выбирал розы с таким чувством, будто сам влюбился! И какой непредвиденный финал! Кто же посмел разрушить это волшебное состояние праздника? И зачем Екатерина Александровна приняла тюльпаны от другого, если все сиденье завалено свежайшими белыми розами?

Один тип сел за руль ее машины, а второй, белобрысый, услужливо захлопнув дверь, устроился у нее за спиной. Кто они такие? Родственники? Друзья? Приятели?

Насколько он знал, близких родственников, кроме отца, у Проскуриной нет. Отец в больнице. Бывший муж? Нет, не он. Поляченко его видел после их памятной драки с шефом. Кто-то из журналистской братии? Возможно. Но почему с цветами? Цветы помимо дружеских предполагают и иные чувства. Да еще в пресловутый Валентинов день.

Андрей Леонидович даже закурить потянулся, хотя бросил сие занятие лет пятнадцать назад. В полном смятении от непредвиденного финала он проводил взглядом БМВ, покосился на розы на сиденье - красивые, нежные, с тонким, едва ощутимым ароматом. Шестое чувство подсказало, что их ждет незавидная судьба.

«Может, переложить на заднее сиденье?» - подумал он, но сделать не успел.

Вернулся Ладышев. Открыв дверцу, на секунду замер, затем сгреб розы в охапку и вывалил на снег прямо у больничных ворот.

– Домой, - коротко бросил он и за всю дорогу не проронил ни слова...

Катя зашла в квартиру, выложила на тумбочку скопившуюся в почтовом ящике корреспонденцию и присела на банкетку, чтобы отдышаться.

Подъем на свой этаж дался ей тяжело, а последние ступеньки не просто вызвали одышку, но и забрали остаток сил. К тому же у самой двери заныл низ живота. Ей захотелось тут же, не раздеваясь, прилечь на диван. Она бы так и поступила, если бы не Веня.

– Ты чего? Плохо тебе, да?
– забеспокоился он.

Оказалось, что даже в слабо освещенной прихожей скрыть скверное самочувствие невозможно.

– Устала, - пробормотала Катя, разматывая шарф.

– У тебя лампочка запасная есть? А стремянка?
– поднял тот голову.
– Я еще в прошлый раз заметил. Давай заменю.

– Нету у меня, Веня, ни лампочки, ни стремянки, - безжизненным голосом проговорила она, желая только одного - чтобы По-тюня быстрее ушел.