Бессердечный любовник

— Нет, но я был там несколько раз.

— Я бы никогда не подумал, что ты русский.

— Потому что я наполовину русский.

— Какая половина?

— Ого, похоже, у тебя ко мне куча вопросов. — Он делает еще один глоток и снова протягивает мне бутылку.

— Мне просто любопытно, — я снова отпиваю и возвращаю ему бутылку.

— Ладно. Вот что мы сделаем. Я отвечу на этот вопрос, но только если ты согласишься ответить на три личных вопроса без глупых ответов. Ты мне должна, Саммер Ривз.

Мне уже не нравится эта игра. Это как хищник, который снова гонится за добычей и пытается загнать ее в угол. На этот раз он принарядился, чтобы она выглядела привлекательнее, но я сыграю. Мне нравится это чувство нормальности. Это то, что я редко испытывала, даже если сейчас это не совсем реально. Я могу притвориться на некоторое время.

— Хорошо, — отвечаю я кротким голосом. — Но я также задам тебе еще три личных вопроса.

— Согласен. — Его губы изгибаются в греховной улыбке, от которой у меня в животе порхают бабочки. — Ответ на первый вопрос: мой отец был итальянцем, а мать — русской.

— Твой отец был? Он…

— Его убили несколько лет назад.

— Мне жаль.

— Все в порядке, но спасибо.

Но я вижу по его глазам, что тема отца ему не по душе. Чтобы подтвердить мои мысли, он делает глоток вина и ставит бутылку.

— Это было два вопроса, — отмечает он. — Моя очередь.

— Не спрашивай меня о клубе, — быстро говорю я. — Пожалуйста. Я не могу говорить об этом сегодня вечером. Я знаю, что это, вероятно, очаровывает тебя, потому что это секс-клуб, но я клянусь Богом, я бы никогда не пошла в такое место, если бы у меня был другой выбор. Я не святая, но если бы ты действительно меня знал, ты бы знал, что я никогда не стала бы работать в таком месте.

Он смотрит на меня с задумчивым выражением, затем его лицо смягчается, и он кивает. — Хорошо, я не буду спрашивать тебя о клубе, но я хочу знать, что привело тебя в Монако.

Это все еще сложный вопрос, учитывая, в каком состоянии я была, когда покинула Штаты. Я была едва совершеннолетней и едва живой, но на этот вопрос ответить проще.

— Жизнь, — начинаю я. — Мне нужно было убежать от жизни, поэтому я бежала.

— От чего ты бежала, Саммер Ривз?

— Плохие вещи, Эрик Марков. Ужасные вещи, о которых я не могу говорить. Ужасные вещи, которые, я уверена, всё ещё могут убить меня.

Он хмурит брови, и мне интересно, как много он обо мне знает. Будут вещи, которые он мог бы легко проверить, другие вещи не зафиксированы, но это не составит труда, если он посмотрит достаточно внимательно.

— Сколько тебе было лет, Саммер?

— Мне исполнилось восемнадцать всего несколько недель до побега. Я устроилась официанткой и сумела продать большую часть вещей, которые мне оставила бабушка. — Вещи, которые я никогда не хотела продавать.

Мое сердце замирает, когда я думаю обо всех тех сентиментальных вещах, которые мне подарила бабушка и которые мне пришлось практически раздать.

— Что за вещи, куколка? — Его голос мягче и спокойнее обычного, словно он чувствует сентиментальную ценность, которую я придаю тому, чего у меня больше нет.

— Вещи, которые, как она знала, оценю только я. Например, жемчуг, который она носила на съемках Унесенных ветром, и платье, которое она носила в Касабланке, и другие прекрасные драгоценности, которые она носила в некоторых других классических фильмах, в которых она снималась. Все это были подарки, которые она получила на память.

— Мне жаль, что тебе пришлось их продать. Похоже, твоя бабушка снялась во многих замечательных фильмах.

— Да. Она отдала мне эти вещи, потому что актерство было любовью всей моей жизни, и из всех я была больше всего похожа на нее. Их никогда не должны были продавать. — Я вижу, что он задается вопросом, куда делись все мои деньги, которые оставила моя бабушка, поэтому я не оставляю его в неизвестности. — Мой отчим забрал практически все, что оставила моя бабушка моей семье. Единственное, что он не мог взять, это то, о чем он не знал. Например, коттедж в Сан-Бернардино. Мой двоюродный дедушка пользовался этим коттеджем до самой смерти. У него не было семьи, поэтому он достался нам, и Скарлетт использовала его как убежище.

— Почему ты перестала сниматься?

Это еще один сложный вопрос, который возвращает меня к причинам, по которым я больше не могла играть.

Короткий ответ — Тед.

Творческие люди работают с эмоциями. Наша работа связана с нашими эмоциями, и иногда это хорошо, потому что из вас может выйти лучшее. Но это не работает, если вы сломлены и единственное, что вы чувствуете, это потеря. Это другой тип эмоций, который высасывает жизнь из вашей души.

— Мне пришлось, — решаю я сказать.

— Почему? Твоя сестра все равно это сделала, почему ты этого не сделал?

Когда его взгляд приковывает мой, я вспоминаю тот последний раз, когда я стояла на сцене. Мне было пятнадцать лет, и я играла в местной театральной постановке Унесенные ветром. Я была Скарлетт О'Хара. Это была моя первая взрослая роль, и я получила ее благодаря своему необработанному таланту. Когда дело касалось Вивьен Ли, никто не мог меня превзойти.

В последний вечер мама привела Теда ко мне, и я пожалела, что она это сделала. Это был первый раз, когда она привела его в мой мир, который я хранила как святыню. Он осквернил его одним своим присутствием.

Та ночь, когда мы вернулись домой, была самой худшей. Он заставил меня надеть мой костюм, и его нападки на мое тело включали в себя рассказы о том, как сильно его заводит моя игра в пьесе, и он не мог дождаться, когда вернется домой, чтобы трахнуть меня.

Это был последний раз, когда я играла в чем-либо, и мой последний спектакль. Я никогда не могла полностью рассказать о том, что со мной произошло. Ближе всего к этому я подошла, когда рассказала об этом отцу, и он заставил меня почувствовать себя шлюхой.

— Я просто не могла больше этого делать, — говорю я ему и вздыхаю. — Думаю, я ответила больше, чем на три вопроса.

— Так и есть и хочешь задать мне еще два вопроса.

Я тщательно обдумываю эти вопросы и выбираю один простой и один, на который он, возможно, не ответит.

— Сколько тебе лет?

Он приподнимает бровь. — Тридцать один.

— Ты не выглядишь на свои тридцать.

— Нет?

— Нет.

— Последний вопрос, Куколка.

Я вздыхаю. — Что-то случилось с Робертом?